В обсуждении приняли участие: священник Вадим Маркин, настоятель храма Живоначальной Троицы в Щурово под Коломной, при котором работает детский приют; Ольга Клюкина, писатель, автор серии «Святые в истории» и книг на библейские сюжеты; Татьяна Трушкина – дефектолог и психолог из Франции, член Европейской ассоциации психологов и педагогов; Ольга Маховская, психолог, специалист по проблемам детства и семьи; Алиса Струкова, программный директор фестиваля «Окно в Европу»; Ксения Лученко, журналист, стратегический редактор портала «Правмир».
Ольга Маховская: Как специалиста по проблемам детства меня часто приглашают в качестве консультанта в кино и на телевидение. У режиссера Веры Сторожевой всегда ребенок – это критерий для проявления всех характеров, такая ватерлиния. Мне было очень интересно, и как сделана эта картина, и насколько она соотносится с реальной практикой усыновления.
Алиса Струкова: Отец Вадим, Вы – не из теории знакомы с проблемами усыновления и общения с детьми, которые растут без родителей. Понятно, что кинофильм – это придуманная история, но, наверное, каждая история всегда имеет какую-то живую основу.
Священник Вадим Маркин: Мне фильм понравился. И главная линия – конечно, очень точная, очень правильная. Тёплое чувство от этого фильма.
Священник Вадим Маркин
Ольга Клюкина: На мой взгляд, «9 дней…» — фильм-вопрос, как и всегда у Веры Сторожевой. Фильм поднимает много проблем, вопросов, на которые зритель должен искать ответы для себя.
Я обратила внимание, как город в фильме постепенно появляется. То есть вначале мы не замечаем этой красоты, но потом видим закат, озеро, и постепенно открывается красота города, не глянцевая, а простая русская красота.
Алиса Струкова: И кажется, что город – один из героев фильма. Он задает тональность пространства, атмосферы, ритм жизни существования в этом мире…
Татьяна Трушкина: В фильме удивительные детали – дома, лестницы, дворы, заборы – это очень красиво! Ты просто любуешься этими сценами. Французам, на мой взгляд, этот фильм бы очень понравился. Героиня, модель, кажется, не главный персонаж в картине. В финале она уехала – и все, словно все ее тут же все забыли, камера поворачивается на берег реки невероятной красоты, и жизнь течет дальше своим чередом. Что режиссер хотел сказать таким финалом? Она оставила открытыми вопросы: кому повезло – тому, кто остался, или тому, кто уехал?
Священник Вадим: Нет, мне казалось, она ставила вопросы немного другие, о любви.
Татьяна Трушкина: О любви?
Священник Вадим: Да, о любви. Об умении и неумении любить… Француз, спутник Анны, еще прощается с русскими друзьями, а сама она уже села в машину, спряталась за тонированное стекло…
Татьяна Трушкина: Вы же работаете с детками и знаете, что детдомовские дети вообще очень закрытые, они всегда сами по себе, у них многие эмоции не очень развиты. Часто бывает не развит рефлекс даже на поцелуй. Малыши из дома ребенка даже целоваться не умеют, потому что они выросли не у груди матери.
Татьяна Трушкина
Но ведь речь идет о том, что героиня с 10-летнего возраста воспитывалась во Франции. Франция должна была научить ее улыбаться. А улыбалась в фильме как раз ее сестра Люба. Она была очень живая, она как раз была похожа на француженку! А Анна очень серьезная, скованная, холодная…
Живя во Франции, ты чаще всего раскрепощаешься, становишься другим. Друг героини, француз-фотограф – он же живой, он настоящий и в своих репликах, и в реакциях…
Алиса Струкова: А русский человек, уехавший во Францию, в принципе может стать французом?
Татьяна Трушкина: По сути, по менталитету? Зависит от возраста. По законам жанра эта девочка должна была уже стать француженкой. Меня тоже смущали некоторые детали. На мой взгляд, французская женщина не будет так одеваться, тем более в провинции.
