Тишина великого храма… Та тишина, не немая, но исполненная присутствия Духа, трудового творческого движения Духа, животворящая тишина, в какой Бог создавал мир.
Престарелый священник — и Ангел пред ним, возвестивший о скором рождении того, кто станет великим пророком Израиля, предтечей и крестителем Христа, того, кого Сам Христос назовет величайшим среди рожденных женщиной…
И сказал Захария Ангелу: по чему я узнаю это? ибо я стар, и жена моя в летах преклонных.
Ангел сказал ему в ответ: я Гавриил, предстоящий пред Богом, и послан говорить с тобою и благовестить тебе; вот, ты будешь молчать и не будешь иметь возможности говорить до того дня, как это сбудется, за то, что ты не поверил словам моим, которые сбудутся в свое время. (Лк. 1, 19-20).
Молчание Захарии сопровождало явление в мир младенца Иоанна, как знамение от Бога, знак для окружающих, что совершается нечто вышеестественное – и как состояние человеческого сердца, полностью погруженного в высочайшие глубины Богообщения.
Молчание это завершится, когда чудо произойдет, уста старца разверзнутся вновь, когда он даст имя новорожденному. В этом евангельском эпизоде в облике Захарии видится облик праотца Адама, нарекающего имена всему живому, произносящего слова, исполненные смысла и Божественной творческой силы…
Фото: hmiodrag, orthphoto.net
Слово — серебро, молчание – золото, говорит народ. Ему вторят знаменитые слова преподобного Исаака Сирина о том, что слова суть орудия мира сего, а молчание есть тайна будущего века. В собрании слов преп. Исаака «О Божественной тайне и о духовной жизни» говорится:
По мере приближения человека к познанию истины он становится менее подвержен действию чувств и постоянно движется к рассудительному молчанию. А по мере приближения его к образу жизни мира сего в служении своем приобретает он горячность и возбуждение чувств.
Образ бытия и поведение жизни сей способствует деятельности чувств, а образ грядущей жизни — духовной деятельности. И когда бы ни удостоился человек этого знания, члены его внезапно ослабевают, и ниспадают на него безмолвие и тишина; ибо прекращается в поведении новой жизни всякое пользование чувствами.
Поскольку даже в сем мире не выносят чувства встречи с этой тайной, — хотя, словно в некоем сне, прекращают они свою деятельность в минуту покаяния, даже несмотря на то, что не они встречают тайну, а внутренний человек, — да дарует тебе Бог познать силу будущего века, и ты уже здесь прекратишь всякое участие в настоящей жизни.
То, о чем говорит преподобный – вовсе не умерщвление жизни, как иногда считают не только критики монашества, но и вообще те, кто плохо знаком с христианской подвижнической традицией, с мистикой Православия.
Напротив, это стяжанное в подвиге – но и данное как дар умножение Богоданной духовной жизни в человеке, не бесплотно-интеллектуальной, бесполой и бескровной, как мы порой представляем себе «духовное», но подлинной и цельной, наполняющей всё существо человека в его полноте, возводящее человека из нынешнего его существования в причинно-следственном концлагере греха и смерти – на свободу, на родину, в Царство Божие, на более высокую ступень бытования.
Качество жизни человека в этом Царстве, на этой ступени, качество его жизни теперь уже – с Богом и в Боге, в Его любви, а не в смертельном одиночестве самости, настолько разнится от качества существования в мире сем, что преподобный Исаак главным знаком этого нового качества ставит – молчание, и утихание буйства чувств, шума крови и страстей, и невозможность бренным и ограниченным человеческим языком передать сути этой новой жизни, называя в своих словах его то «гробовым», то есть всецелым, молчанием, то молчанием «различения и рассудительности».
Язык, речь – и место общения человека с Богом и миром, место жизни смыслов, но и место, в котором шум наших греховных страстей, шум суеты мирской, отдаляющей от Бога, наиболее оглушающ. Мы усердно молимся – но нередко забываем: молитва – не только наши слова к Богу (о, сколь часто превращающиеся в глухой монолог!…), но и умение замолчать и прислушаться к Божьему ответу.
Именно для стяжания этой тишины от шума страстей собственного «я» и уходили в леса и пустыни православные подвижники, именно потому и сейчас западные монахи-трапписты строго соблюдают устав преп. Бенедикта Нурсийского, в котором предписаны не только молитва по 11 часов в день, строгий пост и труд, но и обет молчания, прерываемый только для общих Богослужений.
Когда двое любят друг друга, им всегда хорошо вместе, и один из признаков этого – им хорошо вместе молчать… Молчание двоих любящих – не признак равнодушия. Это знак того, что любовь выражают не только славословиями и излияниями чувств, но прежде всего – готовностью служить друг другу делом, жертвенно, отдавать себя всецело.
Недаром на иконе «Спас Благое Молчание» Спаситель, Сын и Слово Божие, Ангел Великого Совета, изображенный еще не родившимся в мир, но уже готовым служить людям, облачен в далматик ангела. Это – знак того, что Бог готов служить нам, и ждет и от нас ответных шагов как проявления нашего доверия Ему и нашей любви, нашей готовности ступить в Его Царство, царство светлого молчания и полноты бытия.
Читайте также:
Молчание есть тайна будущего века