В своей новой колонке богослов и предприниматель Илья Забежинский размышляет о том, как спастись, если члены Церкви неидеальны.
На Страстной происходит всякое. Всякое совершенно разное. И в голову приходит всякое.
Вот, например, такое.
Очень мне последнее время Церковь наша не нравится. Очень. Раньше вроде бы ничего была, а теперь совсем не то…
Совсем, знаете ли. Да-а-а…
И правда, ну кто же нынче осмелится сказать, что в Церкви все хорошо? Да, у кого же язык повернется!?
Вот и я чувствую, беда в Церкви! Беда-а-а…
Спасать надо!
Кого?
Да, Церковь спасать надо. Ее самую. Потому что если мы не спасем, то уже никто не спасет. Потому что рассуждения про «врата адовы» и прочее – ну, это все теория, понятно… А так, если не мы, то вообще, никакой надежды. Никакой…
Ну, посудите сами. Вот реальность.
Иерархи оторвались от действительности. Погрязли в администрировании. Сомкнулись с властью. Почивают на лаврах и не проповедуют на стогнах. Должны быть апостолами, а решили стать управленцами.
Священники тоже повадились: все про машины, да про футбол.
И миряне не лучше. На ногу наступишь – требуют, чтоб извинился.
А вообще-то, вы заметили, что архиереи почти всегда бездуховные? Так сложилось.
Священники тоже очень часто – «не очень».
Да-а-а…
Мирян, кстати, тоже мало приятных…
Вот и еще несчастье. Патриарх не оправдывает ожиданий.
А мы-то, дураки, его поддерживали. Надеялись.
А у него, оказывается, часы.
А мы на него рассчитывали.
А у него квартира.
И еще с этими «пусями».
Почему он так долго молчал? Ведь он же месяц молчал.
Что он Великим постом? Молился, что ли? Смешно.
И что он в итоге сказал? Да, нам же всем стыдно, что он сказал. Нам стыдно за него, за нашего патриарха. Ведь он же совершенно не понимает евангельских заповедей о прощении. Ну, совершенно же не понимает!
Ой, беда у нас с патриархом. Ой, беда…
И что от этого всего происходит?
Ужас, что происходит. Ненависть к Церкви растет в обществе. Раздражение в интеллигенции.
Раньше вот общество Церковь любило. А теперь стало ненавидеть. Раньше интеллигенция в нее стремилась, а теперь от нее отходит.
Да и как ее можно, скажите, любить, Церковь-то, если она настолько не соответствует?
Чему не соответствует? Ожиданиям общества. Ожиданиям интеллигенции.
А каковы ожидания? Да, очень просто. Чтобы без часов и квартиры. Иерархов пересадить на телеги. А священникам запретить смотреть футбол.
Сначала так. Сначала каждому архиерею придти к своему губернатору и в глаза, так прямо глядя ему в глаза, обличить. Так и сказать: ты подлец и вор. И все. И точка. И потом уж назад к себе, в резиденцию, на телеге.
А для священников устроить такой пункт сдачи телевизоров и личных автомобилей. И телеги им не давать – телеги для архиереев. Пускай с посохами ходят.
И еще, конечно, чтобы у «пусей» прощения попросить…
Надевает патриарх посконное. Приходит в камеру. Куколь отдает иподьякону. И лбом об пол:
— Простите, девочки.
Ой, беда в Церкви! Ой, беда!.. Невозможно спастись. Совершенно невозможно спастись…
И я бы даже по-другому спросил.
А можно ли вообще спастись в этой Церкви? Не поискать ли чего?
И тут, то ли Страстная так подействовала, то ли потеплело что-то в воздухе, то ли от безделья и лени полный перевертыш в мозгах случился. Но посетила меня крайне идиотская мысль:
«А что же мне лично мешает спастись?»
Иду я, значится, на утреню Великой Пятницы. Иду по тенистой аллее Каменного острова. И мучаюсь этим дурацким вопросом:
«Что мешает МНЕ спастись?»
Вот что мне мешало хорошо учиться в Богословском институте? Что мешало?
Или что мешало мне изучать патрологию, догматику и историю Церкви? А церковно-славянский? А нравственное богословие? Что мешало?
Кто мешает мне читать все те книжки, которые стоят дома рядами на полках? Всех этих «святых отцов и учителей Церкви»? Григория Богослова, Григория Паламу, Василия Великого и Иоанна Златоуста. Прочитать, наконец-то, до конца «Добротолюбие». Тщательно, а не галопом; с любовью, а не зевая, но изучить все-таки Ветхий завет. Собраться и изучить! Псалтирь, наконец, разобрать, понять и полюбить. Не отдельные псалмы, а всю. Всю Псалтирь. Как знали ее и любили христиане много-много веков. Что мне мешает? Что мешает?