Священник Вадим: Она при исполнении, она представляет фонд, должна носить все эти вещи…
Татьяна Трушкина: Но она даже ходила в баню на каблуках! А еще она с сумочкой не расставалась. Я тоже с сумочкой никогда не расстаюсь, но это очень по-русски.
А в целом, вот вы, отец Вадим, наверное, мне помогли, – это фильм о любви. Ставился вопрос: какая она, любовь? И вопрос этот обращен к бывшему детдомовскому ребенку, которому так сложно ответить…
К слову сказать, во французской семье, я говорю это не понаслышке, трудно адаптировать русского ребенка. Французам, как правило, достаются такие дети, которых в русские семьи вообще брать никто не хотел – больные дети, с физическими недостатками, с умственной недоразвитостью. И маловероятно, что такая здоровая девочка попала бы на усыновление во французскую семью. Если бы так случилось, то она оказалась бы, конечно, раскрыта на сто процентов.
Священник Вадим: Может быть, автор хотела сказать нам, что если ты до 10-летнего возраста живешь без любви, то даже Франция тебя не изменит?
Татьяна Трушкина: Но Люба же изменилась.
Священник Вадим: А Люба другая.
Татьяна Трушкина: Она – продолжение натуры, которую мы видим вокруг, она же такая естественная. Актриса потрясающая, кстати.
Алиса Струкова: Исполнительница роли Любы – Ольга Попова – не актриса, а режиссер по профессии. Она уже в третьем или четвертом фильме у Веры Сторожевой снимается, а начала работать как актриса у Киры Муратовой в «Чеховских мотивах».
Ольга Маховская
Ольга Маховская: Этот фильм мог бы казаться суперактуальным совсем недавно, когда шло обсуждение вопросов об усыновлении детей на Запад. Россия заняла жесткую позицию, что наши дети должны расти только в нашей стране. И в этом смысле получается, что основная идея фильма в том, что нашим детям лучше здесь, они здесь вырастают более живыми, более раскрытыми. Но это не совсем так, и опыт показывает, что все происходит очень по-разному. И в России усыновление может проходить драматично, и сама по себе культура, к сожалению, не гарантирует того, что ребенок будет развиваться полноценно.
Но, понимаете, для меня этот фильм поднимает вовсе не только тему усыновления. Это лишь основа сюжета. Главная тема – развилки судьбы, к которым подходит, наверное, каждый из нас. Пойдешь налево – станешь таким; направо пойдешь – другим. Но и тут не все так прямолинейно, никто не утверждает, что если поедешь на Запад, выберешь «западные» ценности, индивидуализм, останешься здесь – будешь добрым, щедрым, и лучшие твои качества раскроются только у себя дома.
Но соблазн прожить ту или иную жизнь существует, по-моему, каждый день. Когда смотришь кино, кажется, что надо было как-то по-другому эту жизнь прожить.
И вот в этом фильме происходит такая удивительная встреча двух вариантов жизни: люди с одинаковым набором генов прожили разные жизни. И вот происходит встреча. Понимаете, каждый из нас тоже в жизни встречает себе подобного. Столкновение с самим собой в другом варианте, как правило, вызывает шок и отказ. И в фильме это как раз и было показано: две генетически родные души, которые должны были прорваться к друг другу, не смогли этого сделать, соединения не произошло.
Поэтому, наверное, Вера Сторожева определила фильм как «социальную драму». Не происходит воссоединения вот этого родового «Я», родственные связи не помогают, каждый остается при своем.
И в сложном состоянии оказывается эта маленькая детдомовская девочка, логика которой подсказывает, что надо тоже бороться за усыновление во Франции, потому что там, как кажется, какая-то красивая, непонятная жизнь, а сердце подсказывает, что здесь ей теплее, лучше и, в общем-то, и выбора как такового и нет. Ребенок тянется к Любе. Ребенок же никогда не врет. Они – единственные граждане нашей страны, которые врут минимально, потому что они в качестве критерия выбирают любовь. Они и не выбирают, они так живут. Где теплей, там и ребенок, правда?
Алиса Струкова: И их лукавство, оно тоже очень честное?
