Ольга Шульчева-Джарман
И те, и другие советчицы и обличители – женщины. Женщины – религиозно одаренные существа, при этом весьма активные в религиозном, опять же, плане, что сочетается со строгим консерватизмом. Если я так почувствовала – так и ты так чувствуй, а думать нельзя, это страшно – Она накажет.
Но не думать нельзя. И нельзя не учитывать, что религиозность – это не нечто с небес сходящее, это – часть человеческой психики. И для психики характерны архетипы, в том числе – и это один из самых мощных из них – архетип «богини-матери». Напишем это слово со строчной буквы и в кавычках, чтобы не дать повода для возмущения хулою на Ту, что выше Херувимов и Серафимов, и о Которой недоумевает всякий премирный ум ангельский. Мы будем говорить о человеческом.
Кто такая богиня-мать? Конечно, женская помощница. Только напрасно представлять богиню-мать как добрую пожилую маму, к которой мы приезжаем раз в неделю на пироги – это очень и очень ошибочно. Культ богинь-матерей всегда был, как ни странно, весьма жесток.
…Мать-земля. Нет ничего страшнее этих слов. Каждый человек не вырос из земли, как дерево, но увидел свет, родившись из материнской утробы. Это впереди, в конце пути его ждет новое чрево — холодное чрево.
Чрево земли, нелюбящее его, чрево могилы-земли. Там он пройдет назад плотью своей все возрасты, там он станет невидимым, распавшись до праха, там он потеряет плоть и кости свои, что приобрел в теплом чреве материнском…Там он перестанет быть человеком. Во чреве земли он вернется к плотскому своему небытию.
Потому ли она, земля – мать, что она – могила? Мы забыли в нашей уютной жизни с квалифицированным родовспоможением, с редчайшими и горчайшими случаями смерти новорожденных детей и их матерей, о том, как беременная, чревоносящая мать могла стать и подательницей жизни, и гробом – так было в древних цивилизациях, так было в далеких от цивилизации деревнях еще недавно в Европе и в России, и сейчас – в странах так называемого «Третьего мира».
Но то, что соделает меня прахом – то не мать моя. Не назову матерью своей я ту, что чреватеет мертвыми плодами, что готова меня принять в себя лишь для того, чтобы оставить в себе навек.
Скажу я тебе – земля, ты не мать моя, прах, тлен, пещера, холм могильный – ты не мать моя!
Здравствуй! Час пробил. Что прожито — собрано
И на весах до крупинки разложено,
И… горстью пепла развеяно по ветру
Северу, югу, востоку и западу.
В дымке морозной рассвеченой солнышком
Нынче сумею я поцеловать тебя
Нет, не на цыпочках — здравствуй, родимая! —
В смятые, горькие губы старушечьи.
И возвращу тебе, все, что одолжила —
Тихую, мерзлую землю – не более.
Знаешь, сокровища, те, что мне вверены,
Ты никогда не отнимешь, безликая!
(Яна Батищева)
Сохранившиеся в месопотамской литературе свидетельства весьма интересны. Да, богиня-мать – помощница женщин. Но не настолько абсолютная, как ни странно. Многие тексты не вызывают у нас большого энтузиазма.
В мифе об Атрахасисе богиня-мать Нинту отвечает за контроль численности населения весьма странным способом:
Да будет отныне иное людям:
Одни рождают, другие не будут!
Да живет средь людей Пашиту-демон,
Да вырвет младенца с колен роженицы!
Жрицам -укбабту, игициту, энту —
Да будет запрет им — да прервут рожденье!
(Перевод текста В. К. Афанасьевой)
Богиня-мать, конечно, способствует рождениям (тем, которые разрешены ее волей и волей богов), в этом ей помогают весьма интересные богини по имени «Семь Утроб». Кажется, что им не нужно ни лиц, ни голов, ни личностей – они лепят и лепят из глины будущих людей. В этом смысл их жизни. Вспоминаются палеолитические венеры без голов – женский культ чрева и сосцов. Этим измеряется успешность женщины. Бездетным и брошенным нет здесь места. Здоровая, многочадная мать – божественная. Остальные – прогневали богов и наказаны.
