Священник Борис Кицко создал собственный приют при Свято-Лазаревском монастыре в городе Верещагино для оставленных родителями детей и поставил на ноги 160 детей — эта замечательная новость появилась на днях в сети. Познакомимся с о.Борисом и его семьей получше:
о.Борис Кицко. Фото "Нескучный сад"
Священник Борис КИЦКО родился в 1963 году, из казаков. Благочинный храмов Верещагинского округа Пермской епархии, духовник Свято-Лазаревского женского монастыря. Женат, многодетный отец — шесть родных детей
— Наш приют организован в 1995 году. Как пришло решение открыть приют? — Время после перестройки, нестабильность в стране, брошенные дети. Возле нашего храма стояли по 12 — 18 детей, прося милостыню. А сколько их еще бегало на улицах!…
Вот тогда мы и решили на приходском собрании нашем — открыть приют для детей-сирот, обездоленных детей. Нам передали власти заброшенное здание бывшей школы недалеко от города — 12 километров, в деревне. Общими силами восстановили это здание и открыли в нем приют.
Делалось все это с большим трудом. Многие люди не понимали, считали, что, если Церковь берет на воспитание детей, то обязательно дети станут фанатиками, будут ненормальными людьми в дальнейшем, что многие из этих детей сразу станут монахами.
До сих пор многие называют нас — кто-то любя, кто-то неразумением — детским монастырем.
— Как попал к вам первый ребенок?
— Первая девочка попала к нам из городского приюта — она была больная (порок сердца), ее никто не удочерял, не оформлял на нее опекунства. Власти, видя, что ребенок никому не нужен, решили попробовать — как ей будет у нас? Понравится ли ей у нас? Девочка ехала к нам со слезами. Но, прожив у нас неделю, сказала, что никогда не уедет отсюда.
В нашем приюте живут разные дети. Маше — было 25 дней, когда ее принесла и оставила у нас мать. Сейчас ей три года, мы удочерили ее своей семьей, она живет вместе с нами.
В приюте есть дети, родители которых лишены родительских прав, сироты, у которых нет родителей, есть дети из благополучных семей, которые сами приехали к нам на каникулы, погостили летом и решили остаться здесь жить.
Но есть дети, которых мы берем на время. Есть у нас мальчик Кирилл — тринадцати лет. Все друзья у него дома в Перми — наркоманы. Что остается мальчишке, которому парни сказали: или плати нам деньги (у твоего отца есть деньги), или мы посадим тебя на иглу. Конечно, когда он обратился к нам, мы не смогли отказать.
Самый маленький у нас Иван (ему годик). Власти изъяли ребенка из семьи после того, как мать в течение недели не появлялась домой — грудной ребенок лежал в сырых пеленках, голодный, обессиленный, не мог уже кричать.
Девочку Дашу мать семи месяцев оставила в больнице. Девочка нуждается в медицинской помощи. У нее страшный диатез. Мы, имея большое подсобное хозяйство, надеемся, что сможем помочь этому ребенку. Специально для Даши куплена коза, потому что она может пить только козье молоко и есть пищу, приготовленную на козьем молоке. К ней приставлены лучшие наши монахини, которые ухаживают за ней, воспитывают ее.
Восьмилетнюю девочку нашли на помойке. Начиная с весны по глубокую осень, пока не выпал снег, девочка жила на помойке, питаясь отходами, которые привозили мусорные машины. Об этом ребенке не знали власти — до тех пор пока сердобольный водитель мусорной машины не привез эту девочку в Управление образования и не сказал: «Ваш ребенок живет на помойке, и никто из вас там не появился!»
Эту девочку мы взяли к себе, она прожила у нас год, мы нашли для нее хорошую семью в нашем районе, куда ее взяли на опекунство. Теперь она вместе со своим братом и старшей сестрой живет в порядочной, дружной семье.
Есть в приюте и врачи, которые следят за состоянием детишек.
