Читайте также:
Дмитрий Быков: «Интеллигентность – это грипп»
Сергей Худиев: Синдром д’Артаньяна
Что мешает интеллигенту войти в Церковь? Причин может быть много самых разных. Одной из них, как ни странно, является сама же интеллигенция, только внутрицерковная.
Но для начала нужно договориться об употреблении терминов. Вот, например, одно из возможных определений интеллигенции:
«Интеллигенция — (от лат. intelligens — понимающий, мыслящий, разумный) — общественный слой людей, профессионально занимающихся умственным, преимущественно сложным творческим трудом, развитием и распространением культуры. Термин «И.» введен писателем П.Д. Бобoрыкиным в 60-х гг. 19 в. и из русского перешел в другие языки. Интеллигенция неоднородна по своему составу и принадлежит или примыкает к различным общественным классам, интересы которых она осмысливает, обслуживает и выражает» (СЭС, 1990 г.).
Священник Филипп Парфенов
Здесь следует различать интеллигенцию как принадлежность к интеллектуальному общественному слою от интеллигентности как состояния, образа жизни. Интеллигентность относится к интеллигенции примерно так же, как святость к церковности.
Не всякий образованный человек, занятый интеллектуальным трудом, интеллигентен, как не всякий церковный человек свят, если под интеллигентностью и под святостью подразумевать идеальные качества, характеризующие, соответственно, человека, живущего интеллектуальным трудом, и члена конкретной Церкви. Когда говорят про интеллигентного человека, то сразу естественно подразумевается, что он не злодей, не хам, не мошенник, не распущен в нравах и т.д.
Зато, помимо образованности, книжной начитанности и общего повышенного культурного уровня, что может характеризовать практически любого интеллигента с сословной точки зрения, безотносительно к его внутренней интеллигентности, за ним предполагаются порядочность, гуманность, честность (как интеллектуальная, так и бытовая), деликатность, воспитанность, вежливость, доброжелательность и т.д.
Соответственно, если вышеперечисленные качества свойственны кому-то, кто не обязательно занят интеллектуальным трудом, его легко можно назвать если и не интеллигентом, то интеллигентным (хотя часто это существительное и образуемое от него прилагательное имеют тот же смысл и взаимозаменяемы).
То же самое и с церковностью как внешней принадлежностью к храмовой жизни и церковностью как внутренним состоянием души, сходным со святостью. Святость не идеальное состояние, но ярко выраженная устремленность по пути к Царству Божию и правде его. Как и интеллигентность не есть непременная совокупность всех идеальных качеств для занятого творческим трудом, но непрестанная внутренняя работа по их развитию и умножению.
В таком случае святость и интеллигентность могут стать при определенных условиях синонимами. Святость может быть разной, поскольку различны дары Духа, и тогда интеллигентность может стать одним из ее видов – у человека, занятого творческим интеллектуальным трудом и при этом в лоне Церкви старающегося делиться вверенными ему от Бога талантами.
Впрочем, как сама интеллигентность возможна вне видимой принадлежности к интеллектуальному слою общества, так и святость возможна вне видимых границ Церкви. Некоторые придирчивые православные, как профессиональные богословы, так и любители, могут, конечно, возмутиться при такой мысли. Думаю, что напрасно. Ведь возможность видеть святость там, где ее подчас совсем не ждешь, это лишний повод к большему прославлению Бога, дивного во святых Своих!
Фото: Александр Сенников, photosight.ru
В современной российской церковности интеллигентов особенно не жалуют. И это при том, что в нынешней РПЦ интеллигенция представлена довольно неплохо – как сословие! Но вот интеллигентных людей в ней, действительно, будет маловато. Более того, никто так категорически не выступает против интеллигентов в Церкви, как сами же выходцы из интеллигенции!
Конечно, у многих тут сыграл свою роль неофитский пыл, при котором множество воцерковлявшихся людей так старалось порвать со своим прошлым, приняв этакую маску стилизованной упрощенности! Разумеется, тут внес свой вклад и определенный комплекс вины, имевший под собой солидное основание: революцию 1917-го, как известно, делала интеллигенция (не вся, конечно, но значительная ее часть), подведя под нее идеологическую базу.
Перестройку 80-х, впоследствии обернувшуюся многими непредсказуемыми сюрпризами, вдохновляла тоже она… Кроме того, на интеллигенции как «мозге нации» всегда паразитировала «образованщина», в терминах Солженицына.
«Образованщина» от настоящей образованности отличается примерно, как нарисованный человек отличается от живого. Она думает, например, что может объяснить все позитивным «научным» знанием, но при этом бывает поверхностна, самоуверенна, самодовольна, высокомерна и даже агрессивна, если в противовес ее позитивному знанию приводятся конкретные аргументы.
Мудрый Сократ под конец своей жизни сказал: «Я знаю, что я ничего не знаю».
В этой мысли есть, конечно, внутреннее противоречие (значит, что-то Сократ все-таки знает!), но по сути ясно, что чем человек мудрее, тем с меньшей категоричностью он будет что-то утверждать насчет своего точного знания, касающегося, разумеется, человеческой сферы и духовной. Но самоуверенная молодость в особенности не знает такого состояния духа – что ж, простим ей эти ошибки. Образованец может сидеть в каждом из нас, причем независимо от возраста и информированности. «Все мы учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь»…
«Образованщина» в церковной среде любит козырять цитатами из Священного Писания, святых отцов, канонических правил, и при этом выглядит не менее самоуверенной, чем в светской неверующей среде. Некоторая косвенная причастность к истине-Христу ей как будто автоматически дает право судить обо всём вокруг, даже если человек совсем не разобрался в сути проблемы или только удовлетворился прочтением пары книжек на ее тему. А темы могут быть какие угодно, от медицины и теории эволюции до экономики, педагогики и психологии. Не случайно, что выражение «православный психолог» или «православный предприниматель» в последние годы вызывает у многих в лучшем случае лишь настороженную усмешку.
