Питирим (Нечаев) (8.01.1926–04.11.2003) – митрополит Волоколамский и Юрьевский, с 1963 по 1994 годы возглавлял Издательский отдел Московской Патриархии, с 1989 по 2003 годы – настоятель Иосифо-Волоцкого ставропигиального монастыря; один из наиболее влиятельных иерархов РПЦ. В 2004 году была опубликована книга с записями его воспоминаний – «Русь уходящая. Рассказы митрополита Питирима», составленная Татьяной Александровой и Татьяной Суздальцевой.
Татьяна Александрова – кандидат филологических наук, доцент кафедры древних языков и древнехристианской письменности Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, переводчик с древнегреческого и латинского. Автор исторических романов «День рождения Лукана» (М., 2013), «Перед жертвенником лугдунским», «Сад заповедный» (два последних романа вошли в книгу «Вечный град», М., 2014).
– Татьяна Львовна, вы – составитель книги «Русь уходящая». В подзаголовке написано – «Рассказы митрополита Питирима». Но в предисловии вы указываете, что это обработанный устный материал. Кого в книге больше – митрополита Питирима или составителей?
– Я один из двух составителей этой книги, совместно с Татьяной Владимировной Суздальцевой. Собирали материал мы вместе, компоновали тоже по согласию и проценты авторского участия никогда не высчитывали.
С авторством здесь, надо сказать, сложно. В первом издании, которое выпустили мы (в красной обложке), книга имела подзаголовок просто «Рассказы митрополита». Мы не хотели возлагать на владыку ответственность за книгу, которой он не писал. Тем более, неизвестно было, как книгу примут.
Видимо, отраженный нами образ оказался убедительным, так что во втором издании, массовом (в черной обложке), которое делалось не нами и без нас, написали: «Рассказы митрополита Питирима». Мы вроде бы всё объяснили в предисловии, но, похоже, читатели всё же так и не поняли, что это произведение не просто скомпилировано, а сделано фактически в жанре центона, своеобразной «мозаики цитат».
Оно, как и положено мозаике, собрано из множества мелких фрагментов. Размер фрагментов – от одного предложения до нескольких страниц. Но существеннейшая составляющая любого произведения – авторский замысел, основные идеи, которые вкладываются в произведение, – принадлежит нам. При этом там нет ни одного предложения, которое мы сочинили бы сами. Склеивая текст из мелких кусочков, мы очень заботились о том, чтобы не заредактировать, не засушить его, старались сохранить все обороты речи, иногда даже шероховатости.
Как создавалась книга? Сначала мы просто записывали по памяти то, что рассказывал владыка, причем старались сделать это сразу же, выйдя от него, буквально за дверями. Изложение от первого лица показалось оптимальной формой, позволяющей передавать детали без лишних пояснений. Потом прибавился материал диктофонных записей, но опять-таки это были разрозненные отрывки, «лирические отступления» из лекций, истории, рассказанные к слову.
Что еще могу сказать? Собирать свои рассказы владыка нам позволил, но записей не видел и что из них выйдет, скорее всего, не предполагал. Или положился на волю Божию.
Думаю, его собственное восприятие эпохи, в которую ему довелось жить, было намного трагичнее сохраненных нами рассказов.
– Воспоминания – сложный жанр. Как была воспринята эта книга в обществе – церковном и вне Церкви?
Митрополит Питирим (Нечаев)
– Когда после смерти владыки мы показали наши записи близким ему людям, сначала все очень обрадовались, а потом вдруг испугались. Зазвучали мнения, что «это нельзя публиковать», что «это повредит репутации владыки». Но у нас была какая-то внутренняя убежденность, что читатели поймут всё правильно.
Выход первого издания был довольно драматичным, почти детективным. Мы издали 500 экземпляров на средства, частично пожертвованные благотворителями, частично собранные прихожанами. Каждый шаг давался с трудом, в последний момент вся затея чуть было не сорвалась. Слава Богу, сейчас уже все друг друга простили.
Когда книга вышла, реакция была разной, но количество положительных отзывов во много раз превысило количество отрицательных. Да и отрицательные были в какой-то мере похвалой, поскольку недоброжелатели критиковали в нашем «центоне» авторский замысел митрополита: почему он сказал об этом и не сказал о том, почему мало уделил внимания таким-то людям, зачем вставил в свой рассказ церковные анекдоты. Но я уже объяснила: если о ком-то мало, – значит, нам не посчастливилось услышать больше, если что-то включили, то, значит, нам показалось, что это вписывается в общую картину.
