Анастасия Платонова
Антон кирпиков
Антон кирпиков
Я не заканчиваюсь с входной дверью
Как создать свой мир в умирающей деревне
К дому рядом с телефоном-автоматом по левую сторону не подойти – всё заросло травой в человеческий рост. Нужно идти, приминая гибкие крапивные стебли и отмахиваясь от раздраженных шмелей. У основного входа проросло молодое дерево, снятую с петель деревянную дверь прислонили рядом. В углу одной из комнат светлые пятна над полкой – следы красного уголка. До революции в этом доме держали скобяную лавку, при большевиках в доме жила семья, сейчас оставшаяся хозяйка дома переехала в райцентр, где, по словам местных, пьет.
Деревня Матвеевская
42 дома
1872 г.
30 домов
СССР
16 домов
Настоящее время
Деревня Матвеевская Вологодской области медленно умирает. Заброшенные дома стоят по обе стороны улицы, которая упирается в скелеты бараков. Дальше – лес, который, по словам жителей Матвеевской, надвигается на деревню. Матвеевская стоит на холме – если зайти за бывшую скобяную лавку, можно увидеть еще один холм, поросший молодым лесом. Местные говорят – раньше там тоже была деревня. Летом в Матвеевскую наезжают дачники, но зимой она почти вымирает – зимуют два, иногда три дома.
Часовня до реставрации
– Как тут теперь говорят, часовня 30-е годы пережила, войну пережила, 90-е пережила, а Мишу Бахмана не пережила.
Реставратор памятников деревянного зодчества Миша Бахман сидит на крыше деревянного навеса с молотком в руках – сегодня в Матвеевской начинаются работы на часовне. Деревянную часовню второй половины XIX века Миша вместе с коллегами-плотниками и волонтерами фонда «Общее дело» (фонд занимается восстановлением деревянных храмов Севера) разобрали несколько лет назад. Тогда на это ушла неделя, но реставрация и сборка занимают больше времени. Первые несколько бревен уже сложены, под вторым навесом стоит деревянный купол. Миша вместе с женой переехал в Матвеевскую из Санкт-Петербурга пять лет назад – почти тогда же они познакомились с волонтерами «Общего дела», а потом решили восстановить развалившуюся часовню у себя в деревне.
Реставратор памятников деревянного зодчества Миша Бахман сидит на крыше деревянного навеса с молотком в руках – сегодня в Матвеевской начинаются работы на часовне. Деревянную часовню второй половины XIX века Миша вместе с коллегами-плотниками и волонтерами фонда «Общее дело» (фонд занимается восстановлением деревянных храмов Севера) разобрали несколько лет назад. Тогда на это ушла неделя, но реставрация и сборка занимают больше времени. Первые несколько бревен уже сложены, под вторым навесом стоит деревянный купол. Миша вместе с женой переехал в Матвеевскую из Санкт-Петербурга пять лет назад – почти тогда же они познакомились с волонтерами «Общего дела», а потом решили восстановить развалившуюся часовню у себя в деревне.
Пять лет назад Миша ничего не знал про деревянное зодчество и реставрационное дело. Он не знал, что будет сидеть на крыше деревянного навеса, обрабатывать бревна для сруба, чтобы сделать «холодный шов». Они с женой Настей жили в питерской коммуналке и ждали первого ребенка.
«Вот вроде бы всё нормально. Я в питерском проектном институте, инженер-проектировщик, начальник группы проектирования. Тут мне стало подъедать в голове, что ты можешь быть хорошим человеком, хорошо зарабатывать, но если оглянешься – позади тебя есть только шум. Кроме него ничего нет. Поэтому захотелось как-то попытаться выйти из всего этого и начать что-то делать руками. Это и расширение гражданской позиции тоже – такая у нас большая страна, почему бы не сделать своей родиной какую-нибудь деревеньку?»
Тогда Миша и Настя решили переехать в Матвеевскую – небольшую деревню, которую они нашли, путешествуя по северу России.
«Вот вроде бы всё нормально. Я в питерском проектном институте, инженер-проектировщик, начальник группы проектирования. Тут мне стало подъедать в голове, что ты можешь быть хорошим человеком, хорошо зарабатывать, но если оглянешься – позади тебя есть только шум. Кроме него ничего нет. Поэтому захотелось как-то попытаться выйти из всего этого и начать что-то делать руками. Это и расширение гражданской позиции тоже – такая у нас большая страна, почему бы не сделать своей родиной какую-нибудь деревеньку?»
Тогда Миша и Настя решили переехать в Матвеевскую – небольшую деревню, которую они нашли, путешествуя по северу России.