Бесспорно, русская интеллигенция как сложившийся общественный слой может нести свои заблуждения, свои родовые грехи, из которых чаще всего любят указывать на интеллектуальную гордыню. Но разве те, кто с высоты своей церковности обличают интеллигентов светских, уже чисты, уже без греха и не несут в себе свои иллюзии и мечты, весьма далекие от реального положения дел; свои правильные как будто слова, не приносящие, однако, добрых плодов?
«Гордость смиренных» (выражение Н. Бердяева) на практике ничуть не лучше интеллигентского снобизма. Тот более откровенен, а эта закамуфлирована под маской благочестивого святоотеческого смирения, только не усвоенного в глубине, а лишь имитируемого, стилизованного. Да и обыкновенная корпоративная гордыня, предполагающая защищать «честь мундира» какой бы то ни было организации всеми правдами и неправдами, слишком часто бывает заметна и среди церковных людей в последние десятилетия.
Свежая иллюстрация к данной теме, подтолкнувшая на написание данного текста, — это недавняя полемика между Дмитрием Быковым и Сергеем Худиевым.
Худиев – настоящий церковный интеллигент, занимающийся апологетикой и заботящийся о положительном образе той Церкви, членом которой он является. При этом, обороняя этот положительный образ от каких-либо посягательств, он, конечно же, пытается показать, что проблема не в Церкви, а исключительно в той субкультуре, где царит «непробиваемое самодовольство, принципиальная неспособность задаться вопросом «что мы делаем не так»».
Быков – интеллигент светский, талантливый писатель и поэт, притом сочувствующий Церкви, а вовсе не враждебный ей. Кажущийся снобизм, эмоциональность или колкость выражений Быкова могут скрывать вполне искренние недоумения и неразрешенные острые переживания по поводу состояния православия в России, надо просто это прочувствовать.
Если Худиев претендует на большее понимание церковной ситуации, то с него и спросится неизбежно больше. Но вместо этого следуют стандартные доводы типа «на себя посмотрите» с переведением стрелок на все ту же интеллигентскую субкультуру, к которой Церковь уж ни при каких условиях не станет приспосабливаться.
А кто ж призывал «приспосабливаться»-то? Люди просто хотят быть услышанными и понятыми, но их не хотят ни услышать, ни понять. А раз нет понимания, нет и диалога, нет общения, и в церковной среде светский интеллигент будет чувствовать себя заведомо чужим, потому что ему с самого начала указали на это! Быков справедливо возражает:
«Вот меня еще удивляет критика, что, дескать, вы внешний человек по отношению к Церкви? А кто внутренний? Для Бога внешних нет! Может быть, у нас будут музыку критиковать исключительно члены союза композиторов? Кто такой вообще православный уж, начнем с этого…».
Здесь мне видится трагедия разобщенности не только интеллигенции и Церкви, но трагедия разобщенности и атомизированности всего российского общества, в первую очередь самой интеллигенции как образованного слоя, где между собой никак не способны договариваться и слушать друг друга.
Интеллигенты, вошедшие в церковную среду и нашедшие там свою нишу, как правило, спешат забыть свое интеллигентское прошлое и становятся в положение, подобное старшему брату по отношению к блудному сыну из известной евангельской притчи.
Среди интеллигентов разных мировоззрений особенно бывает заметна глухота и непроницаемость друг для друга с симметричными взаимными упреками. «Принципиальная безответственность, презрение к ближним, хлещущий из каждой строчки снобизм» (цитирую Худиева) – а так уж ли свободны бывают от подобного православные интеллигенты?
Только настоящая интеллигентность как качество духа, приближающееся к святости, может затушить традиционные недуги русской интеллигенции, такие, как, например, осуждение с превозношением, заискивание перед властью или противоположное этому неуёмное её критиканство. Лучшие из интеллигентов всегда являли высоту и свободу духа в этом плане, не избегая в том числе откровенно говорить и о недугах интеллигенции, и о недугах исторического христианства, как, в частности, авторы известного сборника «Вехи».
Слава Богу, у нас есть и более поздние добрые положительные примеры, на которые можно безбоязненно ориентироваться: архиепископ Иоанн (Шаховской), митрополит Антоний (Блюм), отцы Николай Голубцов, Александр Мень, Сергий Желудков, Георгий Чистяков; Сергей Фудель, Алексей Лосев, Сергей Аверинцев из людей Церкви (список здесь можно далеко продолжить); академики Дмитрий Лихачев и Андрей Сахаров из людей светских, пусть даже последний был не действительный, а «анонимный» христианин, точнее, агностик.
Необходимо понять, что настоящая интеллигентность не может быть противопоставляема святости – она как раз предполагает стремление к ней. И смирение здесь – одно из первых и важных качеств. Церковная интеллигентность в наше время может стать выражением христианского гуманизма. Того гуманизма, которого так катастрофически не хватает в российской церковной среде, где это слово к тому же стало ругательным.
Того гуманизма, где человеческое достоинство отнюдь не противопоставляется образу Божиему в человеке и уж тем более не унижается под предлогом смирения (конечно, куда легче смирять других, чем показывать личный пример в смирении), а как раз усмотрение его предполагается в любом человеке независимо от его дружественности или враждебности по отношению к церковной среде.