1.
Когда началась война, Константину Васильевичу Малиновскому было уже 33 года. И пережито было к этому времени много. Его детство прошло в старинном селе Лыскове на Волге под Нижнем Новгородом.
Село было большое, шесть церквей (дедушка помнил их всех наизусть — Спасо-Преображенский собор с отдельно стоящей колокольней, Успенская, Вознесенская, Георгиевская, Казанская и кладбищенская-«напольная»), а еще – несколько заводов и фабрик, целый город. Волга с пароходами и заливными лугами, первые российские паровозы, купола Макарьевского монастыря на другой стороне реки.
Родители – сельские учителя. Отец, Василий Иванович Малиновский происходил из духовного сословия и был не только учителем, но еще и прекрасным рисовальщиком, зоологом, натуралистом, организатором музея и даже певчим.
Революционная смута, голод; увлечение юноши рыбной ловлей и обилие в старицах заливных лугов крупной рыбы тогда выручали семью.
Потом – радиолюбительство, первые собранные приемники и антенна, установленная на колокольне церкви.
А дальше – техникум в Нижнем, армия, после нее – Москва, институт им. Я.Каган-Шабшая, потом работа в Московской радио-трансляционной сети (МГРС), проектирование системы оповещения столицы от бомбежек (этих черных рупоров, которые были установлены на перекрестках).
Там же, в МГРС, в 1938м Константин Васильевич встретился с молоденькой выпускницей радиотехникума Ирой Крыловой, которая стала его невестой. А через несколько месяцев – удар. Отец Иры, известный инженер, строитель мостов и электростанций Александр Васильевич Крылов был арестован и пропал в недрах ГУЛАГа: «10 лет без права переписки». Перед Константином встал страшный вопрос – быть верным своей любви, но тогда принять клеймо ЧСИР (член семьи изменника родины), либо оставаться без клейма и без любви.
Выбор был сделан. В июле 1938 года Константин и Ирина поженились. Вот их свадебная фотография, и брак им предстоял длиной в 54 года:
Много позже, в 1944 году, когда Константина Васильевича принимали в партию прямо на передовой, единственным вопросом было: «За что был арестован ваш тесть?» Он просто ответил «Не знаю». На том и приняли. Но высокими наградами все же обходили.
В 1940м было короткое пребывание на Финской войне, но его затребовали на работе – и он был возвращен. Дедушка говорил, что это спасло ему жизнь: все, с кем рядом он был там, погибли.
21 июня 1941 года в субботний вечер супруги были в Большом театре, на балете «Лебединое озеро». В фойе обратили внимание на немецкого военного атташе, пришедшего на спектакль в парадной нацистской форме и высокой фуражке с орлом и свастикой. Много лет спустя, как же возмущался дедушка, когда советские военные в 80х-годах полюбили делать на фуражках эти высокие околыши…
Повестка пришла сразу, 22 июня, к вечеру надо было уже явиться на сборный пункт.
Он простился с женой, ждавшей ребенка.
Она успокаивала, повторяла, что по радио говорили, что воевать будем на чужой земле, а война продлится четыре недели, ну, может быть четыре месяца.
«Как бы не четыре года» — ответил Константин Васильевич, уходя.
***
О войне дедушка мне рассказывал, и рассказывал довольно много. Увы, детская память не сохранила большинства историй, и потом я не начал их записывать – о чем теперь очень сожалею.
Знаю, что со сборного пункта его вместе с еще 11-ю призванными, без паспортов, в гражданской одежде и естественно без оружия отправили в военную часть на Западную Украину. Но фронт приближался так быстро, что пока они доехали, та часть успела несколько раз поменять дислокацию. Однажды, они чуть не попали в окружение. У них на 12-ых была единственная бумага, которую оформили на одного из них, оказавшегося психически неуравновешенным человеком, паниковавшим во время опасности; и остальным приходилось охранять его, чтобы не лишиться документа – что во фронтовой зоне было бы смертельно опасно.
Эти 12 человек из мирной Москвы оказались на территории Украины в страшной неразберихе первых недель войны, когда не было связи, не было понятно, где наши, а где немцы. Кстати, одной из причин произошедшего дедушка считал массовые предвоенные репрессии в армии, выбившие значительное число опытных военачальников и назначение неопытных или просто бездарных командиров «по анкете».
Когда после всех скитаний они все же нашли свою часть, дедушку определили в стрелковое подразделение командиром взвода, он был уже младшим лейтенантом (один кубик в петлице). Тогда же произошли его первые бои и атаки.