Ольга Маховская: Они просто хотят быть счастливыми. И мы все тоже хотим. Мы только тут воображаем, что мы хотим нести пользу человечеству, еще там чего-то, все хотят быть счастливыми.
Священник Вадим: Трижды главная героиня говорит: «Вы меня не понимаете, не понимаете, что у меня в душе происходит». Я хочу обратить внимание на этот момент.
Татьяна Трушкина: Так ее никто и не понял, да.
Священник Вадим: В том числе и мы. Но у автора было желание, кажется, очень острое, на это обратить внимание, что мы не понимаем друг друга.
Алиса Струкова: «Счастье – это когда тебя понимают» – это еще и в советском пространстве звучало, но вот такое особенное психологическое внимание к собственной личности, кажется, пришло к нам с Запада вместе с психологической литературой. У героини желание найти понимание вырастает из психологии, психоанализа. Она ищет помощи и понимания психолога, а не друга.
Татьяна Трушкина: Это, кстати, очень точно, по-французски верно. Героиня часто такими психологическими заготовками говорит, называет свои диагнозы и так далее, но это очень правдиво. Это очень меткое замечание режиссера, что она нашла в женщине, которая живет во Франции, где действительно 80% француженок страдают депрессией, и там и сям сыплют диагнозами.
Священник Вадим: Но на русской почве эти диагнозы звучат как-то юмористически.
Татьяна Трушкина: Да, немножко утрированно. Французские женщины не могут себе позволить посидеть, пообщаться за бутылочкой старого доброго, не могут попытаться решить свои проблемы, как это делают наши женщины. Мы обычно поговорим с подругой – и полегчает. А между европейскими женщинами стоит барьер, и у них диалог – это всегда монолог, когда каждая говорит о своем. И люди тоже не понимают друг друга.
Ксения Лученко: У меня сначала был вопрос: зачем в фильме столько штампов? Купола, баня, коза… Но потом я подумала, может быть, это специальный прием? После таких штампов ждешь, что сейчас пойдет «достоевщина», что тебе про «русскую душу» что-нибудь будут навязывать. А в итоге, мне как раз показалось, наоборот трактовка необычная: люди-то, оказывается, везде одинаковые.
Для Анны и ее спутника-француза эти девять дней были таким путешествием, существованием в нестандартной ситуации. Да, они приблизились к другим судьбам, и даже казалось, что они встретились с людьми, которых полюбили больше всего на свете, и что жизнь их никогда не будет прежней после этого опыта.
А потом – раз! – и все расходятся по своим тропам: Анна уезжает, а Люба с девочкой идут к себе домой. И уже никаких глубоких чувств, переживаний не остается ни у кого: ни у той стороны, ни у этой. Анна будет вспоминать об этом путешествии, как о таком интересном эпизоде, когда она что-то такое пережила. Помните, как она сказала своему бойфренду: «Что за глупая сентиментальность!» То есть, она даже когда сама в нее впадает, в глубине души понимает, что «я себя сейчас немножко не контролирую, но эта глупая сентиментальность пройдет».
И она пройдет у всех. И Люба тоже совершенно спокойно возвращается к своей обычной жизни. Ну да, у нее эта встреча тоже останется каким-то впечатлением, совместно прожитым опытом, но ничего не изменит. И может быть, штампы, которые я увидела вначале, были использованы для того, чтобы зритель прочувствовал контраст.
Ксения Лученко
Священник Вадим: Это был самый лучший не штамп из всех штампов.
Ксения Лученко: Тут есть штампы стилистические, а смыслового штампа не возникло
Ольга Клюкина: А я вот задумывалась о названии, вот это «9 дней и утро». 9 дней – это же все-таки очень символично?
Священник Вадим: Девятый день после смерти – это день перехода из рая в ад. По преданию, душа умирает, она посещает рай, и на девятый день переходит из рая в ад, а на 40-й – окончательное определение состояния души… И поэтому 9 дней здесь, конечно, символичны.
Ольга Клюкина: А мне еще вспомнилось, что после Пасхи на девятый день – Радоница, родительский день.
