Проблема не в том, что мы не можем понять
— Отец Димитрий, насколько, на ваш взгляд, богослужение непонятно людям?
Протоиерей Димитрий Климов
— Даже если мы все поймем, это не значит, что мы все по-настоящему познаем. Молитву, ее слова важно именно познать, то есть, соединиться с ними. Библейский термин «познания» (в отличии от нашего современного «понимания») подразумевает соединение, объединение, слитие. Молитва требует, чтобы каждое ее слово стало частью человека.
Иногда мне кажется, что логика непонятности нашего богослужения именно в этом, что человек должен поэтапно восходить на ступени этого познания. Сначала он понимает-познаёт одно, потом другое, потом третье.
Самая главная проблема не в том, что мы не можем понять богослужения, а в том, что нет того самого духовного движения – как процесса познания Бога. В этом смысле я не думаю, что если мы все богослужение переведем на русский язык, то оно станет понятным.
Думаю, что в какой-то степени эта завеса непонятности языка нужна, потому что она создаёт элемент сакральности. Человек видит, что вот — язык здесь не тот, к которому он привык, и нужно прилагать усилия, чтобы до этого языка дотянуться, а вслед за языком – и до глубоких смыслов.
С другой стороны, хочется, чтобы все богатство смысла, которое содержится в богослужении, все-таки дошло до каждого человека. Иногда кажется, что может быть процесс духовного возрастания в человеке начался быстрее, если бы он это богатство смыслов усвоил. А то люди стоят, многое не понимают, какие-то потоки красивых слов, которые текут мимо, а внутрь ничего не затекает.
Так что богослужение действительно непонятно, но причины этого сложнее чем просто употребление незнакомого церковнославянского языка
Все, как обычно, но поняли больше
— Так надо переводить или не надо?
— Когда я начинал входить в церковную жизнь, мне казалось, что церковно-славянский язык это догма. Как иначе? Неужели можно общаться с Богом на обычном «мирском» языке? Потом мне казалось, что при переводе на русский язык ничего плохого не случится. А сейчас я настолько сжился с церковно-славянским языком, он кажется мне очень красивым, мелодичным и поэтичным, и я бы просто так от него уже не отказался.
У нас одно время в воскресной школе на занятиях для взрослых наступил, «методический кризис». Дело в том, мы уже не первый год читаем, толкуем, изучаем, перечитываем тексты Евангелия. И казалось, что если мы опять будем в этом же ключе заниматься, то и слушающим, да и самому преподавателю будет просто не интересно: не у всякого преподавателя, не у всякого священника хватит знаний, чтобы каждый год говорить что-то новое по поводу евангельских чтений.
Мы решили поступить так – на занятиях стали читать и разбирать богослужебные тексты. Мы чувствуем себя в некоторой степени переводчиками, герменевтами, когда пытаемся вникнуть в эти тексты, перевести их. Порой, это выглядит доморощенным богословием. Но все равно нам бывает очень интересно.
И когда прихожане потом все эти тексты, которые разобрали, изучили, перевели на занятиях, слышат на богослужениях, они уже по-другому их воспринимают. Во время Великого поста, например, мы много времени посвятили изучению Покаянного канона Андрея Критского. Причем, мы переводили в основном сами, только, чтобы разобрать совсем сложные места, смотрели перевод.
Когда разбирали богослужения Страстной, дошли до знаменитой стихиры преподобной Кассианы-инокини, которая поется в Великую среду. Это одна из немногих стихир, которая поется от лица женщины. На второй половине этой стихиры забуксовали, потому что там были такие слова: «да облобыжу пречистеи Твои нозе, и отру сия паки главы моея власы, ихже в раи Ева, по полудни, шумом уши огласивши, страхом скрыся». Мы начали думать: какие власы и какой такой шум от этих влас? И вот мы начали фантазировать, что там за волосы такие были у Евы. То есть, понятно, что аллюзия на библейский рассказ о Еве, о грехопадении, о том, как они спрятались от Бога, услышав Его. Но сама структура предложения закрыла от нас смысл. Это место так и осталось для нас темным. Открыли в интернете перевод этой стихиры Ольги Александровны Седаковой. Но, даже после прочтения на русском языке, это место понятнее для нас не стало. Тогда я написал сообщение Ольге Александровне, с просьбой помочь нам разобраться. Она ответила, и только тогда мы поняли, что речь – о шуме ног Бога, которые Ева услышала в Раю. И вот тогда, когда я показал прихожанам ответ, мы все выдохнули: наконец, смысл стихиры был понят до конца.
На занятиях у нас всегда лежат словари, в том числе словарь паронимов Ольги Александровны, словарь церковнославянских слов… Они очень помогают нам разобраться.
— Ну вот а если бы не разбираться, а сразу все понимать? Так невозможно тексты адаптировать? Или это категорически не нужно?
— Суть духовного религиозного текста как раз в том числе и в том, что его смысл не должен даваться сразу и просто. До него надо все-таки докопаться, а может и дорасти.
