Священник Дмитрий Свердлов поехал в Крымск с гуманитарной помощью…
Крымск произвел неровное впечатление. Город расположен на разной высоте, и от этого ситуация очень сильно различается. Часть, располагающаяся в низине, пострадала очень сильно, то, что расположено на возвышенности — вообще не тронуто. И внешне, и по настроению эти части города представляют собой два разных мира, и этот контраст поражает и огорчает.
Когда я въезжал в Крымск на машине, я глазам своим не поверил. Как здорово, подумал, за неделю МЧС все восстановили. Открыты кафе, магазины работают, люди нарядные, дети на великах катаются, гаишники в белой форме…
Но потом мы стали спускаться вниз и буквально погружаться в последствия катастрофы: разрушенные дома, выбитые стекла, кучи мусора на обочинах, солдаты в респираторах, выгребающие этот мусор… Показалось, что остальная часть города не сопричастна жизни людей, переживших катастрофу.
Отъезжаешь на несколько километров от Крымска — и уже вообще ничто не говорит о том, что рядом произошла трагедия, погибли люди. Настроение вокруг вполне курортное.
Поразило еще, как избирательно прошла по местности стихия. Рядом две заправки, одна повыше, другая пониже. Та, что пониже, почти полностью разрушена, работает техника, оборудование демонтировано. Та, что стоит выше, блестит хромом и светится рекламой.
Я пока не понял, помогают ли друг другу местные жители. Моего товарища поразило, что большинство волонтеров приезжие. Есть помощь из Краснодара (я видел лагерь краснодарцев), есть помощь из соседних станиц – я видел транспорт с помощью из станицы, которую мы проезжали по трассе.
Церковный волонтерский лагерь
Поговорив с нашими церковными волонтерами, я точно узнал, что есть дома, где живут одинокие старики, не имеющие возможности даже дойти до одного из штабов за помощью или за пособием. Они остались без связи и не могут заочно сформулировать заявку. У них смыло все, вплоть до посуды, нет медикаментов. Кое-как они выгребли испорченную мебель на улицу, ждут, пока придут солдаты и увезут на грузовиках.
Эта картина разделения, отсутствия взаимопомощи в одном городе — она очень тяжелая. Вероятно, это поверхностное впечатление первого дня, и сегодняшний день покажет другое.
***
В целом ситуация, кажется, улучшилась. Работают МЧС, энергетики, СЭС берет пробы грунта. Десятки Камазов вывозят мусор. Очень много солдат — разгребают завалы, чистят, экскаваторами сгребают мусор, ил и грязь с домов, грузят мусоровозы.
Церковный волонтерский лагерь
Видно, что городом и разрушениями вокруг занимаются. Разрушенные мосты в Крымске и в Наберджаевской восстановлены очень быстро, электричество, там, где это было возможно, восстановили менее, чем за сутки. Работы, конечно, очень много, но кажется, что критические точки пройдены — и это очень хороший показатель.
Церковный волонтерский лагерь
***
Я не заметил никаких признаков предохранения от эпидемий. В верхней части города совершенно сухо, чисто и вообще — благоухающий райский сад. Внизу — грязно, но грязь уже сухая. Жара — около 35 градусов, вода сошла и почти высохла. В отдельных местах влажность пока сохраняется.
В лагерях волонтеров никто не ходит в масках. С другой стороны, работают полевые кухни, поэтому о стерильности говорить не приходится. Но как практическую угрозу это никто не воспринимает.
Церковный волонтерский лагерь
На некоторых улицах, наиболее пострадавших, в нижней части города, чувствуется запах, который некоторые называют «трупным».
В станице Наберджаевской, в которой мы были вчера, об эпидемии точно никто не думает. Хотя именно там мы видели сотрудников СЭС, которые брали пробы грунта.
***
Выгоняют ли волонтеров?
Добровольцев очень много — на въезде в Крымск расположен огромный, размером с футбольное поле, лагерь. Несколько лагерей поменьше в самом городе.
Церковный волонтерский лагерь
Я слышал, что есть какие-то конфликты (на «Серебряном дожде», говорят, что они с властями города обменивались нотами и петициями на предмет того, кто реальная власть в городе), но о физическом удалении волонтеров говорить нельзя.
Церковный волонтерский лагерь
Несмотря на то, в Крымске сейчас работают тысячи государственных служащих и солдат, реально ситуация такова, что рук все равно не хватает. И гуманитарная помощь все еще нужна. Изменился, правда, профиль потребностей. Людям нужна мебель, постели, предметы быта. Когда я сюда ехал, мне казались эти просьбы избыточными. Но когда я увидел дома, из которых потоком вымыло вообще все, я перестал так думать.
Сейчас отказываться от помощи волонтеров было бы шагом против пострадавших людей. Возможно, надо изменить механизм работы волонтеров для большей эффективности.
Церковный волонтерский лагерь
Увы, волонтерские штабы не координированы. Во всяком случае, наш церковный штаб, как мне сказали его сотрудники, не поддерживает связи с другими штабами. А жаль. Увидел в этом такой церковный изоляционизм, он несколько присущ нашему менталитету, который наблюдаю время от времени в других сферах церковной жизни.