Что мне мешает разобраться в Церковной службе? Полюбить ее, скучать по ней, жить ею, желать ее. А не придумывать поводов, чтобы на нее не ходить, и не ждать каждый раз, когда же она, наконец, кончится. Что мешает?
Что мешает мне сделать Храм Божий главным местом моего пребывания, а все остальные места дополнительными?
Что мешает искать, прежде всего, Царствия Божия, а все остальное прилагать к Нему? Что мешает?
Кто мешает мне не заботиться о том, что мне есть и что пить? Что мешает мне жертвовать больше, чем трачу на себя? А? Кто мешает?
Кто мешает отдать первую рубашку просящему у меня вторую? Или пройти два поприща с тем, кто просит пройти хотя бы одно? Да и это одно-то пройти вечно некогда.
Кто мешает мне посещать больных и немощных, в темницах и лечебницах? Кто мешает? Когда я вообще хоть кого-то посещал?
Кто мешает мне подобрать бомжа на улице, привести его домой, отмыть, накормить, поговорить с ним? А? Кто?
Кто мешает мне не ссориться с женой? Не лениться заниматься детьми? Помыть посуду? Сделать уборку хоть иногда? Не сидеть в интернете с утра до вечера?
Кто мешает мне почитать своих родителей? Не ворчать на них, не терпеть их, не снисходить до них, а именно почитать? Да хотя бы звонить чаще! Кто мешает?
Кто мешает мне не осуждать козла-гаишника? А не завидовать ворюге-олигарху? Не ругать Медведева–Путина, а просто подчиняться властям, которые несть, аще не от Бога? Кто, скажите, мне мешает?
Кто мешает, наконец, раздать все свое богатство? Всю свою несметную гордыню, нескончаемые оправдания и возлюбленнейшие предрассудки? Все свое трусливое малодушие? Все свое непомерное лицемерие? Кто мешает оставить все это, взять Крест и идти за Христом? Кто мне мешает?
Кто мне мешает спастись?
Вот я сейчас приду в Храм. На утреню Великой Пятницы. И буду переживать за Христа. Мы все будем переживать за Христа.
Злые люди мучили Его. Потом убили. А ведь Он столько доброго для них сделал! Столько доброго… Ай-ай-ай!
А мы ведь не такие. Мы хотя и не праведные, но мы ж не мучили и не убивали. Мы постились. Мы молились. Мы свечки ставили. Мы на службы ходили. Мы правило утреннее и вечернее вычитывали. Мы богословские институты заканчивали. Мы книжки святоотеческие покупали.
Вот апостолы, например, разбежались. Уж мы бы, думаю, не разбежались!
А мы и правда не разбежались.
Посмотрите! Мы, словно жены иерусалимские, стоим вдоль каменных пыльных улиц, по которым Он несет Свой крест. И мы жалеем Его. И мы в голос плачем о Нем.
А Он.
Этот замученный избиениями и пытками Бог.
Заплеванный и растерзанный.
Плетущийся под тяжестью Креста по пути на Свою Голгофу.
Совершающий наше спасение в Своем истерзанном за нас Теле и в Своей проливаемой за наши грехи Крови.
Этот Бог.
Умерший за нас и за нас же воскресший.
Пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый – кто угодно, только не аз.
Этот Бог, Которого мы жалеем и о Котором плачем.
Так вот этот Бог поднимает на нас Свои измученные глаза и запекшимися от крови губами шепчет: «Дщери Иерусалимские! Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших».
Да-а-а-а…
…А ведь Он знал, что мы не захотим спасаться. Что не понадобятся нам ни смерть Его, ни Его Воскресение. Он знал, что не понадобятся…
Ну и дела… Вот так Бог… А мы-то еще жалели Его… А мы еще плакали… Да, уж пожалуй, стоило его распять… Пожалуй, стоило…
Так кто же мешает мне спастись?
Патриарх? Архиереи? Нерадивые священники? Церковная администрация? Путин с Медведевым? Гаишники? Олигархи?
Кто может помешать мне – праведному – спастись? Кто, скажите? Кто?
Читайте также:
 |
|
 |
Как провести Страстную седмицу Редакция портала «Правмир» Слово на Страстную седмицу говорят протоиереи Максим Первозванский, Валериан Кречетов, Владимир Шафоростов, Максим Козлов, Владимир Воробьев, Игорь Фомин, Кирилл Каледа; священник Андрей Лоргус. |