Это врачи, которые приехали сюда по зову сердца. Они живут вместе с детьми, воспитывают их.
Чем отличается наш приют от государственных детских домов? — В детский дом приходят на работу. Отработал человек смену, и ушел домой. Его не интересует дальше судьба ребенка. Дети там получают все готовое. Готовая пища, чистая одежда. За них постирают, погладят, приберут. Своих детей мы воспитываем как в большой семье.
Мы держим скот — лошадей, коров, коз, кур, уток, гусей, цесарок, у нас своя пасека. Когда дети уйдут от нас, когда они вырастут, они смогут вырастить что-то в своем огороде, поднять скотинку. Ведь дети охотно учатся этому — садят с нами в огороде, делают прополку, охотно убирают урожай. Я им говорю: помните пословицу — как потопаешь, то и полопаешь. Сегодня посадим, а осень и зиму этим и жить будем. Поэтому они охотно исполняют тот труд, который мы на них возлагаем.
— Есть в приюте дети, которые понятие-то — хозяйство — открыли лишь у вас?
— Конечно. Это, как правило, городские дети, которые попадают к нам с рынков, из подвалов.
Наши монахини, которые живут вместе с детьми, постоянно с ними, и дети чувствуют себя не как в детском доме с казенными отношениями, а — в большой многодетной семье.
— Как они называют своих старших?
— У нас принято называть либо матушкой, либо — мать Надежда, мать Пелагия…
— Дети понимают, что они живут не в простом приюте, а в приюте православной общины? Отделяют ли они людей, которые им помогают — общинных, от иных?
— Наши дети понимают, что их воспитанием занимаются монахини. Как начинается их воцерковление? Ребенок, попадая к нам, слышит утренние и вечерние молитвы, он слышит молитвы перед завтраком и после него, до обеда и после обеда, перед ужином и после. Потихоньку привыкает, начинает молиться сам. Это не значит, что над ним совершается насилие. Ребенок сам делает то, что ему нравится.
— А в цирке-то они бывают?
— Да. Каждые каникулы мы вывозим детей в город, в цирк, в сад им. Горького — покататься на каруселях, покачаться на качелях… Бываем мы и в музеях. Наши дети ездят в Москву, по монастырям… Можно было бы еще больше устроить досуг детей, но все упирается в финансирование…
— Батюшка, сколько лет вашим старшим детям?
— Самым старшим по 15 лет. Мальчик воспитывается с 11 лет, другие с нами два года.
— Они пришли к вам, имея за спиной самый страшный, пожалуй, опыт — равнодушия к ним людей. Как происходит преодоление ощущения, что их предали, и рождается вера, что есть другие люди, которые пребывают в любви к ним? Начинается ли их доверие к миру? Как меняется их душевное, духовное состояние?
— Конечно, тем детям, которые прошли через мир, который не принял их, — очень тяжело. Но когда они видят любовь, с которой за ними ухаживают монахини, видят терпение… конечно, сердце детское оттаивает. Был случай, когда мальчишка, привезенный к нам, ругался матом и говорил: «Я и три дня у вас тут не останусь! Если вы меня закроете, выбью окно и убегу!» Проходит неделя, этот ребенок, выбегая мне на встречу как священнику, встречал меня словами: «Батюшка, благословите!»
Ребенок не рождается негодяем. Он становится порой от жизни таковым. И здесь наши дети, видя доброту нашу, становятся подобными. И, конечно, чувствуется их благодарность к тем людям, которые, занимаясь их воспитанием, живут вместе с ними, радуясь и скорбя вместе с ними.
— Как происходит общение с государственными органами образования и попечительства? Как они относятся к приюту и его детям?
— Большинство людей чисто по-человечески поддержива ет нас. Но есть люди, облеченные властью, в том числе и в Управлении образования, в Департаменте образования нашей области, которые не понимают нас, которые делали многие попытки, чтобы закрыть наш приют, забрать детей в детские дома. Есть среди них и такие, что говорят: а зачем дети живут у вас? Есть детские дома, пусть они там воспитываются. Одна дама даже сказала: «Для них я, а не вы, батюшка — самая главная мама! У меня все дети на учете в компьютере!»