Ну а из положительных особенно дороги были отзывы тех, кто владыку знал и услышал в книге его живую интонацию. Были и удивительные случаи радикальной перемены отношения к нему. Некоторые люди, осуждавшие его и недолюбливавшие, вдруг сделались его почитателями. Но, конечно, это произошло не со всеми.
Насчет реакции вне Церкви мне трудно сказать в целом. Кто-то говорил, что книга если и не приводит к вере, то свидетельствует о том, что жизнь абсолютно и полностью по вере возможна и в наше время, здесь и сейчас.
Работа над книгой
– Митрополит Питирим – яркая и сложная фигура. Что вам лично особенно запомнилось в митрополите Питириме? Каким он был?
– О владыке так часто говорят – «яркая и сложная фигура». Первая часть определения неоспорима, он был разнообразно одаренный человек. Но насчет сложности – в том и парадокс, что на каком-то уровне общения – ну, к примеру, на уровне воспоминаний – владыка оказывался очень простым, искренним и доверчивым. Надеюсь, что в книге это удалось передать. Хотя вместе с тем он был и очень строг с нами, общения с ним всегда было намного меньше, чем хотелось.
Тогда мы восхищались «духовной родословной» владыки. Главными своими учителями он называл настоятеля храма Иоанна Воина на Якиманке отца Александра Воскресенского (о нем есть книга «Духовник старцев», достаточно сказать, что у него некоторое время окормлялся отец Иоанн Крестьянкин); патриарха Алексия (Симанского) и преемника оптинских старцев, преподобного Севастиана Карагандинского. Ну и то, что его собственная священническая династия насчитывала 300 лет, восходя, по-видимому, к племянникам святителя Питирима Тамбовского, его небесного покровителя. В нем очень чувствовалась любовь к церковной традиции, благоговение, пронизывавшее быт, – хотя парадоксальным образом он был открыт и всему новому.
Удивительно было, что он никого никогда не осуждал. Кстати, мы не сглаживали его оценок в воспоминаниях, потому что это был максимум негатива, который можно от него услышать. Обычно бывает, что, если человек в печатных оценках сдержан, то в кругу своих позволяет себе куда более сильные выражения. С владыкой было не так. Он даже самым близким, даже сестре, никогда не изливал откровенных осуждений.
Сейчас, по прошествии лет, я скажу: самое поразительное, чего я больше ни в ком не встречала, – это было умение прощать врагов. Я не буду говорить о том, что владыка, будучи сыном репрессированного священника, не возненавидел советское общество, остался патриотом своей страны – этому кто-то может не поверить, а кто-то расценить как конформизм. Но то, что в последние годы он простил тех, кто разрушил дело его жизни, кто его предал (а были сотрудники, поспособствовавшие его удалению из отдела); как он никогда и никому не жаловался на то, что с ним обошлись несправедливо – вот это несравнимо ни с чем.
Впоследствии я не раз наблюдала, как люди, обличавшие его за недостаточную верность православию, при малейшей личной обиде поднимали крик на всю доступную им аудиторию. Думаю, что судить о поступках владыки имеет право только тот, кто способен так же, как он, выносить испытания.
– Когда и при каких обстоятельствах вы, человек не церковный, пришли в Церковь?
– Мне было 20 лет, когда началась перестройка. Мое вхождение в церковь совершалось очень постепенно. «Евангельским приготовлением» для меня стала учеба на филфаке МГУ. Я застала удивительный период «тайной свободы» – еще в начале 80-х. Вехами на пути к вере для меня стали замечательные лекции Вячеслава Андриановича Грихина по древнерусской литературе, чтение по-гречески Нового Завета с Юрием Анатольевичем Шичалиным и с ним же позднее – «Апологии Сократа», лекции Андрея Чеславовича Козаржевского о каноне Нового Завета, Юрия Григорьевича Кудрявцева по философии – это, конечно, не полный список всего, что на меня повлияло.
Но это всё была пропедевтика. Крестилась же я только в 1988 году, в год тысячелетия крещения Руси, крестилась по какому-то знаменательному повороту судьбы, в Волоколамске, и тогда же начала ходить в храм Воскресения словущего на Успенском вражке, где служил митрополит Питирим.
– Как вы стали референтом митрополита Питирима? Что вообще делает референт митрополита? Мы привыкли считать, что референт – человек, условно, разбирающий почту и конспектирующий за шефом. Понятно, что в вашем случае – это гораздо большее участие.
– Мое знакомство с митрополитом Питиримом продолжалось без трех недель 10 лет. Первый рабочий день, в фонде «За выживание и развитие человечества», в Денежном переулке, я не помню, зато хорошо помню свой первый серьезный разговор с владыкой, как раз накануне открытия Архиерейского собора 1994 года. Он тогда сказал, что у него есть мечта (или, точнее, завещание патриарха Алексия I) – издать Чудовскую рукопись Нового Завета 1354 года, которая приписывается святителю Алексию, митрополиту Московскому (вообще правильнее говорить – Киевскому). И предложил мне этим заняться. Я с радостью согласилась, благо моя филологическая квалификация вполне это позволяла.
А на прощанье владыка попросил, уже совсем по-отечески обращаясь на «ты»: «Съезди завтра в храм Иоанна Воина, помяни патриарха Алексия, архимандрита Севастиана и протоиерея Александра. И за меня подай записочку». Естественно, просьбу я выполнила.
Но случилось то, чего владыка и опасался: именно тогда Издательский отдел был реформирован, а он отстранен от должности председателя. Для него, конечно, это было трагедией, но для нас оказалось благом: мы смогли к нему приблизиться только потому, что работоспособных людей вокруг него стало мало.
Референт — Татьяна Александрова
Книгу я подготовила года за два, потом мы долго мучились, пытаясь найти спонсоров для ее издания. Владыка рассчитывал, что удастся издать ее к 850-летию Москвы, но имя святителя Алексия никого не вдохновляло. В конце концов наши усилия увенчались успехом, за что огромная благодарность директору издательства «Северный паломник» Сергею Владимировичу Обуху.
Наше издание вполне благосклонно встретили специалисты, может быть, ничего особенного в нем нет, в настоящее научное исследование эта тема у меня не переросла, это была просто добротная расшифровка, но я сделала, что могла. Сама разработала принципы этого издания. Даже какие-то элементы шрифта пришлось в компьютере дорисовывать самой.
А потом были еще разные занятия, иногда совсем далекие от моей профессии. Поскольку сотрудников у владыки остались единицы, универсальность приветствовалась. Да, и почту разбирать приходилось, и рассылать поздравления архиереям на праздники, и лекции записывать, и рабочими руководить при подготовке монастырской выставки, и даже продавать свой Чудовский Новый Завет на книжной ярмарке, предлагать его в книжные магазины. Кстати, у меня еще лежат в квартире недораспроданные пачки книг, я бы их с радостью пожертвовала заинтересованным людям.
– Если разделить вашу жизнь на «до» и «после» митрополита Питирима, то как она изменилась?
– Работая у владыки, я не прекращала преподавать, написала диссертацию, поэтому дальнейший мой путь определился быстро. Тогда Юрий Анатольевич Шичалин предложил мне работать на кафедре древних языков и древнехристианской письменности в ПСТГУ, где я и остаюсь по сей день.
Я получила возможность заниматься любимым делом: преподаю древнегреческий, латынь, историю позднеантичной и раннехристианской литературы, занимаюсь научными исследованиями, переводами античных авторов и святых отцов (в частности, участвую в проекте по переводу творений святителя Амвросия Медиоланского). Так что у меня всё сложилось, как я хотела.
– Вы подчеркнули, что у владыки Питирима была любовь к церковной традиции. Что вы считаете (и что не считаете) традицией? Можно ли сказать, что в каких-то случаях традиционность, нежелание новшеств может навредить?
– Если говорить о церковной традиции, то, на мой взгляд, это та форма бытования Церкви, которую мы восприняли от своих наставников и которую должны сохранить, усовершенствовать, по мере возможности, и передать своим ученикам и потомкам.
Здесь надо разделять дух и букву. Буква, как известно, убивает, а дух животворит. Главное – разглядеть в традиции этот родник живого духа, тогда и буква наполнится смыслом. Ну и прежде чем что-то менять, надо постараться доброжелательно понять то, что мы имеем. Иначе можно сломать, что было, а построить нечто намного худшее, только отдалив ту цель, которая ставилась изначально. Этому нас учит и опыт советского прошлого.
Разрыв традиции, стремление второй раз войти в реку, из которой давно вышли, реконструировать то, чего мы достоверно не знаем и чего, может быть, никогда и не было в том виде, в каком нам представляется, грозит превращением церковной жизни в игру.
Но, конечно, с тем, что просто «налипло» на церковную жизнь, что противоречит духу Евангелия, духу любви, безусловно, можно и нужно расставаться. Это и суеверия, и не подтвердившиеся научные представления древних, и жестокость нравов, которая простительна, скажем, для IV-VI веков по Р.Х., но которая должна бы уже смягчиться за двадцать веков пребывания Церкви в мире. Но во всём нужна осторожность, ведь церковь – живой организм, операции топором не делаются.