Протоиерей Игорь Прекуп
«Сретение» – по-русски «встреча». Сегодня это достаточно известно. Что так называется один из двунадесятых православных праздников – это тоже знают в наше время многие. Что это богородичный праздник – знают немногие из тех, кто знает о существовании самого праздника, но и это не беда. Беда в другом: многие из «многих» не задумываются о себе в свете этого праздника.
Конечно, любой церковный праздник – повод в его свете рассмотреть свою душу на предмет, не торчит ли что не там, не запачкано ли, все ли на месте, но Сретение по-своему выделяется среди других в силу своего содержания: встреча человеком – Бога.
Каждый верующий знает, что нам надлежит явиться на Его Суд, а из притчи об этом Суде, который в обиходе принято называть «страшным», нам известно, что встреча на Суде и ее исход определяется встречей (вернее, встречами) со Христом в лице Его «братьев меньших» (Мф. 25; 31 – 46). Собственно говоря, это своего рода такие предварительные «суды». Не в смысле осуждения, нет. Бог не стремится нас подловить, чтобы вывернуть изнанку нашей души и найти повод сказать, что никогда не знал нас. Отнюдь. Бог «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим. 2; 4).
Да, каждая встреча со Христом в облике Его «младшего» брата или сестры – это «проверка на вшивость», но не в том провокационном смысле, как это выражение обычно понимают. Не для того Господь нас помещает в ситуации морального выбора, чтобы мы пали, и уж всяко не для того, чтобы унизить в наших же собственных глазах, а потом «ни за что» кого-то из общей «погибшей массы» помиловать (как понимают некоторые инославные братья предопределение ко спасению). Апостол Павел, говоря о том, чего хочет Бог, упоминает о спасении в первую очередь, как о главной цели, а о познании истины – во вторую, как о цели промежуточной, задаче, необходимой для спасения и в то же время, осуществляемой в процессе и по мере осуществления спасения.
Но «достичь познания истины» (а все-таки на церковно-славянском как-то глубже: «Иже всем человеком хощет спастися и в разум истины приити») невозможно, не познав свою ложность.
«Я сказал в опрометчивости моей: всякий человек ложь», – воскликает Псалмопевец (Пс. 115; 2). В церковно-славянском тексте: «Аз же рех во исступлении Моем: всяк человек ложь». «Исступление» – перевод греческого слова εκστασις – восхищение, изумление, которым переведено еврейское слово tardema, происходящее от radam – спать, находиться в состоянии расслабления, в бессознательном состоянии. «Опрометчивость» как-то неуместно здесь, потому что указывает на ошибочность суждения, вызванного легкомысленной поспешностью «под настроение». Нет, царь Давид не делится заблуждением и не сожалеет, что, дескать, «опрометчиво» похулил «меру всех вещей», «во имя» и «для» которого «всё». Он делится опытом, который приобрел в гонениях: один только Бог верен и истинен, а люди неустойчивы в ней; они или живут коварством, или по слабости предают, ради самоуспокоения подводя «теоретическую базу» под свою подлость.
Не берусь толковать Священное Писание, но такое впечатление, что и себя Давид не исключает из общего числа: он, преодолевавший искушения и падавший, но встававший, знает себя, свой внутренний мир, свое сердце – «море великое и пространное: тамо гади, ихже несть числа» (Пс. 103; 25).
Вот и каждому из нас Господь во всевозможных житейских коллизиях дает увидеть свою немощь, чтобы познав таящуюся в глубине души гнусность, обнаружив подлость, лукаво подталкивающую к греху, осознать и свое врожденное благородство – богоподобное достоинство, гнушающееся привившимся грехом и побуждающее с отвращением отвергнуть нашептывания «здравого смысла».
Всматривание в свое благородство приводит к Встрече: «Если человек внимательно рассмотрит духовное благородство, – говорит старец Паисий Святогорец, – то найдет сокрытое в нем величие Божие!». Сокрытое в Его образе, составляющем сущность нашей природы, оно обличает (т.е. высвечивает, делает явной, показывает в истинном свете) нашу греховность и богопротивность многих наших мыслей, намерений, поступков. Но обличение это не ввергает в отчаяние, так как «в благородстве есть мужество, потому что, когда в человеке есть благородство, его сердце работает». Благородство – это не горделивое, а благодарное и преисполненное чувством долга осознание своего богоподобного достоинства, поэтому оно «обладает и величайшей радостью и духовным взыгранием, ликованием».