Поэтапностью познания обусловлена многослойность смыслов этих текстов. Может быть, святые отцы как раз составляли их, чтобы на каждом этапе духовного развития конкретному человеку раскрывается что-то свое, доступное для конкретного уровня понимания.
Мы на занятиях изучали переводы литургических текстов Анри Волохонского. Замечательные, поэтичные переводы. Их поэтика – вполне религиозная. Они не привычны, но это не значит, что они не подошли бы для церковного употребления.
То есть, на самом деле, можно красиво перевести и на русский язык и по этим текстам молиться.
Мы вот иногда на службе чтения из Евангелия, Апостола или паремии по- русски прочтем. А потом я у прихожан спрашиваю: «Почувствовали что-нибудь необычное?». «Как сказать, отвечают – вроде все как обычно, только поняли больше, чем всегда».
Если тебе непонятно, никто в этом не виноват
— Вы говорите, что смысл богослужения доходит поэтапно. А если человек ходит годами, а понимает по-прежнему только «Отче наш» и «Господи, помилуй!»
— Так не бывает, что за много лет регулярного участия в богослужениях человек ничего не понимает. Все-таки что-то доходит, что-то слышно. Ну а если дальше дело не идет – это личная пассивность человека в стремлении познать. И здесь не надо ответственность ни на кого сваливать. Если тебе непонятно, то никто в этом не виноват. Сейчас такое время, когда найти информацию — не проблема, есть интернет.
Если человек не понимает, надо спрашивать. На занятиях по скалолазанию человек должен сначала зацепиться рукой, потом ногу поставить, потом дальше рукой цепляться. И подниматься постепенно все выше и выше. Здесь также. Эти зацепки, за которые можно хвататься — и есть какие-то непонятности. Если бы у нас все было понятно, оно бы могло просто легко проскользнуть мимо. Если человеку вот это непонятно и он за это держится, и вот он хочет дальше куда-то вскарабкаться, именно держась за это слово, за смысл, символ, — это нормальное поступательное движение, которое очень нужно и важно.
— Насколько этому пониманию мешают какие-то внешние местные «традиции»? Вот, например, слыша «Премудрость, прости!», — в некоторых храмах прихожане дружно склоняют головы, делая ровно противоположное.
— В каждом приходе свои тараканы. У нас вот прихожане все никак с поклонами разобраться не могут — когда делать, когда не делать. Вот сколько служу, пытаюсь объяснить, но все превращается в: «Батюшка, вы говорили, что в такой момент поклоны не кладут, а она делает поклоны. Вот скажите ей». Отвечаю: «Да что же я буду бегать к каждому, дергать, с колен его подымать. Ну хочется ему поклон, пусть кланяется». Не знаю, как объяснить прихожанам именно такие простые вещи…
Как-то не сдержался и одну проповедь посвятил тому, что наши прихожане слишком много болтают в храме. Нет элементарной внутренней дисциплины. Что о большем говорить, когда люди просто не могут в тишине, в благоговении перед Богом предстоять. Все время надо что-то обсуждать, болтать, друг на друга шипеть. Какие тут смыслы?!
Я пришел, потому что у меня что-то случилось
— Как быть с теми людьми, которые ходят в храм, но участвуют не в общем деле, а молятся о чем-то своем, индивидуально?
— В этом смысле проблема, что не получается у нас унисонной молитвы, чтобы вибрация наших сердец совпадала, чтобы все вместе в одном устремлялись к Богу.
С другой стороны, в ектеньях все понятно – они простые, короткие и произносятся достаточно громко. Так что если человек хочет, он без труда поймёт, что мы все вместе молимся о Церкви, о мире всего мира, об урожае, о плавающих, путешествующих и так далее.
Какие-то покаянные прошения тоже понятны. Богослужение настолько всеобъемлюще своими прошениями, что если человек употребит чуточку внимания, то у него даже фантазии не хватит что-то еще от себя добавлять. Что может человек попросить, ведь в текстах богослужения итак все есть.
В конце концов, литургия как таковая подразумевает, что мы за все уже случившееся с нами, то что Бог ради нас сделал и что делает, и то, что еще сделает, мы Его уже благодарим. И вот такой эгоизм, когда человек на литургии молится только сам о себе и о своих нуждах, должен расцениваться как грех, как искажение духовной жизни, требующее корректировки со стороны духовника. Не обязательно на исповеди, но можно даже на проповеди об этом говорить, чтобы люди все-таки соединялись в общих прошениях и оставляли свои личные нужды на волю Божию, потому что Господь и так все эти наши потребности знает.
— А если нет духовника, если речь о человеке, который приходит на богослужения чаще раза в год, но все-таки не регулярно?
— Да, многие практикуют такой принцип посещения Церкви: я пришел, потому что у меня что-то случилось. А пока у меня ничего не случается, так я и ходить сюда не буду. Зачем мне сюда ходить, если у меня все хорошо, никто не болеет и все благополучно. Когда наоборот – другое дело.
