Есть в Евангелии очень странная повесть. Она — о чуде, совершенном Спасителем на пути в Иерусалим. Каждый год в понедельник Страстной седмицы эта история читается в церкви, и обычно найдется хотя бы один человек, смущенный необычным поступком Христа. Как же так? Христос — Податель жизни, Он — Сама Жизнь, как же Он может отнимать жизнь, убивать невинное дерево?
Евангелисты Матфей и Марк пишут, что это случилось на другой день после торжественного Вербного воскресенья, когда ликующий народ встречал Господа как царя и воскресителя, невиданного чудотворца, не просто поднявшего мертвеца из гроба, но и действие тления обратившего вспять.
В окружении учеников Христос шел в царский город из Вифании, где жили сестры Марфа и Мария и их брат Лазарь. На пути он почувствовал голод и подошел к покрытой листвой смоковнице, стоявшей у дороги, — «не найдет ли чего на ней, но ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было собирания смокв. И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек» (Мк 11:13–14).
Евангелист Матфей говорит, что смоковница засохла тотчас же (Мф 21:19), а Марк сообщает, что погибшее дерево ученики увидели лишь на следующий день (Мк 11:20). Как бы то ни было, совершенно ясно, что слово Христа, Его проклятие убило дерево, и этот факт очень смущает, волнует и настораживает. Как настораживает и реакция учеников: они вовсе не возмущаются смертью дерева, а, как мальчишки, восхищаются силой и ловкостью — вот здорово! тотчас и засохла! И Сам Христос вовсе не поправляет их, а говорит лишь о той силе, которой можно совершить действие, подобное «смоковничному»: «истинно говорю вам, если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, — будет» (Мф 21:21).
Сразу — по поводу реакции учеников. Такая культурная среда. В кабалистике есть легендарный ритуал «пульса-де-нура» — «удар огня». Над неверным или врагом истины праведник способен совершить некое действие, пусть даже мысленное или словесное, которое может убить противника, обратить его в прах, навлечь на него беды или смертельную болезнь. Поэтому верующие пугливо шепчутся о «кфида» — гневе праведника и том, как опасно праведного человека обижать и доводить до такого жуткого состояния — не выводите святых из себя! Но применимо ли это ко Христу? Что же — гибель дерева была результатом гнева праведника?
Христос разозлился от голода или непокорства? Он не знал, что на этом дереве ничего не растет? Или не знал, что в это время года на смоквах не может быть плодов? Если мы верим в Христа-Человеколюбца, Воплощенную Любовь и Божественное смирение, если все благовестие Спасителя есть благовестие не силы, а любви и смирения, то нам следует искать других объяснений этого необычного жеста, но уж никак не проявления злобы или благочестивой вспыльчивости.
Для «апостолов» вегетарианства Христос — весьма неудобная фигура. Уж рыбу Он точно ел. Это факт, подтверждаемый многократными евангельскими свидетельствами. И не только ел, но и ловил и даже повелевал ей как Владыка неба и земли бросаться в сети будущих учеников. А еще Он рыбу готовил на огне, то есть жарил в огне убитую рыбу. Вспомните рассказ о явлении Воскресшего при море Тивериадском. Пораженные ученики видят Господа, который готовит им на огне хлеб и рыбу (Ин 21:9).
Тогда по повелению Господа в неводе апостолов оказалось 153 рыбы — загадочное число, если учесть, что его сообщает самый таинственный из евангелистов, ничего не упоминавший просто так. Но нигде не написано, что рыба была отпущена с извинениями, зато повсюду упоминания о трапезах с участием рыб и не только. Опуская подробные богословские апологии ловли рыбы, все-таки поставим вопрос: что такое произошло со смоковницей? Что, какой смысл скрывается за этим, безусловно, важным действием?
В проклятии смоковницы виден жест пророка. Ветхозаветные праведники неоднократно совершали такие поступки — странные и пугающие, образно, зримо воплощавшие какой-то важный смысл, сообщение, откровение, в силу своей пластичности и яркости становившийся понятным даже самым простым людям. Пророк Иезекииль проводил осаду кирпича, на котором был изображен Иерусалим (Иез 4:1–3); Иеремия торжественно прятал пояс за Евфратом в расселине скалы (Иер 13:1–7), что было знамением пленения Иуды; пророк Осия женился на блуднице, чтобы тем самым явить знамение отпадения народа от истинного Бога, и его жена — Гомерь явилась символом Израиля.
Примеры можно множить, но вот, что поражает: готовность праведников Ветхого Завета свою жизнь превратить в знак, образ, миф по воле Божией, верность Его слову и мужество до самозабвения — ведь я жизнь свою превращаю в икону некой истины, жизнь свою единственную жертвую служению Богу, забывая себя до конца, теряя в этом всепоглощающем служении, собственно, и саму жизнь, как мою личную биографию.
Подходя к Иерусалиму, Христос видит смоковницу. Она стоит на фоне царственного города, «камнями побивающего пророков» (Мф 23:37), и город выглядывает сквозь ее листву. И само дерево превратилось в «икону» города, явило собой не просто судьбу Иерусалима, но и для всякого читателя Библии стало предупреждением, знаком, символом духовного бесплодия, духовной небрежности и пустоты.
Об этом дереве помнят уже две тысячи лет и, наверное, не забудут его до самого конца истории. Сколько лет может жить смоковница, инжир, ficus carica из семейства тутовых, плодоносящее три раза в год? Максимум — 300 лет. А вот бесплодная смоковница в бесплотном состоянии намного пережила свой естественный возраст. Христос не убил это дерево. Он превратил его в слово, в миф, в символ.
Смоковнице повезло больше, чем деревьям, из которых сделаны скрипки Страдивари, ведь лучшее, на что пошла бы ее древесина, это были бы дрова — тоже вещь нужная, но не такая благородная, как, скажем, книги, иконы, кресты или скульптуры. Да, это так — мы возмущаемся смерти дерева, читая об этом в книге, сделанной из убитого дерева, сидя в кресле из убитого дерева, опираясь на стол… — продолжите за меня.
В Древнем Египте лодки предпочитали делать из кедра, а на Ближнем Востоке — из кипариса. Умерщвленных, конечно. Праведный Ной свой ковчег рубил из загадочного дерева гофер, а из таинственного дерева ситтим, вообще-то акации, сделали Ковчег Завета. Груша и липа хороши для резьбы, а еще из липы делают протезы и мебель. Если строите баню, лучше всего брать осину, мертвую, конечно, она не обжигает, и на пол хорошо, и совсем не важно, что осина идет на спички.
Лучшие бочки — из дуба, как и паркет, и столы. Из березы мебель тоже хороша. Орех будет подороже, но выдаст ваш изысканный вкус, а для внутренней отделки — бук, предварительно умерщвленный. Если ложки и миски у вас из клена, это еще не значит, что он не годится для скрипки, как и ель, просто этими убитыми деревьями отделывают разные части скрипки и виолончели. А если вы спорт любите, то вот — возьмите теннисные ракетки — это — лучшие, они из покойной ивы сработаны.
Смотрел ли Христос, сын плотника, на деревья, как на материал для работы? Не думаю. А если и так, что же в этом зазорного? И если Он однажды превратил дерево в слово, в символ, который уже никогда не умрет, позволил ему развоплотиться, чтобы стать образом, так что каждый из нас временами находит себя в нем, — не подивимся ли мы творению этого Чудесного Художника, не позволяющего умирать никому, особенно же тем, кто дерзает жизнь свою обратить в икону?