Но ликование наступает не сразу. Встречая Христа в своем ближнем, мы нередко окунаемся в собственную грязь, потому что естественно пробуждающееся в нас благородство, тревожит, скопившуюся на дне души, муть. Так бывает, когда мы слышим о какой-то невероятной подлости, жестокости, насилии, торжествующей несправедливости, но… мы понимаем, что, сказав «а», надо говорить «б»: возмутившись против зла, надо ему противостать, так по крайней мере потребует совесть, и если дальше идти этим путем, то, как бы не попасть в те же жернова…
А может, и не жернова, но потеря покоя обеспечена надолго. Если отозваться на импульс совести, возмущающейся против несправедливости, дальше придется или, повинуясь ее велению, встать на защиту правды в лице жертвы, или, подчиняясь инстинкту самосохранения, подавить в себе этот импульс, но тогда обеспечен страшный дискомфорт, постоянный тревожный фон: кому приятно сознавать себя трусом, эгоистом, слабаком? И вот, со дна, сквозь поднявшуюся муть, всплывает психозащитный механизм под названием «сам(-а) виноват(-а)».
Он гениально прост. Если вовремя признать, что виноват пострадавший (а нечего было нарываться: не подчиняться грубой силе – что это за гордыня, что за спесь, кем ты, дохляк, себя возомнил?; правду в лицо говорить – это кто ж потерпит?; не подчиняться «безбожному велению» начальства – а ты кто такой, чтобы решать, что по Богу, а что безбожно?; поздно вечером по городу идти – не понятно, что ли, кто хозяева ночью?; одеваться, подчеркивая свои прелести – специально, чтобы провоцировать похоть?), то можно увернуться от импульса совести. Да и если чуть с опозданием, тоже может сработать эта анестезия.
В самом деле: если человек сам виноват, кто ж ему виноват? Причем, заметьте, под «сам», вроде как понимается «тоже», «и он», а осознается как «сам» в смысле «один», «никто, кроме него (нее)». И совесть успокоилась: побуждать-то ни к чему, не ради чего и не ради кого. Все виноваты, а значит негодовать повода нет.
Впрочем, почему же?.. – есть: пострадавший-то до чего же безответственно себя повел и сколько беспокойства нам доставил?! Чуть было в конфликт нас не втянул и в крупные неприятности, а знал бы свое место, так никакого беспокойства и не было бы. С сильного, что взять? – на то он и сильный, чтобы насиловать, а слабый должен знать свое место! Сам(-а) виноват(-а)!
Стоп! А при чем тут встреча со Христом? А ни при чем. В том-то и ужас, что ни при чем… Потому что мы не дали в себе отозваться благородству, о котором говорит старец Паисий Святогорец. Отгородились мы от Христа, явившемся нам в меньшем Своем брате или сестре, о чьем горе мы узнали, и мгновенно сориентировались в ситуации, инстинктивно позаботившись о том, чтобы своевременно занять партийную… простите, «духовную» позицию: ведь можно потерять мир, а то и в осуждение впасть, согрешить, погибнуть, а что толку, если хоть весь мир приобретем, а душе своей повредим? Мы ничего не знаем, Господь Сам всё управит, на всё Его святая воля, не можем же мы «своей немощной рукою»… И совесть «укололась и забылась», а мы «летящей походкой» прошли мимо Христа, «календарь закроет этот лист» и всё пойдет своим чередом. Только те наши несостоявшиеся встречи со Христом, о которых мы так до конца своей земной жизни и не захотим вспомнить, встанут пред нами после нее, и как бы не оказались они для нас основанием услышать страшные слова: «…так как вы не сделали этого одному из сих меньших…» (Мф. 25; 45).
Состоявшимися можно считать те встречи со Христом, когда мы откликаемся на Его призывающую благодать, пробуждающую нашу душу и направляющую ее добрые устремления к Богу. И вот в этих-то случаях мы получаем возможность познать силу Божию, в нашей немощи совершающуюся. Причем немощь видим в широкоформатном изображении. Всё то, что чуть выше описывалось: все низменные, подленькие, трусливые, малодушные, лукавые, самолюбивые, блудные, корыстные, злобные, мстительные, гордые, тщеславные и прочие помыслы одолевают человека и власть их он чувствует, порой уже будучи готов уступить им. Но, с помощью Божией (непосредственно подаваемой или через людей), человек удерживается на краю своего внутреннего «террариума», вполне осознавая и мощь копошащихся «гадов», и свою немощь, но он чувствует и всемогущество Божие, помогающее попирать страсти, и Его любовь милующую, отмывающую искушаемого от нечистот, и Премудрость, не только поддерживающую его в добрых намерениях, но и помогающую очищать их от ложных примесей.