Я спрашивал, страшно ли было на войне. Он говорил: «Да, страшно. Когда бежишь, а солдату, бегущему рядом, сносит снарядом полголовы». Он помнил этого солдата своего взвода, украинца, фамилия его мне всегда казалась смешной — «Тарелка». Страшно было подойти к танку и увидеть, что в танк попал кумулятивный снаряд, пробил броню и взорвался внутри…
Уже потом, изучая материалы о войне, дедушка говорил о трагических просчетах в вооружении армии, когда автомат был объявлен «полицейским оружием» и воевали они с винтовками-трехлинейками, во много раз уступавшими в скорострельности немецкому оружию.
Потом их часть оставляла Киев. Прекрасный город весь горел. Дедушка рассказывал, что привязалась к нему тогда популярная песня «Любимый город может спать спокойно…» — с ней он и уходил из Киева.
***
Вскоре, командованию стало известно, что он опытный радист, и его перевели в войска связи, он стал командиром машины связи артиллерийской бригады в чине младшего дейтенанта, лейтенанта, старшего лейтенанта, а потом и капитана.
И со своей машиной (сначала это был «Зис-5», а потом американский «Студебеккер») он и проехал по дорогам войны до 1945 года. Однако, между подразделениями он иногда передвигался на лошади. Дедушка рассказывал про свою фронтовую лошадь, которую звали Покорная, он ее подкармливал, и она его помнила и никогда не подводила.
Понятно, что связь была мишенью для военных летчиков. Однажды, за машиной связи погнался немецкий истребитель Мессершмидт (Ме109). Это была охота и погоня на выживание. Машина петляла, скрывалась в оврагах, а самолет снова и снова заходил на цель и стрелял, стрелял… Но – ушли. Может быть, самолет расстрелял весь свой боезапас.
В другой раз – бомбометание удалось, авиабомба разорвалась совсем рядом, осколки пошли выше, а дедушка получил тяжелую контузию и на несколько недель полностью лишился слуха, лежал в госпитале.
Летом 1943 года Константин Васильевич налаживал связь во время танковой битвы на Курской дуге.
Я спрашивал о самом главном, самом важном моменте войны для него – и таковым дедушка считал форсирование Днепра. По-моему, это был октябрь 1943 года, 40я армия.
Короче говоря, он получил приказ переправиться со своей «трехтонкой» связи одним из первых, чтобы корректировать огонь артиллерии. Но офицер, занимавшейся переправой, почему-то не хотел его перевозить, вышел конфликт, так что его грозили отдать под трибунал. Как я понимаю, он выдержал угрозы, добился, что его вместе с машиной погрузили, переправился под огнем и наладил связь. За эту операцию Константин Васильевич получил первую свою награду — медаль «За отвагу», которую всю последующую жизнь ценил больше всего, больше полученных позже орденов. Тогда же он был назначен помощником начальника связи 4-0й армии.
Несколько лет назад, разбираясь в дедушкином архиве, я нашел его фронтовой дневник 1943-44 годов – тетрадку в кожаном переплете, исписанную его мелким бисерным почерком химическим или простым карандашом. И бои, и промежутки между боями, и… выписанные стихи — Лермонтов, Мяковский, Шота Руставели. И конечно же – слова о крепкой вере в победу, в освобождение от фашизма.
Потом были Западная Украина, Польша и Румыния, были и награды. Документ от марта 1944 года — от этого периода:
О том, что Константин Васильевич – опытный связист, помнили в Москве — и в марте 1945 года его вызвали для новой ответственной работы. Родившаяся осенью 1941 года дочка (в будущем – моя мама), конечно, не узнала пришедшего домой мужчину в длинной военной шинели. Она за первые годы своей жизни и мужчин-то немногих видела.
**
А дальше – уже после войны – годы и годы работы над авиационным вооружением, испытания в Капустином яру, работа в московском КБ-1 и, наконец, в Военно-промышленной комиссии Совета министров СССР. Его другом был А.Н.Туполев, он хорошо знал Г.М.Бериева, П.О.Сухого, М.Л.Миля и других авиаконструкторов. Для себя же он ничего не скопил – ни дачи, ни машины никогда у него не было. Ну а главным отдыхом дедушки всегда оставалась рыбная ловля, особенно зимняя, на мормышку.
Константин Васильевич ушел на пенсию только в 75 лет. Крепкое было поколение.
Летом, мы с дедушкой часто ходили в лес – он знал растения и различал голоса птиц. Как-то, мы вышли на край поля, где раскисшая дорога вся была разворочена гусеницами тракторов. «Какая грязь», – удивился я – «просто вселенская грязь!». «Нет», — сказал дедушка, — «настоящая вселенская грязь была только на войне, без конца – когда люди шли по ней без сна под дождем много дней и иногда засыпали на ходу…»
Война, со слов дедушки, была страшной работой. С потом, болью и кровью, с самыми высокими и самыми низкими проявлениями человека.
