Возможен ли прогресс в православном искусстве?
Александр ЛАВДАНСКИЙ: «В конце жизни Васнецов сожалел, что так писал иконы»
СПРАВКА: Александр ЛАВДАНСКИЙ — иконописец, руководитель мастерской церковного искусства «Киноварь». Расписывал храм Святых Отцов семи Вселенских соборов в Свято-Даниловом монастыре, храм Святителя Николая в Уайт-Стоуне (Нью-Йорк, США), храм Святой Троицы в Лонг-Айленде (США). Иконостасы в храме Трех Святителей на Кулишках, храме Всех Святых на Кулишках, храме Священномученика Антипы на Колымажном дворе, трех храмов на Кипре: Великомученика Димитрия Солунского, Святого Христофора, монастыря Святого Георгия Мавровуни и др.:
— Церковное искусство развивается, но медленно (у него свой шаг). Например, многие иконы, написанные в доиконоборческий период, сильно отличаются от хорошо известных нам шедевров византийской и древнерусской иконописи. А вот в современном светском искусстве я как раз не вижу развития — при всей своей пестроте оно удивительно однообразно. Вот где копии, а не в храмах, как думают некоторые. В иконописи вообще нет понятия «копия». Есть «список», а это принципиально разные вещи. Канон не сковывает свободу, не мешает сказать художнику что-то свое, новое. И не раз я видел, как список с иконы, написанный современным иконописцем, получался гораздо более глубокий и эстетически ценный, чем «рядовой» оригинал.
Конечно, речь идет о написании списка с «рядовой» иконы. Превзойти такие оригиналы, как «Троица» Рублева, Владимирская Божия Матерь, невозможно. Но и скопировать их нельзя. Они настолько глубоки, что ни один иконописец не поймет их до конца. Он увидит в них только часть того, что хотели выразить авторы, и напишет только то, что увидел. Опять же получится не копия, а список.
А попытки подражания светскому искусству в иконописи уже были — вспомните Васнецова и Нестерова. Они писали иконы в стиле передвижников. В конце жизни Васнецов сожалел, что дерзал так писать иконы (я читал воспоминания о нем). Более того, он говорил, что это не иконы. Понял! И сегодня мало кто расписывает храмы в стиле Нестерова и Васнецова.
Ирина ЯЗЫКОВА: «Наше время — время эклектики»
— Сегодня нет и, видимо, не может быть единого стиля. Наше время — это время эклектики. Можно назвать это кризисом. Мы живем в эпоху постмодерна, где все перемешано: стили, течения, жанры… Это проникает и в Церковь. В основе большого стиля всегда лежит глубокое мировоззрение. А сегодня глубина чаще всего отсутствует, все очень поверхностно.
Когда меня спрашивают, в каком стиле нужно писать иконы сегодня, я спрашиваю в ответ: а в каком стиле нужно служить Литургию? Есть любители знаменного пения, а кому-то нравится партесное.
Иконописец в любом случае — не «свободный художник», на него влияет множество факторов. Так, очень важно, чтобы церковное искусство было органичным, то есть отвечало задачам того храмового пространства, для которого оно предназначено. Имеет значение даже то, где расположен храм: в Москве, в Петербурге, в другом городе или в деревне, в историческом районе или в новостройке.
Но уже есть примеры, когда иконописцы нащупывают подступы к тому, что можно назвать стилем. Правда, пока это индивидуальный стиль, но это уже начало, по крайней мере выход из тупиков копийности. Я могу назвать несколько примеров: архимандрит Зинон (Теодор), Александр Соколов, Александр Лавданский, Федор Стрельцов, Ирина Зарон и другие. Важно понимать, что создать стиль искусственно не получится. Андрей Рублев не ставил себе цель писать иконы в том или ином стиле. Он просто искренне выражал свою веру, свой опыт богообщения, который при этом восходил к опыту его духовных учителей. Ведь известно, что «Троицу» он написал «в память и похвалу преподобного Сергия» и тем выразил мировоззрение, которое сформировано было Сергием Радонежским и усвоено всем его монашеским окружением.
Ирина ЯЗЫКОВА: «Технический прогресс в церковной живописи возможен как вперед, так и назад!»
Когда-то — в Египте и Древней Греции — иконы писали в технике энкаустики, сочно, пастозно. Вспомним знаменитого Синайского Спаса. А потом перешли на темперу, потому что именно темпера давала возможность тонкого, прозрачного, светоносного письма, где главный акцент делался не на плоть, а на духовное содержание. Пример — Владимирская икона Богоматери. На Западе с темперы перешли на масло, когда художникам интереснее стало изображать пространство, движения, ракурсы и все разнообразие земного мира в его материальной ощутимости. Маслом писали иконы и у нас в XVIII — XIX веках, когда в моде были румяные ангелы и пышнотелые Мадонны с пухлыми Младенцами. Но сегодня православные иконописцы пишут в основном темперой, поскольку эта техника и традиционна, и наиболее подходит для образов строгих, молитвенных, отражающих неземную красоту и нетварное сияние.
Вопросы технологии напрямую связаны с задачами образа.
Не знаю, пробовал ли кто-то компьютерную графику. Думаю, она скорее годится для подготовительных работ. Но движение может быть и в другую сторону. Например, живущий в Суздале замечательный иконописец отец Андрей Давыдов возродил и даже усовершенствовал древнюю технику энкаустики и считает, что это техника будущего: она имеет богатые декоративные возможности, восковыми красками можно писать и как темперой, очень тонко и прозрачно, и к тому же цвета со временем практически не темнеют.
Процитирую апостола Павла: «Все мне позволительно, но не все полезно». Никакие соборы не запрещали ни новые технологии, ни определенные виды и жанры искусства. Важно то, как это делается и с какой целью.
Допустимы ли земные сюжеты в росписях храмов?
Евгений МАКСИМОВ: «На Афоне я видел монахов с пулеметами»
СПРАВКА: Евгений МАКСИМОВ — художник-монументалист, проректор и профессор Московского государственного художественного института имени В. И. Сурикова, заведующий кафедрой монументальной живописи факультета церковных художеств в ПСТГУ, действительный член Российской академии художеств, заслуженный деятель искусств РФ. Бригада Е. Максимова играла ключевую роль в создании росписей храма Христа Спасителя при его реконструкции в начале 1990-х годов и расписывала Свято-Николаевский кафедральный собор в Нью-Йорке.
— Я часто работаю на Афоне, который считается образцом для всего православного мира во всех отношениях, в том числе и в церковной живописи. Там в росписях встречаются очень, на наш взгляд, вольные мотивы. Например, монахи, отбивающиеся с пулеметами от врагов Православия. Или тема искушения монаха диаволом, которая принимает подчас очень экстравагантные формы. Но все это делается от души, это живая жизнь живых людей. И если б меня спросили, допустимы ли земные мотивы в церковном искусстве, я бы сказал, что да. Ведь это живо, непосредственно и прочувствованно, что так редко бывает в нашей иконописи. Думаю, превращать иконопись в застывший канон не совсем правильно.
Другое дело, что земная тематика должна быть к месту: одни вещи выглядят уместно в монастыре, другие — в сельской церкви, третьи — в соборе. Ну и конечно, самое здесь важное — чувство такта.