Например. В церковный штаб идет постоянный поток людей за гуманитаркой. Заявки принимают сотрудники, которые ведут базу данных обратившихся людей, их адресов и потребностей. Это делается в том числе и для того, чтобы исключить случаи некорректного поведения местных, когда люди «затариваются» по нескольку раз и не необходимым.
Но поскольку сотрудничества с другими штабами нет (или вообще нет общей для всех волонтерских штабов базы данных по оказываемой помощи), эта попытка контроля сводится на нет: человек может получить помощь в одном штабе, а потом сколько угодно раз еще и в других.
Есть случаи мародерства, есть случаи злоупотреблений среди местных, есть случаи, когда люди, которых не затронула катастрофа, выдают себя за пострадавших.
В Нижнебаканской мы видели сваленную на улице, никому не нужную кучу одежды из гуманитарной помощи.
Церковный волонтерский лагерь
***
Местные сильно обижены на власти. За то, что не предупредили о наводнении. За то, что не было оповещения (люди все-таки утверждают, что его не было).
— Свет выключили заранее. Потом газ. Значит, они знали, что что-то будет происходить? Почем тогда нас не предупредили? – мы обедаем у местной семьи, хозяин сдержанно опускает глаза. Потом начинает перечислять погибших у друзей, знакомых и родственников.
Местные обижены на власть за то, что не было эвакуации. Говорят, что была эвакуация – местной администрации.
Даже если это не так, думаю, властям надо сделать все, чтобы как- то объяснить людям происшедшее, и если не восстановить к себе доверие, то попытаться это сделать. Можно создать комиссию, привлечь в нее общественность, экспертов, журналистов, депутатов… Провести расследование, объяснить людям. Если будет, конечно, чем объясниться.
Город полон слухами. О чудовищном многотысячном числе жертв. О тайных захоронениях. О братских могилах. О том, что врачи любыми путями фиксируют причины смерти – не от утопления. О том, что это делается для того, чтобы не платить пособия (пособия положены только тем, кого официально признают жертвами именно наводнения). О том, что «пропавших без вести» также не признают жертвами…
Вместе с обидой – и обреченность. Что ничего не возможно изменить. Приводят в пример девушку, которая первой опубликовала в сети фотографии наводнения – и ей сразу поступили анонимные угрозы и требования убрать фото.
Слова «нам здесь жить» всегда заканчивают рассказ о последствиях трагедии. Знакомые слова. Знакомые по истории в Кущевке.
Отдельно вспоминают губернатора Ткачева. Вспоминают за Кущевку и за невыполненное обещание наказать Цапков (Сергей Цеповяз, участие которого в банде Цапков следствие не смогло – говорят, что не захотело – доказать, получил штраф в 150 тысяч за сокрытие убийства двенадцати человек). Вспоминают и за наводнение 2002 года в Крымске, после которого не было сделано ничего для того, чтобы предотвратить последствия наводнения 2012-го.
***
Церковный лагерь работает очень интенсивно. Наверное, и другие не меньше. Приезжают машины с помощью, их разгружают, сортируют вещи по разным складам…
Бесконечный поток людей — местных жителей — за помощью. Ими постоянно занимаются: выдают вещи и продукты, вникают в проблемы, записывают потребности, которые сейчас пока невозможно удовлетворить.
Местные удивлены и немного напуганы благотворительностью: забирают помощь и быстро уходят, оглядываясь, как бы не вдруг закончилось неожиданно свалившееся на них счастье.
У людей есть возможность сделать заявку по телефону или передать в лагерь записку с просьбой — от церковного лагеря по городу и станицам разъезжают машины с сформированными заказами. Их развозят представители лагеря: смотрят, насколько оправданы эти нужды, фиксируют другие случаи, с этими данными приезжают обратно, снова загружаются и едут дальше.
Мы встретили таких церковных волонтеров в Наберджаевской: праворульная японка, а в ней священник и его помощник. Для меня лично это была очень сильная картинка – пример прямого и реального церковного действия, в отличие от благочестивого многословия, от которого я довольно устал.
Волонтеры, которые развозят по домам помощь - священник Николай Ларионов и Андрей Попов
Что удивляет — и радует – в лагере суета, но при этом совершенно мирное настроение. Никакой нервозности, никакого раздражения на людей. И дружелюбное, братское отношение волонтеров друг к другу. Народ приходит за помощью разный, кто-то «чудит»: не всегда понятно, чего хотят, кто-то требует, постоянно есть угроза, что берут не то, что реально нужно, и не в тех количествах, кто-то может прийти нетрезвым. Так что поводов для «нервов» немало.
Семья волонтера священника Николая Ларионова
Не хочу говорить слово «благодатно» — назовем это «очень хорошей атмосферой». В другие лагеря мы тоже заезжали, и там тоже похожее настроение.
Так что волонтеров надо беречь и поддерживать еще и по этой – существенной, мне кажется – причине: если волонтерство рождает дух мира и братства, то волонтерская деятельность приобретает сверхценность в разобщенном обществе.
Подготовила Мария Сеньчукова
Фото священника Димитрия Свердлова