***
Дедушка был, как говорится, человеком своего времени, членом партии с фронтовых времен. Думающим, умевшим анализировать происходящее. Потом всю жизнь он много читал о войне. Но я не помню ни разу, чтобы дедушка надевал свои награды.
Верующим он не был, молитв не знал и, пожалуй, считался твердым атеистом. Хотя к моему крещению и началу церковной жизни отнесся доброжелательно. А незадолго до смерти он рассказал мне, что все же помнит одну молитву, которую прекрасно пел его отец на церковном клиросе… На вопрос «Какую же?», он ответил: «Разбойника благоразумного во единем часе раеви сподобил еси, Господи, и мене древом Крестным просвети и спаси мя».
К.В.Малиновский умер 10 июля 1992 года в возрасте 84х лет в день прав.Сампсона Странноприимца, был отпет в московской церкви Илии пророка («Обыденной») протоиерем Александром Егоровым. Похоронен на Московском Хованском кладбище, в дальнем его конце.
Вечная память.
2.
Владислав Евгеньевич Судариков (1916-2006). Он родился в деревне Осиновка Ардатовского уезда Нижегородской губернии, в семье сельского учителя. Своего отца, носившего другую фамилию, он не знал, тот погиб на Первой мировой еще до его рождения; коллега отца по учительству усыновил мальчика и воспитал как сына.
С юности Владислав увлекался биологией и химией, после школы сельской молодежи учился в ФЗУ в Дзержинске, а потом поступил в пединститут в Нижнем Новгороде (Горьком). С 1938 года он уже стал преподавателем Горьковского сельхозинститута и занимался наукой на кафедре зоологии и анатомии.
Вскоре он женился, и в 1940м году в городе Горьком появился на свет мой отец.
Когда началась война, Владислав Евгеньевич сначала работал в Горьком, а затем попросился на фронт и был мобилизован. С мая 1942 г — он в действующей армии, сначала как рядовой стрелкового полка, пулеметчик. Затем, как дипломированный специалист, он был переведен в войска химзащиты, прошел курсы начальников полевой химической лаборатории и с октября 1942 года в чине старшего техника-лейтенанта воевал до конца войны – на Калининском, Западном и 1м Белорусском фронте. В октябре 1944 года в Польше был тяжело ранен в голову осколком мины. После госпиталя, участвовал в освобождении Варшавы и взятии Берлина, демобилизовался в ноябре 1945 года.
Во время войны Владислав Евгеньевич был награжден орденом Красной Звезды за поиск и обнаружение при наступлении в Польше нескольких складов с немецким химическим оружием. Я обнаружил вот такой наградной документ:
А после Победы его путь лежал в науку – в экспериментальную практическую биологию, – и он стал специалистом по болезням рыб, различным рыбьим паразитам-червякам (нематодам и трематодам), в том числе опасным для человека. После войны, В.Е.Судариков стал учеником и последователем знаменитого академика Константина Ивановича Скрябина (1878-1972) – основателя российской и советской паразитологии. Портрет Скрябина всегда висел над его рабочим столом.
Кандидатская в 1950м, докторская в 1963м. Байкал, Якутия, Аральское море, Туркмения и конечно Астраханский заповедник, дельта Волги…
Как вспоминал дедушка, однажды, в период работы в дельте Волги, ему удалось предотвратить эпидемию. В исследованных рыбах, вылавливаемых для промысла, он обнаружил вибрионы холеры. Обращения к местным властям о немедленном прекращении промысла и обеззараживании ничего не дали. Ему пришлось писать срочную телеграмму в ЦК КПСС, и только тогда оперативные меры были приняты.
Владиславу Евгеньевичу удалось увидеть плоды своих трудов – его монография по паразитологии была издана в России и даже за рубежом, до последних лет жизни он работал, консультировал молодых ученых, руководил диссертационными работами, в 2001м был награжден Орденом Почета.
А вот о войне дедушка при мне никогда не говорил. Разве что, однажды вспомнил. Будучи в Белоруссии, он лишился бритвенных принадлежностей, у него отросла борода и в селе его приняли за священника. А там, видимо, батюшки давно уже не было, много детей было не крещеных, много покойников не отпетых. Так что его стали просить – мол, мы видим что вы батюшка, сделайте милость, послужите, покрестите. Он решительно отказывался – а деревенские всё не верили.
Жил дедушка очень скромно, а награды надел только когда пришли его фотографировать к 85летию.
В.Е.Судариков умер на 90м году жизни, увидев своих правнуков и правнучек. Похоронен он на небольшом кладбище в Московской области.
Вечная память.
PS У меня нет фронтовых фото дедушки – поэтому я поместил довоенную (студенческую) и послевоенную …
Дядя Вася
В 1980х годах мои родители купили деревенский дом в Богородском районе Нижегородской области. Такая была добрая живая русская провинция. С пением петухов, со стадом, которое пастух выгонял ни свет ни заря, а загонял назад, когда уже вечерело. С долгими закатами и ярким звездным небом.