Родительский день – это возвращение к памяти, к истокам, традициям… Но в фильме, кажется, этого не происходит.
Ольга Клюкина
Татьяна Трушкина: Да, поговорили-поговорили, и все растворилось, ничего в жизни героев не меняется. Это очень по-чеховски: люди живут, пьют, едят, обсуждают, а в это время решаются их судьбы, но все течет, как прежде.
Татьяна Трушкина: Помните момент, когда героиня задала вопрос: «Что вы от меня хотите?» Анна пришла в дом воспитательницы после ситуации с попыткой суицида маленькой девочки, они стали пить чай, на стол чашки ставить… И я задумалась: действительно, чего все от нее хотят? Директриса просит денег, смету ей подсовывает, девочка пытается заставить ее удочерить. Понятно, что Анна ничего дать не может.
Алиса Струкова: Мне кажется, тут вопрос-то даже серьезнее: а должен ли человек вообще кому-то чего-то? Героиня приезжает из Франции в русскую провинцию, она должна кому-то или не должна? Стоит к ней предъявлять какие-то требования?
Ольга Маховская: Конечно, она не должна. Ну мы же русские люди, мы все время ждем, что нас полюбят. Сейчас человек войдет в комнату и сразу тебя безумно полюбит. Нам всегда всего мало, потому что, сколько бы ни было эмоций, их может быть больше.
Ксения Лученко: Мне кажется, что они все ждут от Анны не любви. Всем кажется, что раз она иностранка, то с нее можно гешефт какой-то получить. Мэру нужен статус города-побратима, директрисе – новые бачки для унитазов, девочке Люсе – чтобы ее забрали во Францию. Анна прекрасно все понимает, она тоже не дурочка. В том-то и дело, что такие дела по указке не делаются. Мы ждем, что сейчас будет хэппи-энд, что героиня всех полюбит, и всем все отдаст, но в фильме все иначе. И это опять же разрушает штампы.
Священник Вадим: Вот Ксения говорит о штампах восприятия с нашей стороны. Вы обратили внимание, что в одном из эпизодов сначала мы видим экскурсию по ростовскому кремлю, а в другой сцене слышим только голос экскурсовода – тот же самый стандартный текст типовой экскурсии, но за кадром. Это для меня доказательство, что режиссер штамповала «рашн» специально, это смысловой прием: с обеих сторон – штамп на штамп, а выход – нестандартный.
В этом фильме только один знак вопроса: что происходит в душе нашей главной героини Анны? Или я плохо смотрел, но я мало увидел знаков. Что у нее происходит, кроме троекратного призыва «поймите меня»? Здесь не о рациональном. То есть все-таки это фильм — о любви.
Ольга Клюкина: И о свободе. Что такое свобода?
Ксения Лученко: И Анна, кстати, свою свободу отстояла. От нее все чего-то ждали, а она вышла из этого круга чужих ожиданий.
Алиса Струкова: И в этом Анна, кажется, выражает западное понимание личности – свободы личности, границ личности. Тогда как у российского человека до сих пор ощущение, что все вокруг наше, колхозное. А ведь мы все имеем право на соблюдение своих границ, на свободу любви, ответственной любви.
Вопреки ожиданиям, Анна не кидается удочерять девочку. И в этом ее честность. Хотя ее друг-француз из эмоционального погружения в пространство этой безумной русской любви, будучи и сам очень эмоциональным человеком, готов тут же удочерить Люсю, не отдавая себе отчет, имеет ли он право брать такую ответственность.
Священник Вадим: Хотя об этом можно спорить бесконечно, но мне кажется, все-таки это все темы важные, но боковые. Я так настаиваю, что главный посыл фильма в другом: может ли человек, который не умеет любить, научиться любить? Я уверен, что научиться можно всему чему угодно, и любовь не исключение. Собственно, религиозный путь как раз об этом и говорит: можно научиться любви. Я не могу стать Рембрандтом, но могу научиться рисовать. Так же человек может научиться любви, хотя ему это очень трудно.