Миша и его жена Настя у себя дома
«Нам был важно сознательно выйти из зоны комфорта. Мы же всегда ищем, где потеплее, рыба – где глубже, человек – где мягче. Я в Питере, работаю, карьерные рост, все дела. А здесь я стал никем. Вот так вот мы всё для себя обнулили. Было интересно наблюдать, как все социальные установки рушатся. У нас здесь был напряг с общением, разрыв связей – мы для местных так и останемся приезжанами, этого никто не отменял. Мы приехали и первый год тупо смотрели, что происходит за окном. Каждый день что-то меняется, жизнь течет – у природы здесь свой временной ход, и человек больше привязан к ней, чем к социуму. Вот мы первый год купили сырые дрова и просидели всю зиму на печке.
Мы с Мишей и Настей разговариваем у них дома – за стеной спят дочери, старшая Прасковья и двухлетняя Таисия. Скоро все засобираются на крестины к друзьям в соседние Шелоты. После крестин – большое застолье в той же церкви, рядом на склоне холма Миша раскачивает на качелях Таю, Пашу и соседских дочерей, праздник растягивается на весь день, на берегу реки ставят самовар, возвращаются почти ночью.
Дома у Бахманов рядом с белой печкой, на которой семья просидела первую зиму, стоит ткацкий станок – Настя говорит, что в деревне больше свободы, поэтому она успевает ткать накидки на лавки, а Миша научился плести из лозы: «В городе такого себе не представить: вот нас зимой снегом завалило, звонит председатель и говорит: «Ну посидите дня два, тракторист приедет, разгребет».
В деревне наше отношение к жизни поменялось. Сейчас мы живем в среде, которую сами себе и создали. В деревне не то, что в городе: ты не заканчиваешься с входной дверью – на лестничной площадке это уже не мое. Как это – не мое? Мое – вот, вся деревня. И это мое у меня под носом разрушается. Я реставратор, а жена –архитектор. Но вот как-то у нас в деревне обвалилась часовня. Не заметили, так сказать, потери бойца».
Мы с Мишей и Настей разговариваем у них дома – за стеной спят дочери, старшая Прасковья и двухлетняя Таисия. Скоро все засобираются на крестины к друзьям в соседние Шелоты. После крестин – большое застолье в той же церкви, рядом на склоне холма Миша раскачивает на качелях Таю, Пашу и соседских дочерей, праздник растягивается на весь день, на берегу реки ставят самовар, возвращаются почти ночью.
Дома у Бахманов рядом с белой печкой, на которой семья просидела первую зиму, стоит ткацкий станок – Настя говорит, что в деревне больше свободы, поэтому она успевает ткать накидки на лавки, а Миша научился плести из лозы: «В городе такого себе не представить: вот нас зимой снегом завалило, звонит председатель и говорит: «Ну посидите дня два, тракторист приедет, разгребет».
В деревне наше отношение к жизни поменялось. Сейчас мы живем в среде, которую сами себе и создали. В деревне не то, что в городе: ты не заканчиваешься с входной дверью – на лестничной площадке это уже не мое. Как это – не мое? Мое – вот, вся деревня. И это мое у меня под носом разрушается. Я реставратор, а жена –архитектор. Но вот как-то у нас в деревне обвалилась часовня. Не заметили, так сказать, потери бойца».
Часовня для меня – это момент метафизический. Это момент промыслительный, момент веры. Вера вообще нелогична. Глаза ничего не видят, а ты веришь. Эта часовня – видимо, часть моей веры.
«Как говорил Витя Цой, когда работал кочегаром, тут видимый результат труда – кидаешь уголь в топку, и наверху людям становится тепло. Ты делаешь и сразу видишь – хорошо ты бревно положил или плохо. Для меня строительство нового (или возрождение старого) – это самый созидательный процесс».
Первые пару лет Миша работал удаленно. Его как «грамотного» звали работать в «контору» (сельсовет), можно было пойти рабочим на соседнюю лесопилку, делать деревянные поддоны: «Но приехал-то я не за этим. Рабочий на лесопилке отработал, пришел домой, смотрит телевизор. Что тут, что в городе бумажки перекладывать. Хотя первый год был трудный, были искушения, конечно. 500 рублей в городе – разве деньги? Ну а откуда их в деревне взять? Неоткуда. Но я хотел осмысленной работы, хотел свободы».
Потом Миша познакомился с местным краеведом Сергеем Николаевичем. Он и завел разговор о часовне. Сергей Николаевич рассказал, что именно эту можно датировать XIX веком, но у нее были предшественницы. Матвеевской уже лет 400, местные всегда строили деревянные часовни на одном и том же месте. Лет через сто здание приходило в негодность, его валили и ставили новое. Миша и волонтеры «Общего дела» часовню разобрали, переметили бревна. Через несколько недель волонтеры уехали, а Миша понял, что сам он собрать ее не сможет – ничего об этом не знает.
Так Миша понял, что ему нужно учиться, чтобы восстановить эту часовню и не только ее. Он пошел к архитектору-реставратору Александру Попову, почти единственному специалисту в стране. Сейчас Миша работает в реставрационной фирме и как специалист курирует проекты «Общего дела» в Вологодской области: недавно они законсервировали часовню во Фроловской. Во Фроловской уже никто постоянно не живет – только летние дачники, а зимой деревня пустует.