Соседом нашим был еще бодрый и крепкий ветеран войны, все звали его дядя Вася.
Дядя Вася был местным балагуром и весельчаком. Он разбирался во всех вопросах сельской жизни, умел играть на гармошке и художественно материться. Ранним солнечным деревенским утром я просыпался под громкий веселый разговор дяди Васи, с характерным окающим нижегородским говорком обсуждавшего с соседками что-то по хозяйству с такими изысканными оборотами речи, которых я с тех пор больше и не слышал никогда.
Так как мой отец, выросший в городе и вдохновленный новым поприщем, проводил тогда в деревне все свое свободное время, дядя Вася учил его сельской премудрости – о пахоте, о сенокосе, о грибных местах в лесу. Всю свою жизнь дядя Вася провел в этой деревне, почти никуда не выезжая дальше райцентра. А вечерами он, бывало, сидя на завалинке, рассказывал нам истории из былой жизни.
Например, о том, как году в 1939м закрывали церковь в соседнем селе Хвощевке.
Разрушенный храма Илии Пророка села Хвощевка. Фото 1980х годов.
«- А цЕрква-тО у нас бОгата была, даже в БогорОдском таких церквей нет»
В-общем, из города приехали, с оружием. Искали местного жителя, чтобы забрался на колокольню и спилил крест. Обещали костюм новый подарить! И вот только один какой-то согласился, полез и спилил, церковь закрыли и костюм ему дали. Но вскоре его разбил паралич, так что всю жизнь он ходил скорченный, смотреть мог только в землю. Даже подаренный костюм поносить не пришлось. Так и помер скорченный…
***
То, что дядя Вася – ветеран и инвалид, было видно невооруженным глазом. Одна рука у него была искалечена – не было двух пальцев и остальные плохо сгибались. А еще один осколок был в спине, где-то рядом с сердцем, и другой – в голове. Врачи сказали, что они так глубоко, что удалить уже невозможно.
Про войну он особо не рассказывал. Но так как мой отец много с ним общался – постепенно стало ясно, что воевал дядя Вася недолго. Призванный 18летним мальчишкой в 1942м году, он все свое военное время после учебки провел подо Ржевом — сначала защищая его и отступая, а потом отвоевывая. Именно тогда накрыло его той самой миной, осколки которой он носил с тех пор в своем теле. После госпиталя его демобилизовали как инвалида, он вернулся в родную деревню и стал там первым парнем.
Больше ведь из призванных никто не вернулся.
Как-то после бани отец попросил его рассказать о войне. И дядя Вася рассказал.
Как наступать наши начали подо Ржевом – так стали пленных брать. И вот, захватили они в плен много итальянцев, человек 70. Нескольким молодым русским солдатам, одним из которых был рядовой Василий – приказали тех пленных отконвоировать. Ну и не рассчитали. Дорога шла через лес, часа 2 ходу, а солнце закатываться стало. И поняли парни, что еще несколько минут – и не спасет их оружие, в темноте так легко всем пленным договориться на своем языке, а потом броситься врассыпную или дать конвоирам палкой по голове. Все одно – или пленные прибьют или свое командование к стенке поставит за то, что целый отряд упустили. И решили конвоиры, что единственный способ – расстрелять всех. Выстроили они всех пленных. И расстреляли. 70 человек. Война, будь она неладна…
***
Не помню, чтобы дядя Вася надевал награды…
Зато помню, как они с женой, тетей Юлей, заранее заготавливали себе гробы. Они их называли «гробА» и хранили в кирпичном сарае – «полатке» — напротив дома. Однажды, один гроб пришлось отдать для родственника – и потом они вдвоем делали новый, строгали рубанками рядом с домом – аккуратно, ладно.
Ну, скоро и пригодилась работа. Умер дядя Вася быстро – осколок все же рядом с сердцем носил много лет…
Его отпели «мирянским чином» – в конце 80х годов все окрестные храмы были еще закрыты и разрушены – и умерших отпевали деревенские старушки по сохранившимся старым книгам. Похоронили на маленьком деревенском кладбище у деревни Макарихи.
Вечная память.
Вчера возвращался на машине домой, впереди ехал блестящий золотистого цвета «Мерседес» с наклейками на заднем стелке: «70лет победы» и «Спасибо деду за победу, а бабуле – за крепкие пули»
И подумалось – как же это чванливое пижонство далеко от памяти о миллионах солдат страшной войны, о тех настоящих и очень скромных героях, которых привелось узнать и которые лежат теперь на далеких и позабытых кладбищах.
Вечная им память.