То есть, сама она и указала на то, какая она всем обездоленным «мама»… — Мне хотелось бы еще раз напомнить нашим власть предержащим, что мы делаем одно с ними дело -воспитывая детей.
— Когда говорят об опасениях по поводу перспектив детей, которых берет на воспитание православный приют, аргументы бывают и такие: это — будущие монахи, будущие фанатики, почему-то соединяя монашество и фанатизм, хотя последнее -внецерковное качество. Какие перспективы возможны у детей, которых вы окормляете?
— Два наших мальчика учатся сейчас в техникуме, живя в приюте. Будем и дальше наших детей поддерживать. Пожелают идти в институт — постараемся помочь, захочет девушка выйти замуж — мы и ее не оставим, захочет парень жениться — Бог в помощь! Нам, верующим людям, порой бывает даже легче помочь нашим детям. Ведь в нашей среде есть много одиноких стариков. Даже сейчас наши прихожане, одинокие люди, просят: «Батюшка, дайте кого-нибудь, чтобы кто-то жил у нас, чтобы кто-то ухаживал за мной, доглядел мою старость. А я оставлю ему все». Это — тоже будущее наших детей. Многие просят наших воспитанников погостить на каникулах. Я думаю, что дети наши не будут оставлены.
… Мы открыты для всех. Любой представитель власти может приехать в приют в любой день, чтобы увидеть, чем живем, чем дышим, чем кормим детей, как они содержатся.
— Поскольку у вас дети разного возраста и они приобщаются к Православной традиции, существует проблема образования. Мир церковный и мир нецерковный имеют каждый свою цель образования (как сказал один хороший батюшка, образование — это преображение детей в лике Господа, преображение их души, для того чтобы они видели, что они — дети Божьи). Законодатель наш не осознает это как проблему, и предлагает православным родителям, попечителям отдавать детей в государственные школы.
— Пока еще у нас не было особой проблемы с этим. Наши девочки воспитываются отдельно от мальчиков в специальном приюте. Девочки — в Гаревском приюте, мальчики — в Зюкайском. Это практика Русской Православной Церкви еще с царского времени.
— Это связано с психо-физиологическими особенностями развития ребенка? Наверное, смысл в том, что Церковь просто и ясно осознает, для чего воспитываются мальчики и девочки? Есть отличие в том, как сегодня общаются между собой ваши воспитанники и неприютские дети?
— Разница велика. Даже учителя мне говорят: ваши дети отличаются от тех, кто живет в миру. Наши дети дружат между собой чистой дружбой, основанной, прежде всего, чистой любовью. Чего я не могу сказать о детях, которые вне ограды Церкви. Потому что телевидение, пресса, да и сами учителя порой подводят их к тому, что у детей рано начинают созревать поло-возрастные функции организма, они рано начинают интересоваться этой стороной жизни, и дружба сводится к плотской любви. На церковном языке это называется блудом.
— Думаете ли вы об организации своей школы при общине, куда дети могут ходить со спокойной душой?
— Конечно, думаем. Для этого необходимо, чтобы было как можно больше православных людей-единомышленников, особенно учителей, которые могли бы работать в школе. Потому что если это будут неправославные люди, пользы от школы будет мало.
— А сейчас, когда они приходят в обычную школу, как их встречают обычные школьники?
— Нормально. Многие стараются нашим детям помочь. Был такой случай: я заметил — наш мальчишка задира стал драться с другим, не нашим; и когда тот, более сильный, стал побеждать, товарищ победителя закричал: «Не бей! Не бей его! Это церковный!» Даже из этого видно, что дети понимают: приютские — не домашние, они все равно лишены родительского тепла.
— Но покров-то Богородицы над ними уже есть.
— Конечно!
Раиса Ильина Православная газета, фото — журнал ФОМА