Реставраторам и волонтерам «Общего дела» часто приходится работать с памятниками, которые стоят в умерших деревнях. Учитель Миши, Александр Попов, в интервью рассказывает, как он пытался спасти часовню XVI века, стоявшую в брошенной деревне. То, что часовни стоят среди забитых домов, никого не останавливает.
«Если есть часовня, значит, кому-нибудь пригодится. Какая-нибудь бабушка придет и помолится. Разве этого мало?» – говорит Настя. С ней согласна и волонтер фонда Ольга Кузьмичева: «Если есть часовня, значит, и люди тут не вымрут. Мы сколько раз видели: восстановишь храм – появляются люди. Прямой связи тут нет, но это помогает. Это не просто вопрос веры: мы сохраняем культуру. Нам всё равно, что рядом нет людей».
В этом году они занимаются Матвеевской, за работой в Вологодской области далеко ходить не надо. Миша говорит, что деревянных храмов здесь очень много и почти на всех надо работать:
«Как говорил Витя Цой, когда работал кочегаром, тут видимый результат труда – кидаешь уголь в топку, и наверху людям становится тепло. Ты делаешь и сразу видишь – хорошо ты бревно положил или плохо. Для меня строительство нового (или возрождение старого) – это самый созидательный процесс».
Потом Миша познакомился с местным краеведом Сергеем Николаевичем. Он и завел разговор о часовне. Сергей Николаевич рассказал, что именно эту можно датировать XIX веком, но у нее были предшественницы. Матвеевской уже лет 400, местные всегда строили деревянные часовни на одном и том же месте. Лет через сто здание приходило в негодность, его валили и ставили новое. Миша и волонтеры «Общего дела» часовню разобрали, переметили бревна. Через несколько недель волонтеры уехали, а Миша понял, что сам он собрать ее не сможет – ничего об этом не знает.
Так Миша понял, что ему нужно учиться, чтобы восстановить эту часовню и не только ее. Он пошел к архитектору-реставратору Александру Попову, почти единственному специалисту в стране. Сейчас Миша работает в реставрационной фирме и как специалист курирует проекты «Общего дела» в Вологодской области: недавно они законсервировали часовню во Фроловской. Во Фроловской уже никто постоянно не живет – только летние дачники, а зимой деревня пустует.
Реставраторам и волонтерам «Общего дела» часто приходится работать с памятниками, которые стоят в умерших деревнях. Учитель Миши, Александр Попов, в интервью рассказывает, как он пытался спасти часовню XVI века, стоявшую в брошенной деревне. То, что часовни стоят среди забитых домов, никого не останавливает.
«Если есть часовня, значит, кому-нибудь пригодится. Какая-нибудь бабушка придет и помолится. Разве этого мало?» – говорит Настя. С ней согласна и волонтер фонда Ольга Кузьмичева: «Если есть часовня, значит, и люди тут не вымрут. Мы сколько раз видели: восстановишь храм – появляются люди. Прямой связи тут нет, но это помогает. Это не просто вопрос веры: мы сохраняем культуру. Нам всё равно, что рядом нет людей».
В этом году они занимаются Матвеевской, за работой в Вологодской области далеко ходить не надо. Миша говорит, что деревянных храмов здесь очень много и почти на всех надо работать:
«Как говорил Витя Цой, когда работал кочегаром, тут видимый результат труда – кидаешь уголь в топку, и наверху людям становится тепло. Ты делаешь и сразу видишь – хорошо ты бревно положил или плохо. Для меня строительство нового (или возрождение старого) – это самый созидательный процесс».
Миша сидит на лавке перед своим крыльцом. Рядом в самодельной песочнице копаются Паша и Тася. Дом смотрит на заросший лесом холм – бывшую деревню Жуковскую, которая вымерла и разрушилась. «Лес отвоевывает назад свое жизненное пространство», – говорит он.
Это одновременно и правда, и неправда. После Бахманов в деревню переехали их друзья, Гончаровы. В конце деревни живет старообрядец – Миша говорит, с соседями у него отношения не очень, но живет он постоянно и зимует. В соседних Шелотах в школе работают Наталья и Евгений – философы из Питера.
«Может, эта деревня и вымирает. Но старые уйдут, новые придут. А часовню мы всё равно будем восстанавливать, сколько бы тут людей ни было».
Это одновременно и правда, и неправда. После Бахманов в деревню переехали их друзья, Гончаровы. В конце деревни живет старообрядец – Миша говорит, с соседями у него отношения не очень, но живет он постоянно и зимует. В соседних Шелотах в школе работают Наталья и Евгений – философы из Питера.
«Может, эта деревня и вымирает. Но старые уйдут, новые придут. А часовню мы всё равно будем восстанавливать, сколько бы тут людей ни было».