У нас в приюте дети любят. Когда к ним приходишь, они бегут и обнимаются, кстати сказать, «обнимательный рефлекс» у них есть. Они проявляют свои чувства, и это здорово. Да, они растут без родителей. Как это скажется на их будущем, как девочке быть матерью, мальчику быть отцом, не имея такого опыта в детстве? На меня сыплются вопросы, как оно будет, но я отшучиваюсь: «Через 20 лет об этом поговорим, потому что всем надо вырасти. А пока давайте просто стараться их любить».
Приходится делать теоретические построения, и я все-таки надеюсь, что даже капли любви, которые человек получает в жизни, он может взращивать в себе. И поэтому я думаю, что у героини, вернувшейся к себе во Францию, есть будущее.
Ольга Клюкина: И вопрос в том, что, быть может, человек должен дозреть до того, когда он сможет действительно полюбить, а не просто сделать вид, что полюбил.
Алиса Струкова: Когда Анна рассказывает своему другу-французу, что у нее есть сестра, то недоумевает: «Что мне с ней делать?», и он, потерявший родную сестру, отвечает: «Как, что делать? Просто любить».
Ольга Клюкина: Человек должен внутренне дозреть до любви, а срок у каждого свой.
Ксения Лученко: Героиня, помимо того, что часто просит: «Поймите меня», – она еще все время говорит, что ей нечего дать. Причем, действительно, ей нечего дать даже своему бойфренду, потому что он несколько раз говорит ей: «Я тебя люблю», – а она от этого отворачивается.
Татьяна Трушкина: Ну, у французов «je t’aime» – это как у нас «привет-пока».
Ксения Лученко: Но здесь-то понятно, что у них отношения, он хочет быть к ней ближе. Он же ей говорит: «Куда ты ускользаешь все время? Ты где?» А она постоянно повторяет, что ей нечего дать. Она бы и рада, но не знает, что. Она даже материального ничего никому не может дать, потому что не понимает, зачем, и для нее сейчас это было бы фальшиво. Поэтому и взять ничего не может.
Священник Вадим: Ну чего вы на героиню набросились? Там наши тоже хороши, с их «пожеланиями», сметами…
Ксения Лученко: Там все хороши. Непонятная история связи героини с сыном мэра. Она ведь и в него не влюбилась. Она остается абсолютно холодной даже после близости. Мужчина, с которым она была близка, на следующее утро для нее совершенно посторонний. Я не знаю, может это быть связано с детдомовским детством, такая внутренняя бедность?
Священник Вадим: Позволю себе спорную фразу: семья и детский дом ничем не отличаются. Отличаются любовь и нелюбовь. Если есть любовь настоящая, то форма не так важна, как мы привыкли считать.
Ольга Маховская: Действительно, есть целая генерация послевоенных детдомовских детей, которые все прекрасно реализовались и абсолютно полноценны.
Священник Вадим: То есть дело не в форме – детский дом или семья. Если любви нет в семье, то у детей будут такие же проблемы.
Ольга Маховская: Хочется расширить эту проблематику, вывести за пределы только лишь детского дома: тема психологического сиротства касается нас всех. Холодный дом, вымершие отношения, и мы все такие неприкаянные.
Священник Вадим: Да, Вы очень правильно говорите! Помните сцену в самом начале фильма, когда дети в детдоме читают стихи? Гениально сделано! Эта полная отстраненность от настоящего. Тупые подарки от французской фирмы с тупыми стихами, и все тупое – это так показательно!
Алиса Струкова: А что касается ментальности, француз говорит Анне: «Ты здесь стала сумасшедшей, такой же сумасшедшей, как и все здесь вокруг». А при этом он тоже фонтанирует безумием и совершенно детским поведением.
Татьяна Трушкина: Это правда, французы-мужчины действительно сходят с ума, когда сюда приезжают, для них Россия – это провинция, и это авторы очень четко уловили. В Москве и Петербурге Россию трудно почувствовать – это такие же большие города, как в Европе. А в провинции красоты, баня, застолье – у них всех крышу сносит.
