Тугаринов не очень любит говорить о политике, искренне считает, что «всякая власть – от Бога», но от его придирчивого взгляда происходящее сегодня не ускользает. «В СССР воспитали особого человека, которому всё, мягко говоря, безразлично, в том числе и серьезное искусство», – говорит член-корреспондент академии художеств.
О том, как это сказывается на современной жизни, мы беседуем с ним за чашкой чая и рюмкой настойки в мастерской, откуда часть экспонатов уехала в залы на Пречистенке. Ловлю себя на мысли, что Тугаринов, с его бородой, могучими руками и напористым разговором – просто хрестоматийный художник, творец, размашистый и неординарный.
Сын и правнук скульпторов, подростком он хотел стать океанологом, но в результате пошел по семейным стопам – сначала в среднюю художественную школу, а затем в институт имени Сурикова, который закончил в 1979 году.
Первую настоящую работу слепил на досуге в армии – фигуру шагающего на ветру Ганса-Христиана Андерсена. После демобилизации отлил ее и успешно продал после одной из выставок. Это стало началом более чем творческой биографии одного из самых известных скульпторов России.
Спрашиваю, сказалась ли на выборе жизненного пути семейная традиция?
«Конечно, сказалась. Это ж мама отправила меня в художественную школу! А если серьезно, то скульптура – дело по мне. Я люблю работать руками, причем они как бы сами за тебя думают. Задумываться нельзя – нужно следовать интуиции».
Жена Тугаринова Афина Георгиевна – тоже скульптор, и ее работы соседствуют с работами мужа на персональной выставке.
Тугаринов спокойно признаётся, что диссидентом не был (хотя не был и певцом компартии) и при поздних советах жил хорошо – «было много заказов и мало контроля». Но при этом, по его словам, идеологический диктат всё равно давал о себе знать.
«Я всегда хотел слепить двуглавого орла, но в СССР это было невозможно, – рассказывает скульптор. – Я пошел на хитрость – сделал композицию по пушкинскому «Золотому петушку», а на вершину одной из башен посадил стилизованную птицу о двух головах. Чиновники от культуры дали мне по шапке – мол, царский герб пытаюсь, как они выразились, «протащить». Дурью мучились, боролись с орлами – и прошляпили империю!» И добавляет, смеясь: «Сегодня мне бы тоже, наверное, прищучили – за оскорбление символа государства!»
Тугариновские произведения, даже тогда, когда речь заходит о фигурах трагических, полны юмора, доброй иронии. Осип Эмильевич Мандельштам предстает в образе то ли ангела, то ли мотылька, бесконечно доброго и совершенно беззащитного перед государственной машиной, которая его уничтожила. А Александр Васильевич Суворов оказывается сморщенным, как груша из компота, стариком, сидящем на утомленной горными тропами лошадке, которую ведет проводник-крестьянин.
Воздвигнутая к 200-летию исторического перехода Суворова через Альпы, скульптура вызвала бурю споров в России, хотя и была изваяна по заказу швейцарской коммуны Сен-Готард.
Тугаринов изготавливал модель памятника на том же самом месте, где ему предстояло стоять – на самом перевале.
«Понимаете, – рассказывает скульптор, – в студии было бы труднее. Ведь в горах особая видимость, особая оптика, что ли. Если смотреть на памятник издалека, то отчетливо виден довольно крупный всадник. А вблизи – обычная фигура».
Дмитрий Никитович до сих пор убежден, что выбрал самый правильный образ князя-полководца:
«Понимаете, во время швейцарского похода ему было уже 68 лет. Ну не мог он быть бравым молодцем! Да и переход этот оказался тяжелейшим, вымотал и солдат, и Суворова».
Тугаринов вообще не любит парадности и фанфар, так часто характеризующих «патриотические» госзаказы:
«Большая часть памятников героям, начиная с позднего советского времени – это, в основном, такие бравые болванчики с орденами. И значительную часть публики, а также власти это устраивает. Я вовсе не против слепить, скажем, боевого генерала. Но ведь это же не мундир со звездой героя, а человек, его внутренний мир. Этот мир нужно видеть, и он может не вписаться в традиционные представления о героизме».
Восстановление скульптур над порталами Храма Христа Спасителя стало для православного христианина Тугаринова особой страницей жизни.
«Когда в 1991 году один приятель позвал меня на молебен о восстановлении храма, я ему сказал: «Это будет молитва о настоящем чуде, о том, чего не может быть». Кто бы знал, что через несколько лет мне поручат воссоздать фигуры святого равноапостольного царя Константина и царицы Елены!»
Оригиналы были изваяны знаменитым скульптором Рамазановым. Детальных эскизов скульптур не осталось, хороших фото – тоже.
«Представляете себе, – вспоминает Тугаринов, – в начале работы у меня, по сути, были только несколько старых снимков порталов собора издалека и знаменитые фотографии Родченко, на которых видны колено и часть руки. Но – и вот еще одно чудо! – в частной коллекции находится пара дагерротипов с прекрасными, четкими изображениями фигур императора Константина и его матери – и работа пошла».
За нее художник получил от патриарха Алексия Второго медаль Сергия Радонежского, но не устает повторять:
«Это не скульптуры Тугаринова. Это скульптуры Рамазанова, я их просто воссоздал. Но, чего греха гордыни таить – приятно, когда под ними каждый день проходят сотни людей!»
Моему собеседнику было приятно идти по следам Рамазанова, одного из корифеев академической скульптуры XIX века. Тугаринов не стесняется своего консервативного взгляда на обучение живописи и ваянию. По его мнению, сталинский псевдоклассицизм в искусстве привел к неожиданным последствиям: традиции Императорской академии художеств в нашей стране сохранились, в то время как на Западе после Первой мировой войны, как считает Тугаринов, академический стиль во многом был забыт или осужден как устаревший.
«Академизм ругали, в чём-то справедливо, за замороженность, статичность. Но для талантливого художника суровая академическая школа – как трудный разбег перед взлетом. Зато лететь потом намного проще».
Сегодня он преподает студентам. Он то восхищается тем, сколько молодых людей идут учиться скульптуре («Конкурс умопомрачительный!»), то впадает в отчаяние – «В современном обществе приходится выбирать – либо ты занимаешься творчеством, либо бизнесом под видом творчества. Совмещать эти две вещи трудно».
Слово «пиар» мэтр Тугаринов произносит с плохо заметным раздражением: «Конечно, им нужно заниматься, этим пиаром, но это же отвлекает от дела! Вещь нужно слепить, дать ей постоять, прочувствовать ее, а вместо этого нужно постоянно что-то делать, чтобы напоминать о себе».
Я спрашиваю Тугаринова, что любят современные частные заказчики:
«Они полюбят то, что ты сумеешь им представить как стоящее покупки. К ним нужно приезжать на хорошей машине, в хорошем костюме, с дорогими часами на руке, и тогда есть шанс убедить их заказать тебе интересную работу». – «То есть заказчик встречает художника по одежке?» – «Господи, у нас по одежке, как правило, и провожают. Страна такая. Вкуса маловато», – резюмирует скульптор.
Мы допиваем чай и настойку, и я спрашиваю Дмитрия Никитовича о творческих планах. Мы оба смеемся над банальностью вопроса, но как же без него? «Я бы хотел слепить святого мученика Трифона и образ Божьей Матери «Спорительница хлебов». А еще есть мечта создать памятник поэту Николаю Рубцову».
А решился бы мэтр поработать над художественным осмыслением встречи Папы и Патриарха? «Охотно! Пусть присылают заказ!»