История, кульминация которой случилась 190 лет назад на Сенатской площади Санкт-Петербурга, гораздо сложнее, чем принято об этом думать. Политическая игра шла сразу на многих досках, отстаивались разнообразные интересы. Среди действующих лиц – не только умеренные и радикальные представители тайного общества, но и несколько придворных партий.
Что нам осталось от декабристов? Череда загадок, предположений, версий. Это в политическом ракурсе. Кроме того, это было сообщество талантливых молодых мыслителей, во многом опередивших свое время. Их наследие осталось в книгах, в публикациях, в научных трудах, у которых нашлись и последователи.
Они стояли у истоков противоположных направлений русской мысли, среди декабристов – как предшественники западников, так и предшественники славянофилов. И соратник Милорадовича, выдающийся наш поэт и богослов, православный мыслитель Федор Глинка входил в коренную управу Союза благоденствия.
Велик вклад декабристов (в том числе и ссыльных) в науку и просвещение. Своей деятельностью после разгрома восстания они во многом подтвердили собственную гражданскую состоятельность.
Фото: savepic.su
Понятие «декабристы» – условное. Сами декабристы себя так не называли – ни во время восстания, ни после него. Да, в декабре 1825 года, в период драматического междуцарствия, случилось вооруженное выступление, мятеж, организованный лидерами тайных обществ, стремившихся к реформам в республиканском духе. При этом декабристами мы традиционно называем и тех, кто участвовал в работе тайных обществ, но не был причастен к декабрьскому выступлению – вплоть до сочувствующих.
Это были люди разных воззрений. Объединяло их стремление что-то изменить в обществе, в государственной системе, модернизировать Россию – через сто лет после Петра Великого, которому империя поклонялась. А слово «декабрист» появилось в конце 1840-х в сибирской народной молве и в 1850-е годы в герценовском кругу, то есть – в русской эмигрантской печати.
Сегодня принято «пересматривать» романтическое отношение к декабристам. Несостоявшиеся диктаторы, цареубийцы, предатели, масоны, бунтовщики, космополиты… Это реакция на некогда влиятельную декабристскую легенду, которую создавал Герцен, которую культивировали революционно, да и просто оппозиционно настроенные наши писатели, которая в советское время стала позывным и коммунистической, и диссидентской традиции. И звеном в революционной цепочке, и знаменем аристократического вольнодумства.
Книги (очень разные) Нечкиной, Азадовского, Эйдельмана, Гордина, фильм «Звезда пленительного счастья» – всё это создавало ткань противоречивого, но ключевого для нас исторического феномена. Декабристы воспринимались как символ благородства – «обреченный отряд», всем пожертвовавший ради общественного блага. Как там у Некрасова?
Едва огласилось решенье суда,
Всем было неловко и жутко,
В салонах Москвы повторялась тогда
Одна растопчинская шутка:
«В Европе сапожник, чтоб барином стать,
Бунтует, – понятное дело!
У нас революцию сделала знать:
В сапожники, что ль, захотела?..»
Вас развратило Самовластье,
И меч его вас поразил, –
И в неподкупном беспристрастье
Сей приговор Закон скрепил.
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена –
И ваша память для потомства,
Как труп в земле, схоронена.
Фото: wapdon.net
Некрасов воспевал декабристов, утвердил в нашем представлении образы преданных жён, которые отправились в Сибирь вслед за узниками. Ну, Некрасов – известный выразитель революционных настроений, и его декабристофилия вполне вписывается в классическую ленинскую схему из статьи «Памяти Герцена», которую 25 лет назад тысячи студентов нашей страны знали наизусть. Некрасов (как и Герцен, хотя с меньшим радикализмом) принял эстафету у декабристов, чтобы подтачивать основы самодержавия. Но вот Федора Ивановича Тютчева в революционеры записывать никто не решался. Он, не одобряя механику мятежа, писал о декабристах взволнованно:
О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
Едва, дымясь, она сверкнула
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула –
И не осталось и следов.
Сила, сломившая декабристов, явно не вызывает сочувствия у Тютчева. Железная зима, вечный полюс… Не записать ли и его в предатели Отечества? Если смотреть на мир прямолинейным взглядом неистового инквизитора – почему бы и нет. Сейчас таких инквизиторов стало много – пожалуй, значительно больше, чем требуется.
Какими бы неистовыми патриотами мы ни были, нельзя отказываться от наследия русской демократической мысли. Как бы не затянуло нас в карикатурную крайность: «Не пущать!» Сегодня у нас хорошим тоном считается такой радикальный монархизм, которого и 190 лет назад «не носили». Считать декабрьское выступление святотатственным мятежом против законного царя затруднительно. Вооруженный мятеж, как известно, «в низах» вдохновлялся образом Константина.
Конечно, в пересудах тайных обществ возникали планы самые смелые. Речь шла и о превращении России в республику, и об уничтожении царской семьи, и о территориальной перекройке империи. Радикальная линия нашей аристократической оппозиции во многом станет фундаментом народнического террора. В то же время многие разработки декабристов были реализованы и при Николае I, и особенно в годы Великих реформ, которые неспроста считались реваншем декабризма.