Алиса Струкова: «9 дней и одно утро» – третий фильм своеобразной трилогии Веры Сторожевой, действие которой происходит в провинции и в которой режиссер говорит о поисках женщины, о преодолении одиночества. Героиня фильма «Путешествие с домашними животными» – круглая сирота, которая волею судьбы живет со стрелочником, когда он погибает, она остается в полном одиночестве, но потом находит мальчика, финал открытый, но, очевидно, что она станет его матерью.
Фильм «Скоро весна» – о женщине, которая после потери ребенка, принимает монашество, но берет на себя крест опекать неприкаянных – создает приют для бомжей, бывших заключенных, каких-то неустроенных людей, где они находят любовь и веру. И вот теперь «9 дней…» Везде прослеживается тема сиротства, тема поиска любви, реализации женщины.
Давайте об этом поговорим: о женской реализации в материнстве, об ответственности усыновления, о том, что на самом деле нужно миллион раз подумать перед тем, как брать ребенка из детского дома. Героиня фильма «9 дней и одно утро» ведет себя честно. И может быть, слава Богу, что она тут же, на эмоциональной волне, не увезла с собой эту девочку.
Ксения Лученко: Это правильный сценарный ход, потому что я все время боялась, что сейчас будет хеппи-энд, все полюбят эту Люсю, повезут ее в Париж, и все будут счастливы. Очень хорошо, что этого не случилось. Вопрос, собственно, о судьбе ребенка и о честном решении главной героини, которая сама знает, что такое быть усыновленной, чего это требует от тебя и от родителей.
Ольга Маховская: Высказываний на эту тему мало, но Вера Сторожева из раза в раз берется за эти темы. Мне кажется, она верит и видит, что есть люди, на которых все держится. Да, кругом абсурд, ничего не получается построить, но есть судьбоносные фигуры, и очень часто именно женские, которые просто принимают под свое крыло. Может быть, это нас спасает. Во всяком случае, в ее фильмах мы видим всегда в разных вариантах героиню со стержнем.
С точки зрения культурологии, Юрий Лотман говорил, что есть три типа русских женщин. Одна – это несчастная женщина, которой никто не поможет, она всегда несчастна, она так живет, она живет в этом несчастье и выдерживает все эти невзгоды. Вторая – это богемная кокотка, которая не берет никакой ответственности (может быть, наша французская героиня относится к этому типу), которая считает, что ее задача – украшать жизнь, что ее главная миссия – нести красоту, никаких детей, Боже сохрани.
И есть женщина-героиня, которая выполняет мужскую функцию – она всех бережет, все покрывает и все подпирает. Мне кажется, эта женщина-героиня – любимый характер Сторожевой, потому что она сама такая. В этом смысле ее фильмы всегда духоподъемные и укрепляющие. Ты все равно вынужден определять себя в этой системе координат. И всегда ее кино напоминают о том, что рядом дети, которые нуждаются в помощи.
И не обязательно усыновлять ребенка, можно посмотреть на детей, который живут рядом с тобой, они тоже могут не быть счастливыми. Мне кажется, что задача любого взрослого человека, независимо от профессии – это помогать окружению. Мы сейчас так живем, что только в такой консолидации, помощи, можно, наверное, сохранить лицо.
Алиса Струкова: И в этом помочь себе. Евангельский парадокс взаимоотдачи: отдавая, получать.
Ольга Маховская. Да, и себе личностно помочь, конечно. Дети нас действительно держат в живом состоянии, без детей у человека есть большая опасность закупориться, заледенеть. Когда ты остаешься в жутком одиночестве, дети насильно удерживают в живом состоянии, втягивают в поле любви, и их аргументы – они так хотят, они так чувствуют. Они выводят нас на высокий уровень витальности.
Поэтому фильмы Сторожевой нужно смотреть. «9 дней и одно утро» – вообще фильм психотерапевтический, его нужно рекомендовать как какое-то лекарство, специально пересматривать и обсуждать.
Ольга Клюкина: И конечно, этот фильм – еще одно высказывание о то, что провинция жива в России.
Татьяна Трушкина: А мне кажется, что этот фильм хорошо бы пошел во Франции. Французы любят такую натуру, все настоящее.