Но это все-таки не прихожане, а захожане, к которым сложно применить какие-то правила и советы. Они сами себе на уме. Они все равно будут делать то, что им кажется правильным и нужным.
Особенности именно христианской веры этих людей не интересуют. У них есть общая религиозность, которая свойственна людям вообще, как таковым. Им нужен шаман, маг, священник, кто угодно, кто что-то такое знает: какие-то правильные молитвы, заговоры, заклинания, тексты, мантры, посредством которых он может помочь «разрулить» сложные моменты жизни. На этих людей влиять невозможно. Плетью обуха не перешибешь.
К сожалению, многие люди, которые считают себя религиозными, верующими, веруют именно так. То есть, особенность, уникальность христианской веры их как-то не очень интересует. Когда им говоришь о воскресении мертвых, они пожимают плечами и отвечают: «Ну конечно, душа бессмертна». Когда говоришь о том, что Бог есть Троица, они отвечают: «Конечно, Бог у всех один, но только разными словами называем одного и того же Бога».
Пароль для понимания богослужения
— Можно ли говорить о сакральности богослужебных текстов на церковнославянском?
— С одной стороны, религиозность без сакральности в принципе не бывает. С другой стороны, если мы считаем, что на славянском языке какой-либо текст является сакральным, а тот же самый текст на русском языке уже профанный, то это странно. Надо просто понимать, что и на русском, и на славянском, и на каком бы то ни было языке это одинаково сакральный, одинаково святой текст слова Божия или писания святых отцов…
Священномученик Иларион (Троицкий) написал целую книгу о том, что наше богослужение — это чуть ли не единственный источник не замутненного, не поврежденного богословия. Действительно, мы убеждаемся в этом снова и снова. Причем, — богословия живого, вдохновенного.
После полиелея в храме начинает читаться канон и одновременно совершается елеопомазание. И как только начинается движение, тут же суета, разговоры. И здесь не только прихожане, но и сами певчие не обращают особого внимания на то, что читают. Спрашиваю потом певчих: «Вы, когда читаете, хоть что-то понимаете?». Они: «Нет, почти ничего не понимаем». Канон – вообще сложное чтение, сложнее, чем стихиры. Тогда я предлагаю: «Давайте попробуем, хоть какие-то слова разберем. И вот вы в следующий раз будете читать уже совсем по-другому». И действительно, потом говорят: «Сколько же мы раньше не замечали – важного и яркого!».
Богословие связано с аскетикой, с нравственными усилиями человека, с его отношением к людям и, конечно, с молитвой. А молитва — это тоже труд, делание, требующее вдохновения. А где брать вдохновение? Вот в этих самых текстах. Там такие образы, что сразу все хочется бросать и молиться. А вот когда этих образов нет, тогда зацепиться сознанию не за что, тогда стоим и как пеньки талдычим одни и те же слова. И ничего с нами не происходит.
— Без чего совсем нельзя понять богослужения?
— Все богослужебные тексты рассчитаны на человека, знающего Священное Писание. Тут исключений не бывает. Вот человек пришел в храм и говорит: «Батюшка, я что-то ничего не понял, что вы сегодня там читали». А на вопрос, читал ли он Евангелие хоть раз, человек отвечает отрицательно. Да как же он поймет хоть что-то! Вот, допустим, неделя о мытаре и фарисее. Всё богослужение всенощного бдения построено лишь на одной евангельской притче. Причём читаться она будет только на следующее утро. Значит, подразумевается, что человек и так её знает. А если не знает…
Это же все как кодовые слова, как пароль для понимания богослужения. Было произнесено имя евангельского персонажа и сразу в нашей памяти всплывает его история, сюжет. Зацепил ниточкой, потянул за нее и вытянул «золотую рыбку» . Предположим, отвлекся человек от богослужения, думает о чем-то своем. И вдруг слышит: «Закхей». И сразу начинает наматывать ниточку: «Ага, где-то я это имя слышал, точно, в Евангелии, это мытарь, который на дерево залез, который Христа принял в доме, покаялся». Вновь у человека вдохновение, импульс к молитве.
А если у него ничего не всплывает, если вытягивать наружу нечего, потому, что, он не знает этих смыслов, этих символов, этих имен, этих евангельских персонажей и сюжетов — то чего говорить о большем? Проблема, что мы келейно Евангелие не читаем.
— Что посоветуете читателям, которые хотят лучше понимать богослужение?
— Было бы хорошо купить в свою домашнюю библиотеку Триодь Постную и Триодь Цветную, Минею праздничную, Октоих. И пред богослужением сесть и проглядеть хотя бы не все стихиры подряд, но некоторые. Или, в конце концов, найти это в интернете. И посмотреть переводы богослужений на русский язык. Но именно не постфактум, не после богослужения, а перед богослужением.
Ну и, конечно, задавать вопросы преподавателям воскресных школ или священникам, которые эти занятия ведут, чтобы они посвящали часть занятий изучению этих текстов.
И главное – самим читать и усваивать Священное Писание, ведь на его основе святые отцы и писали богослужебные тексты.
Беседовала Оксана Головко