Богиня Нинхурсаг и нерожденные дети
Не с таким ли, далеким от истинной веры в Бога, представлением, спорит Иисус, сын Мариин, когда на высочайшие слова похвалы, которых могла удостоится женщина в Древнем Израиле –
«Когда же Он говорил это, одна женщина, возвысив голос из народа, сказала Ему: блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие! А Он сказал: блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его. (Лк.11:27)
«А Он ублажает тех, кои соблюдают слово Божие, впрочем, отнюдь не с тем, чтобы Мать Свою лишить ублажения, но с тем, чтобы показать, что и Она не получила бы никакой пользы от того, что родила Его и питала сосцами, если бы не имела всех прочих добродетелей.» — комментирует этот отрывок блаженный Феофилакт Болгарский.
«Слышать слово Божие и творить его» – это великая добродетель, недоступная многим.
Надо напомнить, что женщина в том обществе не имела религиозного равенства с мужчиной, она не могла в совершенстве выполнять закон, как не могли это делать и убогие, больные, слепые, хромые, и малые дети. Единственное, что оставалось ей – это рождать. По результатам этого суровые мужчины судили о милости, которую она стяжала пред Богом. Конечно, бесплодная женщина, «пустое поле» — грешна и оставлена.
Нет, о, нет! – резко ответил Он – как всегда, резко и точно. Так Она отвечала когда-то Архангелу. Резко и точно. – Не чрево и сосцы. Блаженны слушающие слово Божие. Блаженны соблюдающие слово Божие. Женщина – не чрево и сосцы, не существо, всего лишь (как это ни пытались бы превозносить те, кто видит в ней лишь кормящие сосцы и рождающее чрево, а остальное – как странное приложение, и уж никак не разумеющее того, что разумеет муж совершенный) – существо рождающее и питающее будущих учеников знатоков закона, Гиллеля и Шаммая.
Нет! женщина – это человек, который может слышать слово Божие. И есть такая Женщина, которая в молчании одиночества и непонимания, в молчании угрозы смерти, соблюла это слово, учась не у Гиллеля и Шаммая, а от Господня Духа, Духа истины.
Пришло Новое Царство, о котором говорил Исайя – и с ним пришла радость, радость вопреки всякой безнадежности.
«Веселись и радуйся, жительница Сиона, ибо велик посреди тебя Святый Израилев. (Ис.12:6). Возвеселись, неплодная, нерождающая; воскликни и возгласи, немучившаяся родами; потому что у оставленной гораздо более детей, нежели у имеющей мужа, говорит Господь…Не бойся, ибо не будешь постыжена; не смущайся, ибо не будешь в поругании: ты забудешь посрамление юности твоей и не будешь более вспоминать о бесславии вдовства твоего… Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая, и расцветет, как нарцисс («яко крин») (Ис. 54:1;4; Ис. 35:1).
Потому и повторил слова Исайи Павел, говоря о свершившемся во Христе новом мире, который не заменил мир старый, но странствует из града в град посреде его:
«Ибо написано: возвеселись, неплодная, нерождающая; воскликни и возгласи, не мучившаяся родами» (Гал.4:27)
+++
…Богиня-мать живет во чреве земли. Она сама, по сути, чрево земное. Поэтому рядом с месопотамскими ее изображениями есть и изображения зародышей-кубу, нерожденных детей. Оттуда они берутся, из не-бытия, и, умирая по воле богини-матери, по ее непреклонной воле, уходят в небытие…
Вот предсмертная молитва умирающей в родах женщины:
«-Для чего, словно барка на реке, ты простерта? —
…В день, когда я болела, мои щеки погасли,
В день, когда я рожала, мои очи запали,
Обнажился мой грех, и звала я Белили:
«Ты, о матерь родильниц, помоги мне в позоре!»
Услыхала Белили и ко мне обратилась
Так: «О ты, для чего же ты меня призываешь?»
И, с этими словами богиня-мать закрывается покрывалом от умирающей родильницы, так как ей судьба — умереть.
«И сойдут мои ноги в страну причитаний», — заканчивается эта древняя элегия.
Конечно, такая богиня-мать вызывает благоговение и страх – она может помочь, а может и не помочь. У нее есть свой тайный резон.
