Протоиерей Игорь Прекуп
Так уж сложилось, что возможностью священнодействовать я обязан лично двум Патриархам Московским – Святейшему Алексию (с его благословения начал я трудиться в Таллиннском Александро-Невском соборе, благодаря его непосредственному вмешательству вопреки усилиям недоброжелателей меня в 1988 году зачислили в Ленинградскую духовную семинарию, он же в 1990 году меня и во диакона рукоположил) и Святейшему Кириллу (который без малого год назад утвердил решение Общецерковного суда о снятии с меня запрещения в священнослужении).
Я слышал о нем еще до поступления в семинарию. Не то чтобы на меня тогда обрушилось море воспоминаний, но из того, что мне рассказывали, вырисовывался образ созидательной и творческой атмосферы ленинградских духовных школ периода его ректорства – атмосферы, которая им формировалась и поддерживалась на протяжении десяти лет.
К тому времени, когда я поступил в семинарию, об этой атмосфере остались лишь ностальгические воспоминания. Раз, помню, в библиотеке зашептались: «Владыка Кирилл, владыка Кирилл здесь!» Я обернулся. За соседним столом сидел священнослужитель средних лет в рясе (даже не помню, была ли на нем панагия) и беседовал с несколькими студентами. Умные глаза, тихий приятный голос, простое, естественное обращение. Такое, знаете ли, «Православие с человеческим лицом»…
Владыка рассказывал что-то, сам их расспрашивал и, что самое главное, делал это с неподдельным интересом. Вот-вот… Этот интерес и привлек мое внимание. Простой, искренний, живой интерес к живым людям. Спустя несколько минут он собрался, попрощался и ушел. Видимо, приезжал в Ленинград по делам, заодно зашел в библиотеку.
Следующий раз я его увидел через несколько лет на Генеральной Ассамблее Синдесмоса, которая в 1992 году проходила в России. Он открывал работу Ассамблеи.
Что-то в этом сравнительно молодом митрополите было такое, что подтягивало, не строя по стойке «смирно», и настраивало на работу.
Митрополит Кирилл. 2001 г. Фото: Александр Яковлев (ИТАР-ТАСС)
Было видно, что ему нравится находиться среди молодежи, нравится трудиться на этой ниве, что у него живой интерес к развитию церковной жизни, к тому, чтобы Православие вбирало бы в себя молодежь, интеллигенцию (чего и поныне отнюдь не в избытке, а уж тогда…), чувствовалась какая-то кровная заинтересованность, чтобы церковная жизнь соответствовала декларируемым нами христианским ценностям, а не вырождалась в культовое гетто.
Вот, пожалуй, именно так правильно будет сказать: кровная заинтересованность. Именно это чувствовалось в нем, виделось в радостном блеске глаз, в чуть сдерживаемом голосе: он словно наблюдал за распускающимися почками духовного возрождения. И хотя до плодов было (да и остается) далеко, хотя он прекрасно понимал, что заморозки могут ударить еще и погубить цветение, – это ему не мешало радоваться, как если бы он видел и слышал, как почки, потрескивая, поскрипывая, раскрываются, и в воздухе растекается аромат весны.
Живые, радостные глаза… Живой человек, который любит жизнь и борется за то, чтобы церковное общество жило, а не доживало. Не наемник – пастырь, который не довольствуется тем, что сложилось волею обстоятельств, привычным и удобным, но задумывающийся о должном и всеми силами увлеченно добивающийся этого: человек, которому «больше всех надо»…
А потом были встречи в связи с печальными событиями церковной смуты в эстонском Православии. После первого же личного общения осталось чувство уверенности, что приехал бы он на год раньше – не было бы никакого раскола. Или, по крайней мере, конфликт с государством был бы улажен в самом начале, а Константинопольский Патриарх даже не подумал бы тогда принимать раскольников под свой омофор. Но, как говорится, уж простите за банальность, у истории нет сослагательного наклонения.
Все последние два десятилетия до того, как он стал Патриархом Московским и всея Руси, в деятельности Святейшего Кирилла красной нитью просматривалась линия на христианизацию жизни его народа. (Не путать с пресловутой клерикализацией! Формат не позволяет остановиться на пояснении, в чем разница, но поверьте на слово, это явления разноприродные). Он делал все, чтобы православное мировоззрение стало, грубо говоря, конкурентно способной альтернативой в секулярном обществе.
Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. photosight.ru. Фото: РК
Стоит ли удивляться, что с его интронизацией в Русской Церкви запахло весной? Ну, а весна – это, как известно, не только почки-цветочки… Это и нечистоты, которые проступают из-под снега, и потоки грязи, и авитаминоз, и многое другое, отнюдь не вдохновляющее, но, что поделать, неизбежно сопутствующее приближению лета.
Впрочем, времена года сменяют друг друга независимо от наших желаний. Зиму сменяет весна, затем будет лето и т.д. Иное дело – весна в жизни общества, в том числе и церковного.
Сменится ли она летом, во многом зависит от нашего отношения к ней, от того, что мы увидим в качестве ее сущности: слякоть, проявившиеся наружу нечистоты, разлившиеся бурные потоки, высвободившиеся разрушительные силы стихии – эти издержки эпохи перемен, или процесс преодоления оцепенения, необходимое преддверие лета, борьбу жизни за торжество над мертвеющим существованием, цветение, обещающее плоды… Что?..
Читайте также: