Моя мама всегда молилась
– Владыка, вы родились в верующей семье?
– Вопрос не такой простой, как может показаться на первый взгляд. Это было советское время, когда человеку, ходившему в храм, были закрыты все пути. Сейчас все, слава Богу, изменилось, и значительно…
Моя мама рассказывает, что в детстве всегда молилась. Молилась – и будучи в школе, и будучи студенткой медицинского вуза: когда шла на экзамены, всегда просила у Бога помощи. Раньше я этого не знал, но сейчас, когда мама старенькая (но все равно поехала со мной в Заполярье), ее рассказы дают возможность понять, что не только на экзаменах, но и во всех важнейших моментах ее жизни эти молитвы были действенны.
А когда я приезжал к бабушке, всегда видел у нее иконку, она была глубоко верующим человеком.
– Вы были крещены во младенчестве?
– Да. Родители жили на Ставрополье, это довольно патриархальная среда, где очень крепки традиции казачества. Некрещеных людей там нет.
Доброе сочувствие студентов филфака
– Когда произошла та встреча, которая привела вас к Богу уже сознательно. Что определило ваш жизненный путь?
– Я думаю, это вопрос неоднозначный. Хотя в Священном Писании сказано, что сердце человека к человеку, и человек научается человеком, иногда такого явного посредничества не обретается.
Я скорее могу отметить, что, Промыслом Божиим, вопреки желанию отца, пошел на филфак МГУ. Наверное, это было влияние мамы, которая очень любила литературу, поэзию. Видимо, этот путь – через русскую классическую литературу – стал для меня определяющим.
Поступив на английское отделение, я перевелся на русское. Знакомство с творческим путем Гоголя, Достоевского, Пушкина стало для меня фактором, который заставил задуматься о самых важных для русского человека вещах. И после первого курса я ощутил, что не могу жить без храма, без Церкви. А потом сыграло роль доброе сочувствие студентов филфака. Однокурсник на отделении структурной лингвистики Саша Троицкий познакомил меня со своим духовником, привел в храм. Так началась моя настоящая христианская жизнь. Это был 1979-й год.
– Времена были совсем непростыми…
– Да. Я прекрасно помню оцепления вокруг храмов, давку, цепочки комсомольцев во время пасхальных богослужений… Естественно, в вузах, которые готовили гуманитариев, как и в прочих, были «первые» отделы.
– Какое-то давление на вас оказывали? Ведь информация все равно просочилась.
– Московский университет – это такой специфический вуз, где было не так просто влиять на студентов. В университете во все времена училось много иностранцев, много студентов из семей, где родители занимали немаловажные позиции в государстве, поэтому, будучи в такой среде, я «давления» не ощущал.
– А кто был вашим первым духовником? В какой храм вы пришли?
– Это храм Святителя Николая недалеко от Павелецкого вокзала, в Кузнецах. Настоятелем там был отец Всеволод Шпиллер, вокруг него сформировалась целая плеяда священников, которых он воспитал и защищал своим авторитетом. Его духовная дружба с митрополитом Антонием Сурожским служила мощным рычагом, который поддерживал особый статус этой церкви.
Епископ Иаков с путешественником и священником Федором Конюховым
«Как вы стали монахом?» – «Я просто жил христианской жизнью»
– А когда впервые пришла мысль о монашестве? Делились ли вы этим с близкими людьми?
– Я ни о чем не задумывался, я просто жил христианской жизнью, ходил в храм, молился. Среди священнослужителей этого храма был иеромонах Павел (Лысак), а среди прихожан – верующие ребята из университета – Миша Селезнев, сейчас ведущий библеист Московской Патриархии, Лена Головина, дочь выдающихся университетских математиков, – настоящая верующая молодежь, их тогда можно было пересчитать по пальцам. Они исповедовались у отца Павла, и я оказался среди них.
Считаю, что это было очень хорошо – делать свои первые шаги христианской жизни с единомышленниками, людьми, которые очень серьезно относились к своему выбору и были настоящими друзьями.
Я читал книги, молился; может быть, общий ход жизни привел к тому, что я очень органично, не задумываясь и не планируя этих шагов, поступил после службы в армии в семинарию, потом в академию. А дальше сыграла роль близость с братией Лавры, среди которой был и будущий митрополит Даниил, мой наставник, мой очень хороший друг и соратник.
Связи с Лаврой становились все более тесными, и после второго курса академии я написал прошение о зачислении меня в состав братии. Получив благословение, в мае 90- года я оказался в числе братии.
– А как родители отнеслись к этому?
– Не помню всех этих разговоров; фактически, когда я уехал из Владимира, где жил с 1967-го года до поступления в Университет, я был уже самостоятельным. Годы студенчества, служба в армии с погонами лейтенанта на плечах – все это приучало к ответственности.
Для родителей такой выбор был, наверное, неестественным, потому что монашество – это уход от мирского образа жизни, но, тем не менее, с ними все было нормально.
Освящение часовни в отдаленном поселке
Филология означает «любовь»
– Книга о домонгольском русском монашестве «Созидатели Руси» — ваша первая работа; как возник ее замысел, при каких обстоятельствах?
– Это моя кандидатская работа. Я писал ее фактически в Московской Патриархии, где в течение четырех лет нес послушание референта Святейшего Патриарха Алексия II. Я уже был связан с определенным, и очень ответственным, кругом послушаний, жил в Чистом переулке, во флигеле патриаршего особняка, и работал над темой с большим интересом и самостоятельно.
Моим научным руководителем был отец Владислав Цыпин, который, кстати, тоже из этой плеяды Николокузнецкого храма: в свое время я видел его, когда он был ещё мирянином, среди духовных чад моего духовника – священника отца Всеволода Шпиллера.
– Как возник замысел этой работы?
– Сначала я хотел писать по аскетике, на кафедре патрологии, но то ли темы меня не заинтересовали, то ли профессор на кафедре уже набрал студентов, не помню точно. Наверное, в своем выборе я все-таки руководствовался желанием изучить, осмыслить путь аскезы в русском монашестве.
– Начального периода?
– Да, потому что все нужно начинать, идя ab ovo. Это был действительно удивительный период высоты, святости, период, который заложил фундамент для всего прочего и соделал Русь Святой. В реалиях трудов подвижников Руси видится мощь Русской Церкви и Русского государства.
– Для вас в этом был какой-то научный интерес не как для богослова, а как для филолога?
– Думаю, не нужно разделять. Филология – буквально означает «любовь к слову», а «слово» можно писать как с маленькой буквы, так и с большой. Я предпочитаю говорить о единстве. Логика очевидна: мы, безусловно, изучаем Священное Писание не только с позиций богословия, но и филологии.
– Детство во Владимире, филфак МГУ, армия. Какой период в доцерковной жизни, на ваш взгляд, самый важный?
– Для меня поворотным пунктом стало поступление в Университет. Лекции, открывающие глубины исканий человеческого духа: и языкознание, и филология, особенно русская филология. Русская литература стоит, конечно, на голову выше всех остальных национальных литератур вследствие того, что мы, русские, всегда решали самые важные вопросы бытия – не так, как шекспировский Гамлет. Эпистолярное наследие, дневники писателей – думаю, это не менее важный пласт в осмыслении творчества мастеров слова, нежели сами произведения.
Освящение полярного лагеря
Мудрый Патриарх
– Вы уже упомянули о нескольких годах служения рядом со Святейшим Патриархом Алексием II, вы всегда с благодарностью о нем вспоминаете. Что вам запомнилось из общения с ним?
– Его мудрость. Он всегда был таким в принятии решений. Его время – чрезвычайно трудное, – ельцинские годы, все было очень неоднозначно, и, конечно, действовали силы, которые старались скомпрометировать Церковь, вовлечь ее в какие-то проекты, не свойственные ее природе…
Патриарх был очень мудр. Ему досталось Промыслом Божиим это трудное время, определившее возможность творить добро, которую мы имеем сейчас, и которую тоже, на самом деле, очень не просто реализовать.
У ныне здравствующего Патриарха колоссальное поле деятельности. В жизни Патриарха Алексия II был подвиг терпения, принятия мудрых решений. Сейчас идет созидание и борьба за Россию, устроения жизни на фундаменте, часть которого создана Патриархом Алексием II.
Об этом говорит сейчас все – и средства массовой информации, и демографы, и экономисты, об этом свидетельствует и наша политическая ситуация с Украиной. Думать нужно не столько об экономике, не столько о демографии, не столько даже о культуре, сколько о духовном стержне, который сохранял всегда, и будет с Божией помощью сохранять нашу Россию, если только люди удержат духовное наследие Руси, выстроят жизнь на принципах Христианства.
Освящение спецборта – лётной лаборатории РОСГИДРОМЕТа
Монашество и служение миру сочетаются органично
– Более 20 лет вы состояли в братии Троице-Сергиевой Лавры. Что вам дал этот период?
– Ответить должен одним словом: счастье. С чувством радости и благодарности вспоминаю годы послушничества, блаженная жизнь… Попечение владыки Даниила (тогда – отец Даниил), с его добротой, искренностью. Он был уже благочинным Лавры, моя келья оказалась рядом с его кельей-кабинетом. Мы молились вместе.
Приняв послушание руководить лаврской киностудией, читал сценарии, встречался с друзьями владыки Даниила, это был большой и богатый круг общения. Потом началось его служение в высоком епископском достоинстве, мои экспедиции на Дальний Восток, в его епархию. И сейчас наше духовное единение, соработничество, сомолитвенное делание продолжается.
– Вы сказали о том, что руководили киностудией, также вы редактировали газету… как, на ваш взгляд, сочетается монашеский путь, предполагающий отречение от себя, и творчество, предполагающее развитие, скажем так, индивидуализма, раскрытие личности?
– Я не могу сказать, что смысл общеупотребительного сейчас термина «индивидуализм» здесь уместен. Монашество и служение миру сочетаются очень органично. Это мы видим и в древних святых отцах, в их подвиге. Вспомните преподобного Виталия, который надевал мирскую одежду, приходил в дома блудилищные, платил деньги и целую ночь рассказывал о высоте христианской жизни, о чистоте и так спас множество душ.
Монашество – это острие Церкви, которое всегда направлено к людям, чтобы осолять мир, чтобы люди видели настоящий смысл жизни, но чтобы они понимали, как нужно жить. Это чрезвычайно актуально в наше время, потому что десятилетия борьбы атеистического государства с Церковью, увы, оставили печальные следы.
Один из моих очень хороших друзей рассказал о неком монахе. К нему приехали родители и услышали: «Вы нарушили мой покой». Это не монах. Он должен жить так, чтобы христианской добротой, любовью к ближним, духовным богатством сердца обратить ко Христу своих родителей, а не показывать им на дверь. Настоящее монашество – это всегда миссионерство, труд, а не эгоистическое искание покоя, пусть даже в границах монастыря. Да, монастырь окружен стенами, потому что мир лежит во зле.
Мы должны отрывать эту суету, мы не должны попускать ей вторгаться в кельи, в храмы, в монашескую жизнь. Но сами монахи – они как аккумулятор, который постоянно собирает духовную энергию, чтобы действительно осолять, поддерживать мир: и словом, и примером вести к Богу.
– Владыка, занимаетесь ли вы сейчас фотографией? Остается ли на это время?
– Конечно. Там, где я бываю, редко кто может побывать. Хотя это трудное дело, требует и времени, и сил, причем не только душевных. Фотоаппарат Nikon 3 – это тяжелая машина, плюс три объектива, плюс штатив, даже физически трудно таскать такой комплект. Но это стоит того, на сайте нашей епархии вы можете в том убедиться.
Конечно, со мной была камера и в первой экспедиции на Дальний Восток, когда владыка Даниил пригласил меня еще во времена монашеской жизни в Лавре заняться фильмом, отразить процесс возрождения Православия в островной, самой восточной, епархии Русской Православной Церкви. Фильм – это один жанр, а фотография – другой. В свои миссионерские поездки я беру и фото- и видеокамеры. Эти материалы востребованы, свидетельство тому не только книги, но и календари Патриаршего проекта «Русская Арктика», и наш сайт.
О хобби и источнике силы
– Остается ли у вас время на чтение, на какие-то хобби, увлечения?
– Я думаю, «хобби», «увлечения» в отношении священнослужителя – это вообще не только неподобающие термины, но и неподобающие понятия. У нас есть дело нашей жизни. Я не понимаю тех (хотя иногда встречаю такие примеры), кто тяготится общением с людьми. Если ты сеешь слово, Господь дает силы, нет такой усталости, какую человек испытывает среди мирских людей.
Когда-то, во время учебы в семинарии и академии, я был экскурсоводом Церковно-археологического кабинета МДАиС. Вот когда приходят мирские люди, и ты проводишь экскурсию (час-полтора), то это изматывает. А когда ты служишь, проповедуешь, молишься, даются силы – парадоксально, но это так.
Внешние люди оценивают это по-другому, им это кажется безумно трудным – стоять и молиться часами. На самом деле здесь совсем другой опыт. И когда я вижу церковнослужителей, которым их служение в тягость, то понимаю, что они, может быть, просто не на своем месте. Иногда такое бывает: жизнь сложна, люди совершают ошибки и иногда делают то, что не в Промысле Божием, а в их планах, а ведь это не одно и то же.
Сейчас пишу книгу о Севере. Мы делаем выставку про великое освящение храма в Антарктиде. Должны с Божией помощью, сделать альбом по экспедиции – освящению храма в Антарктиде. Конечно же, продолжается большая экспедиционная работа.
Что касается чтения. Есть такая закономерность, которую люди мирские, думаю, с трудом замечают: когда ты читаешь произведение художественное или публицистическое, написанное человеком, только человеком, оно может быть очень интересным. Потом ты начинаешь замечать какие-то швы. Потом начинаешь замечать недостатки. Я, как и любой монах, читаю монашеское правило, для меня это очень большая помощь. Кажется, почти «одно и то же», но на самом деле это как дыхание – ты дышишь, и тебе не тяжело, хотя каждый вздох – одно и то же.
Читаю Евангелие, Новый Завет, Ветхий Завет – учительные книги, те, которые я преподавал в московских духовных школах. Стараюсь читать Псалтирь, по кафизме, стараюсь читать «Добротолюбие» – немного, потому что, знаете, в одной из библейских учительных книг сказано, что мед нужно вкушать в меру, дабы не опротивел гортани твоей. Конечно, я читаю и другие книги, не всегда, может быть, они покажутся естественным кругом чтения священнослужителя, но мне интересны современные тенденции в культуре, они говорят об очень многом. Духовный фундамент дает возможность их понимать и объективно оценивать.
Я с удовольствием читаю работы по истории культуры и науки, географические исследования. Мне это интересно. Когда я лечу на самолете, обязательно беру журнал «Русский мир», очередной выпуск, и читаю о чем пишут и что говорят люди, размышляющие о путях России. Скажем так, как епископ я открыт больше, чем может показаться стороннему человеку.
Поездка в отдаленные приходы епархии
«Церковь нужна полярникам»
– Ваши впечатления от Антарктиды? Хотели бы ещё вернуться? Владыка Даниил сказал, что вас влекут труднодоступные места. Можете вы сами о себе это сказать?
– Я думаю, вопрос не совсем правильно задан. Любое настоящее, то есть нужное, дело всегда трудное. Когда мне задают такие вопросы, я отвечаю, что самое трудное – это служение в благоустроенной, денежной, культурной Москве. Посмотрите на Патриарха: колоссальное, безмерное бремя трудов и ответственности.
О себе я могу сказать, что отдыхаю в экспедициях – физически отдыхаю, высыпаюсь.
– А в Антарктиду вы хотели бы ещё вернуться?
– Патриарх назвал меня, может быть, в шутку (но думаю, что в каждой шутке есть доля шутки, на самом деле она отражает реальность) – «епископом всея Арктики и Антарктики». Я вижу, что Церковь нужна полярникам. Даже когда я летел сюда, в Архангельск, встретили во Внуково двух членов Ассоциации полярников, мы сразу начали говорить о «наших северах».
Нужно делать так, чтобы люди даже в экспедициях обрели путь к Богу через общение, через православную литературу. Это будет востребовано, я ничуть не сомневаюсь, потому что знаю это на собственном опыте. Первая моя экспедиция – это открытие храма в 2004 году. Потом, через пять лет, я прилетел на пятилетие храма, и сейчас в Антарктиде – великое освящение храма, которое Патриарх благословил и доверил совершить мне. Поприще большое, нужно тем более работать. А в дальнейшем – как Бог даст, я не хочу «составлять планы», тем более, загадывать.
– Жить и работать за Полярным кругом – тяжкий труд, условия порой просто не приспособлены для жизни. Полярники часто обращаются к духовенству за советом, с чем идут, что вы советуете?
– Заполярье и полярники – понятия не совсем тождественные. А закон везде один: когда чувствуют трудности, тогда и обращаются. Как правило, так. К счастью, сейчас плоды трудов становятся все более очевидными.
Недавно по просьбе одного из руководителей нарьян-марского колледжа освятил часовню, которую этот человек построил в лесотундре, так началась наше общение, которое привело к тому, что он принял крещение. Кстати крестили на следующий день после того, как ему исполнилось 66 лет. И в этот же день он повенчался. Через неделю причастился.
Путь человеческой души ко Христу всегда труден, потому что речь идет не об освоении средств, не о строительстве, пусть даже крайне важных объектов, речь идет о людях. Нужно ли здесь о полярниках, нефтяниках, моряках, оленеводах? Безусловно. Только, наверное, нынешнее время особое в том смысле, что мы должны идти к ним, а не ждать, пока к нам придут.
Правда, нефтяники сами пришли просить молитв о том, чтобы зимник долго стоял. Компанией «Башнефть» перед ее дочерней организацией, работающей в нашем округе, были поставлены архисложные задачи, и Владимир Михайлович Нестеренко пришел ко мне и сказал: «Владыка, нужна ваша помощь». Слава Богу, усердными трудами нефтяников (на Бога надейся, а сам не плошай) задачи были выполнены, и результатом искренней благодарности этих людей явилось их содействие в воссоздании нижнего придела, который был так нужен Нарьян-Мару. Теперь в Пасху, в великие праздники мы можем совершать две литургии, раннюю и позднюю.
Главное правило одно для всех, независимо от того, где служит человек – в Москве, на Дальнем Востоке, на юге или в Заполярье. Нужно идти к людям. Потому что долгие годы, десятилетия забвения животворных начал веры, конечно, отучили многих людей правильно мыслить о Боге. Но, слава Богу, настали времена собирать камни.
Труднее всего быть одному
– Что вам самому кажется самым сложным в жизни на Севере?
– Наверное, это справедливо не только в отношении моего служения или служения священников, но и всех, кто так или иначе совершает нужные и важные дела на Севере: самое трудное – быть одному. Это касается не столько обстоятельств внешних, когда помощи ждать неоткуда; это, по сути дела, то одиночество, которое испытывают все, которое закаливает и служит общим мерилом того, принимает Север человека или же он не выдерживает и уходит. Труднее всего быть одному. Но Господь посылает и людей, и помощь, – имиже весть судьбами. Наверное, эти трудности необходимы.
– А можно ли говорить о каких-то отличиях церковной жизни на Крайнем Севере и, например, в средней полосе?
– Безусловно. У меня острая нужда в священнослужителях. Где их взять здесь, где территория огромная, населения мало, а уж тем паче людей подготовленных, а уж тем паче отвечающим каноническим правилам, а уж тем паче тех, которые хотели бы жизнь свою посвятить служению Богу?
В центральных районах России есть священники, есть выбор, на кого возложить те или иные задачи. У меня такого выбора нет. Остается, как и всегда и везде – молиться Богу, но и не сидеть сложа руки.
Это подтверждается и общением с собратьями-архипастырями, и священнослужителями, и даже мирянами: самое сложное – это люди. А в условия Крайнего Севера это проблема из проблем и задача из задач. Могу привести пример: семинарист после 3 или 4 курса, который приехал к нам (его благословил один из наших лаврских старцев), через год уехал обратно. Ему было тяжело: «Владыка, вы можете, а мы нет». Хотя я не согласен с такой формулировкой, потому что ее смысл – самооправдание в отвержении креста.
Никакой возможности удерживать людей я не рассматриваю. Все измеряется той мерой, которая в самом человеке: может он вынести подвиг, почувствует ли он радость от этого дела, или он ищет других, более легких путей, благоустройства земной жизни.
«Ищи на месте – все остальное непрочно»
– А как вам идея распределения выпускников духовных школ?
– Недавно я случайно встретился с владыкой Димитрием Тобольским, с которым мы очень давно знакомы. Я спросил его относительно такой возможности – и получил подтверждение слов митрополита Варсонофия: «Владыка, ищи на месте, потому что все остальное непрочно». Возможно, конечно, по договоренности, по согласию направить сюда кого-то из священнослужителей, но исключительно монахов, и только на какой-то срок. Но это же не решение проблемы.
Кроме того, конституционные нормы препятствуют церковным учебным заведениям направлять людей, как это, допустим, существует в армии. Это плохо: церковнослужитель должен быть готов – не к трудностям, а к своему служению во всех обстоятельствах. Это его закалит и поможет стать тем, кем он должен стать.
Чувствую нечто от белой зависти, глядя на труды покойного епископа Якутского Зосимы. Похожие обстоятельства: Крайний Север, огромные территории, мало народу, – но там строится семинария. Значит, там нашлись эти люди! Там уже создано духовное училище, там трудами владыки ныне здравствующего дело продолжается.
Быть всем для всех
– В чем вам видится суть служения архиерея?
– Она сформулирована апостолом Павлом: быть всем для всех. Вот и все. Лучше и короче не скажешь. Это я вижу в тех архипастырях, которых знаю, во владыке Данииле; это является и моим жребием, хочу я этого или нет. А насколько человек может вместить глубину апостольского слова – другой вопрос.
– Страшно ли было начинать архипастырское служение?
– Вообще-то было страшно. А потом, когда я прилетел и начал служить, начал общаться с людьми – все стало нормально. Страшит-то всегда неизвестность. Но помощь Божия проявилась и в людях, и во многих обстоятельствах, даже в том, что мне помогает руководство авиакомпании «ЮТэйр», благодаря чему я могу летать и работать по крайне важным направлениям.
В материальном отношении, несмотря на то, что регион очень богат ресурсами, епархия очень бедна. К сожалению, до настоящего времени из уст тех людей, которые хотели бы видеть положение дел в хорошем смысле идеальным, я часто слышу: «Владыка, к вам должны приходить нефтяники и спрашивать: «Чем мы можем помочь?». Пока этого нет, за уже упомянутым исключением.
– А с чем это связано? Богатейший регион, богатейшие компании…
– Это связано, во-первых, со «славным» советским прошлым, в котором Церковь вообще не имела права существовать, а во-вторых, с нашим «славным» демократическим настоящим, где мера всего – деньги, и цель всего – деньги. Людям нужно пройти через многие трудности, чтобы понять, что с собой мы забираем только добро или, увы, зло. То есть то, что мы сделали, что помыслили, что сумели воплотить. Наверное, каждый должен пройти свой путь, чтобы это понять.
Я сделал для себя вывод из прежней жизни: чтобы мне не было стыдно за кого-то, я просто перестал просить. Лучше я буду просить у Бога. И помощь приходит, потому что Господь посылает тех людей, которые хотят и могут творить добро.
– А непосредственно с антицерковными настроениями вы сталкивались?
– Сталкивался. Причина та же самая, независимо от возраста и социального положения. Чего люди боятся на самом деле? Подвига. Самое трудное – захотеть измениться к лучшему. Не важно, где ты, на Севере, в Москве или Нью-Йорке. Люди боятся начать жить жертвенной жизнью для Бога. А если они начинают так жить, то неожиданно для себя обнаруживают, что именно это доставляет настоящую радость.
Речь не о материальных благах. Господь не сказал: дайте Мне то-то, то-то и то-то. Да, когда-то в православной России была десятина, и в других христианских странах до сих пор платится налог, чтобы Церковь могла осуществлять свою очень многогранную деятельность – благотворительную, миссионерскую и прочее, прочее, прочее. Но Бог всем нам говорит: «Сыне, даждь Ми сердце твое» (Притч 23:26).
– Основные направления развития епархии сейчас?
– Скажу сразу, они все трудные. Строительство духовно-просветительского центра, миссионерская деятельность; и, конечно же, самое главное, что определяет само бытие нашей епархии как самой северной епархии России – крайние северные территории. Экспедиционная деятельность, сотрудничество с полярниками, как Арктики, так и Антарктиды, потому что, в принципе, это единая когорта людей.
Кадровая проблема
– Владыка, насколько активна приходская жизнь в епархии?
– В Нарьян-Маре у меня всего два священнослужителя. Помимо богослужений и треб они занимаются работой в доме престарелых и инвалидов, организацией волонтерского общества имени жен-мироносиц, еженедельным служением в роддоме, работой по защите детей; работой на радио, телевидении – слава Богу, после нескольких попыток, со сменой руководства, наконец-то получилось все это запустить. Тесно взаимодействуем с органами правопорядка, МЧС, прокуратурой.
Конечно, я ощущаю как долг необходимость больших дел, но кому их доверить и поручить? Если бы у меня были подготовленные кадры, можно было бы делать гораздо больше.
– О развитии монашества в епархии вы думали?
– Конечно. Я просто вижу, что вокруг храма складывается женская община. Это правильно со всех точек зрения, потому что есть люди, которые могут составить костяк монашеской общины. В наших планах, если Бог даст, параллельно с возведением духовно-просветительского центра построить монашеский корпус. Тогда фактически эта задача начнет осуществляться. Есть женщины, которые уже сейчас посвятили жизнь Богу, приносят себя в жертву в хорошем смысле слова, находят в этом отраду, утешение. Например, старушка, ей недавно исполнилось 70. Иногда в будний день на клиросе только она и больше никого нет.
Вопросы о личном
– Владыка, несколько личных вопросов. В чем ваша самая большая радость?
– В молитвенном общении с людьми.
– Что главное, чем вы научились от родителей?
– Быть идеалистом (не мечтателем) и видеть положение дел как оно есть; любви к слову.
– Кем вы мечтали стать в детстве?
– Класса до восьмого я думал, что пойду по стопам отца – в авиацию.
– Была ли когда-то ваша жизнь в опасности, и повлияло ли это как-то на вас?
– Конечно, была, и не однажды. Упомяну пожар в Московской духовной академии в 1987 году, когда мы, студенты 3-го курса семинарии, спасались из пылающего здания. Кто-то выпрыгивал из окон, кто-то голыми руками бил толстые стекла, резался… Погибли пять человек. Страшное испытание…
Еще во время последней экспедиции (осень 2013 года) попали в сильный шторм в Чукотском море. Небольшое судно, кораблик пограничной службы, 1700 с небольшим тонн. Скажу для людей знакомых с морем, что крен, зафиксированный неоднократно, – 45 градусов. Это уже, можно сказать, полет. Почти два дня я не уходил с мостика, как и капитан. Молился. Слава Богу, что я не подвержен морской болезни.
Но скажу честно: особого влияния на меня эти события не оказали, т.е. принципиально ничего не изменили, да было страшно, но если человек идет прямым путем, какая разница? Бывают такие случаи, когда решается вопрос жизни и смерти, и кто-то дает обещание Богу и просит его спасти – и спасается. Но это не мой опыт.
– Владыка, к какой книге или автору вы возвращаетесь чаще всего, кроме богослужебных?
– Сейчас мы готовим издание книги «Граждане неба» Валентина Свенцицкого. Это документальная повесть оставила глубокое впечатление. Всегда возвращаюсь к Книге Книг, потому что это неисчерпаемый источник нетленных благ.
– Что бы вы хотели рассказать, донести всем людям?
– Я думаю, не совсем правильно так ставить вопрос. Мы все должны нести людям Евангелие.
– Что вас сегодня больше всего беспокоит, о чем вы больше всего волнуетесь?
– Люди. Во всех смыслах этого слова. Священнослужители, паства, руководители, исполнители.
– Есть ли грех, который нельзя прощать? Вы сами легко прощаете обиды?
– Обиды и грехи – это разные вещи. Есть только один грех, который не прощается – нераскаянный грех. Если человек не кается, что тогда прощать? А относительно обид – вы знаете, это ведь по большому счету проблема самого человека, а не того, кого обижают. Я очень спокойно отношусь ко всем эти вещам. С одной стороны, привык к таким ситуациям, с другой – лучше всегда держать курс на Бога, а не на людей. Если будешь искать в людях понимания или помощи, начнешь, безусловно, в той или иной мере если не разочаровываться (и в себе тоже), то понимать их несовершенство. А когда на Бога возлагаешь упование, то и люди раскрываются с самой лучше стороны.
– Может ли вас что-то рассердить, и что?
– Конечно. Нерадение, нерадение и ещё раз нерадение о деле, которое не терпит нерадения. Об этом очень грозные слова Священного Писания: проклят всякий, творящий дело Божие с небрежением. Вот с этим я смириться не могу и не собираюсь.
– Как бороться с раздражением, если оно вдруг проступает?
– Делом заниматься.
– Был ли у вас такой момент, когда вы чувствовали, что опускаются руки, и нет сил бороться дальше?
– Были, конечно, хотя так формулировать я бы не стал: для христианина это не совсем правильно. Настоящая борьба происходит в тебе. Нужны вера, крепость духа и терпение.
Расскажу о высокоширотной экспедиции на борту ледокола «Россия» (сентябрь-октябрь 2012 г.) Через Британский канал выходим к кромке льда уже за пределами земли Франца-Иосифа, и вдруг выясняется, что мы не идем через Полюс, а направляемся прямиком к дрейфующей станции «СП-39».
Я был абсолютно уверен, что маршрут проложен через Северный полюс и освящение Полюса состоится. Предлагать изменить курс глупо и бессмысленно. Знаю по опыту, что безвыходных ситуаций не бывает. А сейчас – безвыходная. Ничего не смог придумать, молился: «Господи, как Ты управишь!»
А на следующий день после полудня поднялся на мостик, и вдруг из разговоров выясняется, что капитан изменил курс и идет через Полюс. Безо всяких моих просьб. Почему? Достойный капитан дальнего плавания, 28 лет проводит караваны, экспедиции – и ни разу не был на Полюсе! «Россия» на следующий сезон уходит в Балтику, потом – смена ядерного топлива, там вообще неизвестно что будет. У капитана есть внуки. И, конечно, настанет такой момент, когда они спросят: «Дедушка, расскажи, как ты был на Северном полюсе!». И дедушка принимает волевое решение – берет курс на Северный полюс. «Обыкновенное» чудо.
С делегацией представителей государств — членов Арктического совета на Северном полюсе
О нерадивых пастырях и теплохладных мирянах
– У всех людей бывает состояние теплохладности, «окамененного нечувствия». Как вы боролись с таким состоянием, если оно приходило? Как возгревать в себе веру, когда все становится скучным и обыденным?
– Ответ есть у многих святых отцов. Я стараюсь читать немного, по страничке в день «Добротолюбие». Святые отцы пишут, что нужно чередовать молитву, труд, книги… Есть масса дел, которые нужно сделать. В Заполярье очень помогает чистка снега возле храма. Очень.
– То есть вы сами этим занимаетесь?
– Да, занимаюсь. От древности пришла такая мудрость: ora et laboro, – молись и трудись.
– В чем главная проблема священников сегодня, и на что вы более всего обращаете внимание пастырей?
– Эта проблема была всегда: Златоуст в одной из своих проповедей произнес очень грозное слово о том, что Церкви никто не принес столько вреда, сколько ее нерадивые священнослужители. Мы должны быть ревностными до самопожертвования во всем.
– Это ваше обращение к пастырям?
– Это не мое обращение, это неизменный и важнейший принцип церковной жизни, иначе этот дар и бремя священства ты не сможешь понести.
– А в чем главная проблема мирян?
– Для мира, наверное, это теплохладность. У пророка Ездры в его третьей книге есть слова (я сейчас не могу точно воспроизвести, но смысл примерно такой): настанут времена, когда одна область будет спрашивать другую: «Не видела ли ты истину? Не проходила ли она по тебе?» И та ответит: «Нет». Смотрите, что творится у нас на Украине. Почему? Люди потеряли эту истину. Церковь возвещает о ней, но люди не могут ее удержать.
Пример из жизни Нарьян-Мара. Прилетаю, прохожу контроль. Стоит женщина, на груди крестик. Спрашиваю: «А вы у нас в храме бываете? Я вас что-то не помню», – «Я не хожу. Мне это не нужно». Вот вам и ответ. Ухожу и вслед слышу: «Может быть, когда мне будет плохо, тогда приду».
Самое страшное – когда у человека на груди крестик, а нужды в Боге он не ощущает. Это, кстати, касается всех, и нефтяников, и чиновников, и директоров школ, и простых работяг.
– А в чем главная сила современного христианина?
– Во Христе. Эта сила неизменна для всех христиан всех времен.
– У вас есть любимый, самый близкий духовно святой?
Как распределять святых? Это они могут распределять нас по нашим делам и жизни: «Ты ближе, а ты…» Святитель Николай – его я ощущаю своим покровителем, преподобный Сергий – как я могу из них выбирать? Это неправильная постановка вопроса, неправильная система координат. Такой вопрос подразумевает, что центр тяжести в тебе, но он должен быть в Боге.
Пресс-служба Архангельской епархии
специально для интернет-издания «Правмир»