Не случайно богиня-мать славян помогает, но помощь ее очень двусмысленна — она помогает пряхе, но пряха после этого чаще всего умирает, она блюдет ритуальные запреты на «неработу» в праздничный (свой) день, а нарушительниц наказывает смертельными болезнями, сдирает кожу с рук, забивает до смерти вальком для трепания льна, может перевернуть воз, убивая или пугая, а то и бросать мертвые тела и конские головы в хату женщине, которая прядет в неположенный день, потому что бедна и голодна. «Ешь, если голодна», скажет богиня-мать, указывая на мертвечину.
Да, богиня-мать – пряха. Она прядет нить жизни – и это символ рождающей женской силы. Она связана с водой – и это тоже женская стихия. Но она может перерезать эту нить, как тройственные богини парки или норны – страшные женщины, властители судьбы.
Из плоти Марии Богородицы исткалась плоть Ее Сына, весь Его человеческий состав – все в Нем было – Ее. То, что было молчанием Мариам, стало словом Ее Сына, талантами Ее Сына, красотой Ее Сына, чудотворениями Ее Сына, добротой и самоотверженностью Ее Сына – и дело жизни, смерти и Воскресения Ее Сына, Человека Иисуса Христа. Ведь Сын Божий взял плоть только от Матери, и более ни от кого…
…Психолог мог бы долго говорить о роли родной матери психологических травм в семье, о роли архетипа. Да, мы, приходящие в церковь – не здравы, не для здоровых пришел Христос, Сын Мариин.
Он пришел к нам – Он, не такой, как все, что было в мире до Него. Люди не знали никогда Бога так, как они узнали Его во Христе. Он, переворачивающий все вверх дном, Он, переворачивающий все представления о Боге, о Его справедливости, о Его отношении к праведникам и грешникам.
За это Сына Марии распяли, обвинив в богохульстве.
Но Она – Мать Христа – разве не была ближе всех к Нему по мыслям и чувствам? Разве не одинокой, как и Он, непонятой, как и Он, была Она? Она, ближе всех понимающая тайну Сына? «Богородица принимает участие во всем, что делает Ее Сын»,- пишет протопресв. Иоанн Мейендорф, суммируя мариологическое богословия Византии.
Так отчего же считать, что после Успения Она изменилась?
Нет, ни Сын Ее не перестал быть Собой после Воскресения, ни Она не перестала быть той же смелой Мариам, спорящей с ангелом и спешащей по дорогам Иудеи, несмотря на все опасности.
Когда в Богородице видят не Мать Христа, а богиню, некое женское божество, со всеми особенностями архетипа богини-матери, те, кому легко Ее принять, могут не иметь просто проблем с архетипом женского божества, а некоторым, наоборот, трудно такой архетип принять, но это не имеет отношения к Богоматери — на самом деле Богоматерь неотделима от Христа, и как Он не Зевс, так и Она не Кибела, не Нинхурсаг, не Нинту, не Артемида Эфесская, не Олд Хег, не богиня Нга…
…Христос не просто умирает, чтобы кому-то что-то доказать – но чтобы созидать, строить, молча, когда уже нет сил, строить немыслимое, то, чего не может быть – вопреки всякой безнадежности и вопреки всему. «Ныне будешь со Мной в раю!». Ныне – священное пророческое древнее слово, означающее – «День Господень настал!». Этот День настал – во тьме и на Кресте, и он распространяется с одного Креста на соседний, ничем не примечательный, обычный смертный крест…
Вопреки всякой безнадежности Он благовествовал проклятым в Законе, грешникам и блудницам, что Бог принимает всех. Вопреки всякой безнадежности, Он делал Бога близким для тех, которые были прокляты – в человеческих глазах символом такого проклятия была болезнь: слепота, проказа, кровоточивость.
Это было слишком для религиозного мира того времени. И Сын Мариин умолк на Кресте.
А потом — вопреки всякой безнадежности — опустел гроб Христа.
Она – не другая, чем Он. Она – Христова в самом полном, самом высоком смысле этого слова. Через Нее Христос Бог является нам так полно, как не может явиться более ни через кого. И потому – она не древняя страшная богиня-мать, не пряха, не решащая судьбы. А какая Она?
Как скала, как стрела — от алеф и до тав,
по кирпичным дорогам, по тропам меж трав,
среди странствий своих ткёт червленую нить,
смеет тварей Господних с ладони кормить —
что о крыльях, копытах и многих очах,
что поя, вопиют, и взывают, крича,
бесприютна, бездомна, седа и юна,
неприступная, словно в огне купина…
А какой – Он?