Декабрьский мятеж не состоялся бы, если бы не династический кризис. У царя Александра Павловича не было сыновей. Наследником считался его брат Константин – следующий по старшинству. Но в августе 1823-го он подписал отречение от престолонаследия. Был составлен тайный Манифест императора Александра, провозглашавший наследником Николая Павловича.
Поводом к этому стал морганатический брак Константина. Но – лишь поводом. Прояви Константин Павлович волю к власти – и ему бы простили. Но он не хотел принимать на себя золотую ношу, сопряженную с риском. Беда в том, что этот манифест следовало предать огласке только после смерти императора Александра. Это решение было опрометчивым, собственно говоря, оно-то и породило кризис.
Николай I
Николай Павлович в первые часы своего правления был небесспорным самодержцем, его положение оказалось шатким. В такой ситуации волнения, интриги – вполне предсказуемы. Драма 14 декабря в этом смысле была частью смутного междуцарствия. В ноябре страна присягнула Константину. Потом он несколько раз подтвердил свой отказ от престола, но всё выглядело сомнительно.
Наверное, если бы Николая Павловича своевременно провозгласили наследником престола – уж точно не случилось бы массового вооруженного выступления в центре столицы. А усилия радикальных представителей тайного общества по подготовке мятежа вряд ли привели бы к эффектному результату.
А тут – офицерам из тайного общества удалось сагитировать до трех тысяч солдат и многих обывателей, потому что доверие к власти пошатнулось. В том числе – и к архиереям, которые, как кричали в толпе, «на двух неделях двум императорам присягали».
Радикальные умыслы тайного общества остались в пересудах, в показаниях и в списках бунтарских «подблюдных песен»:
Уж как шел кузнец
Да из кузницы.
Слава!
Нес кузнец
Три ножа.
Слава!
Первый нож
На бояр, на вельмож.
Слава!
Второй нож
На попов, на святош.
Слава!
А молитву сотворя,
Третий нож на царя.
Слава!
Звучит весьма революционно – просто в духе ХХ века. Но это была попытка агитации, далекая от практики. В известной степени – поэтическая дерзость, порыв. Нечто подобное встречалось и у Пушкина, и у Лермонтова, хотя они к тайным обществам не имели никакого отношения.
Фото: openrussia.org
Два главных принципа, которые объединяли всех декабристов – это стремление к освобождению крестьян от крепостной зависимости и новый взгляд на патриотизм. Они спорили с монархическими постулатами Истории Карамзина. Доказывали, что Отечество и народ выше самодержца и династии. В 1812 году проблески такого патриотизма были важны – и декабристы намеревались раздуть из них пламя. Разве история не показала их правоту?
Они считали, что верноподданнические чувства не универсальны, что любовь к Отечеству шире. Многих декабристов (в том числе – самого талантливого их идеолога Никиту Муравьева) оскорбляло унижение русского народа, придворное преклонение перед иностранщиной. Они воспевали великое прошлое Руси – от киевских и владимирских князей до Суворова. Боролись с национальным комплексом неполноценности.
А в официозе дозволялись только верноподданнические чувства, Церковь, ставшая государственным институтом, именно в этом духе воспитывала паству. Мир меняется, как бы ни хотелось некоторым закрыть на это глаза. Надолго законсервировать даже самое благолепное состояние невозможно, и необходимость перемен в 1820-е годы осознавали многие, а вовсе не только республиканцы.
Да, они пытались устроить переворот. Кого в России удивишь переворотом? После смерти царя Федора Алексеевича и вплоть до того самого декабря все наши монархи приходили к власти либо в результате прямого переворота, либо при обстоятельствах, напоминающих таковой.
Свержение Петра Третьего современники нередко называли революцией. А Петр Великий вообще был радикалом – и в годы отнюдь не бескровной борьбы за власть, и на троне. А ведь его – первого русского императора – считали отцом Отечества, образцом политика. Так имеем ли мы право считать тех, кто поднялся под лозунгом «За Константина!», замахнувшимися на святое?
Фото: upyourpic.org
В политике Николая I многое было антитезой надеждам декабристов. В особенности – уваровская триада, укрепившая (правда, ненадолго) идеологическую основу самодержавия. Но, например, деятельность Павла Киселева, его крестьянская реформа… Пожалуй, это начинание в Союзе благоденствия одобрили бы многие.
Киселев был близок к умеренным декабристам, скорее всего, знал о тайном обществе и сочувствовал многим его идеям. Новый взлет Сперанского тоже не противоречил планам декабристов. В нём видели будущего президента России. Сам Сперанский к вооруженному восстанию отнесся, разумеется, с резким демонстративным неприятием, но политическим антиподом по отношению к героям Декабря он не был.
Каков же вывод? В тот день, по самым смелым предположениям, в Петербурге погибло больше 1300 человек, включая блистательного генерала Милорадовича, по самым скромным – полторы сотни. В основном – солдаты. Румянцев, Суворов, Ушаков в генеральных сражениях теряли меньше солдат… Это трагедия.
Потом – пятеро повешенных. Следствие шло достаточно гуманно: виновными признали всего лишь 287 человек. Каторга, ссылка, лишение дворянства… Плата за авантюризм, но и за надежду «растопить полюс». Об этом событии нельзя судить одномерно – в особенности сегодня.