Детство и юность я провела в военных гарнизонах, где служил мой отец, флотский офицер, подводник. Мы мотались с одной съемной квартиры на другую и сидели на удосовской мебели. Мама работала где придется, мы с братом меняли школы, маршировали в гюйсах и пели «Варяга».Служили все мужчины в моей семье: в ракетных войсках, в авиации. Я умею пришивать белые воротнички к стойке кителя и гладить форменные рубашки.
Воевали мои деды. Служили прадеды. Мне не надо рассказывать, как устроена жизнь военных — от солдата и матроса до адмирала.
Теперь к теме.
Весь прошлый год приходили новости о сибирских морозах и обмороженных солдатах. Помню, я даже проходилась в адрес Юдашкина и его модельной военной формы: перепутал, писала я, Сибирь с Ниццей.
Оказалось, Юдашкин здесь ни при чем. Оказалось, что шайка — чтобы не связываться, применим цитату — «нехороших людей» вместо угля поставляла в казармы угольные отходы, которые не дают тепла. Оказалось — ну кто бы мог подумать? — что деньги, выделенные на отопление домов, где живут военные, истрачены на поддержание ювелирной промышленности.
Слово «коррупция», которым мы элегантно заменили слово «воровство», отделилось от своего содержания. Оно стало абстракцией, химерой, роком — чем угодно, только не конкретным деянием конкретных людей.
Вот мы смотрим на веселые лица «нехороших людей», которых я до суда не имею права назвать ворами. Они пляшут на шикарных свадьбах, обставляют псевдогамбсовскими гарнитурами роскошные квартиры, таскают из музеев картины. Коррупция? Нет.
Коррупция — это обмороженные ноги солдат.
Одна из участниц этой дружной компании, Васильева, получила 2 месяца домашнего ареста. Эту меру пресечения применила к ней судья Серова. Да, именно. Внимательный читатель заметил, что это та самая представительница правосудия, которая 6 месяцев продержала в СИЗО до суда ансамбль непристойной песни и пляски.
Жестокости я не ищу. Мне не переломить себя и не заставить требовать отягощения судьбы для кого угодно. Однако трудно не отметить разницу.
Три нарушительницы общественного порядка были подвергнуты суровому приговору — и основанием послужило оскорбление ими религиозных чувств и нравственных вековых устоев.
Я человек религиозный, следовательно, речь шла о моих чувствах. Это их так неуклонно и беспощадно защищали, не сильно меня при этом спрашивая.
Теперь, раз к моим чувствам так заботливо отнеслись, я бы хотела напомнить о них еще раз.
Мои чувства, религиозные, патриотические, нравственные, глубоко оскорблены безбожным обкрадыванием Российской армии.
Танцы с Дженнифер Лопес на деньги, похищенные у российских солдат, оскорбляют меня не меньше, чем показательные выступления в ХХС.
Я понимаю, что душевные страдания охранника, давшего душещипательные показания о танцах в храме, едва ли сравнимы с переживаниями солдатских матерей. Догадываюсь, что расхитители глубоко укоренены в системе, и что эту систему едва ковырнули, и что рассчитывать на корчевание не приходится, и что судья Серова безошибочно метит домашними сроками социально близких…
Но у меня не проходит чувство, что это не Юдашкин, а Серова перепутала Ниццу с Сибирью.