Фото Олега СМОЛИЯ, сайт АиФ
На просторах нашей родины, сотрясаемой православными скандалами, я должна была найти его сама. Батюшку — героя для репортажа: священника — не гламурного, сельского, бессребреника и молитвенника…
По рассказам путешественников, тех, кто забирался в эти дремучие места, я нашла Млево. Старинное село в Тверской области, прямо посередине между двумя столицами, брусничное, грибное, лисье и волчье… Во Млево, говорили, служит особенный батюшка…
От Пасхи еще остался нетленный кулич. Старые половицы скрипят, пахнет сыростью. У одинокой, еле передвигающейся бабы Нины, верной прихожанки, живущей в непозволительных в ее летах 6 километрах от храма, еще с Пасхи — нарядный стол. Отец Владимир со своей матушкой встретил меня на пустой станции и привел в гости к старушке, которую только что, в 6 утра, они помыли в своей бане. Для бабы Нины местный батюшка — и «скорая», и пожарная, и МЧС, и психологическая поддержка, и, когда надо, такси.
На столе — творожная пасха в стеклянной банке. Я ем и слушаю рассказы Млевского прихода. Они удивительны. В них нет ничего среднего, серого. Неверие — так воинствующее, благодать — так вплоть до чудес, которые у млевского батюшки естественны, как радуга в небе: происходят, и все. Хотя бы потому, что, если вглядеться в чудеса, не так виден быт.
До второго пришествия
— Эй, девчонки! — первое, что услышали отец Владимир и матушка Алевтина, появившись на кривой млевской улочке 12 лет назад. «Мы ж оба в черном до пят, а глаз у местного жителя замутнен…»
От когда-то легендарных (еще древнерусской княгини Ольги) времен во Млево остался заливной луг, на котором гремела знаменитая Новгородская ярмарка, и редкий, «едва во всей России три таких наберется», уступающий в размерах лишь храму Христа Спасителя Спасо-Георгиевский храм, в котором службы шли и во время татаро-монгольского ига, и в Великую Отечественную, не прерываясь ни на день. Оттуда, с колокольни храма, видна батюшкина «епархия»: изгиб сияющей реки, по берегам которой были да сгинули монастыри, место, где ушла под землю часовенка вместе с молящимися, и 18 полупустых, спивающихся, «бездетных» деревень, тающих на глазах: каждый год «уходит» по одному дому…
Сколько батюшек спешили отсюда, с бескормицы, на хлебные городские места. «Отец Владимир, а вы как же так тут застряли?» — часто спрашивают млевского батюшку. «Да на кого ж я бабушек своих кину? Да и храм жалко, — удивленно отвечает он. — Ведь про него Иоанн Кронштадтский, отслуживший в начале века в его алтаре литургию и оставивший здесь свое облачение, шитое яркими цветами, сказал: «Стоять будет до второго пришествия».
Свою первую службу, 12 лет назад, отец Владимир Сафронов служил в облачении святого: денег не было на свое…
Быт и чудеса Млевского прихода
Когда-то он был радистом на флоте, летал в морской авиации, но в самые махровые советские времена в разрезе офицерской рубашки проглядывал неуставной крестик. Жили в Калининграде. Храмов там не было — ездили с женой причащаться в Литву. Когда в городе храм таки возвели — были первыми, кто в нем венчался. Отец Владимир пономарил, алтарничал, брал наряды вне очереди, только чтобы попасть на службу в храм. Вышел на пенсию. Рукоположился.
— Этот храм выбрал меня сам.
Батюшка с матушкой — люди городские, а во Млево: кочерга, печка, ухват. Сначала поселились в сторожке на кладбище. «Долго сами топили, пока не пришел татарин-печник и не сказал: «Ваш Бог есть: огонь уже давно стены за печкой лижет, вы едва не сгорели». Разве не чудо?»
Электричества в храме не было, во время службы чаша с водой замерзала, немели руки. Заболели воспалением легких.
— Лежим с температурой, денег — 10 рублей осталось, а хлеб тогда 5 стоил, вдруг люди из города приезжают. Я говорю им, сейчас пойду хлебушка куплю к столу, а то совсем подать нечего. Они: иди, иди. А сами за мной — и всю лавку скупили, я потом эти продукты всю зиму прихожанам раздавал. Скажете, не чудо? А теперь ты, матушка, про главное расскажи!
— Не было во что звонить, мы уже мечтали найти где-нибудь кислородный баллон, разрезать — и сделать из него колокол. И вдруг помер у нас здесь один мужчина, Пазухин…
— И я его соборовал, — подхватывает батюшка. — А потом приходит его сын и спрашивает, чем помочь. Я рассказал о своей мечте… Через 2 недели звонок: «Куда колокол сгружать?» Привезли! Подхожу к матушке, говорю, угадай, какое чудо произошло. Она: «Неужели машину подарили?» Я: «Бери выше: колокол!» Сидим оба, плачем…
Машина — подарок прихожанина из Москвы и предмет нареканий наезжающих дачников, которые священнический быт рассматривают сквозь призму столичных скандалов.
— Первые годы мы с матушкой — а она у меня и певчая, и казначей, и пономарь — пешком ходили по деревням, по избам служить. В одну рождественскую неделю нужно было обойти все деревни моей «епархии», а это 200 км на своих двоих. Бредем, всю утварь на себе тащим, 30 градусов мороза, однажды у матушки колготки к ногам прилипли… Я ей говорю: «А ну марш босиком!» Она прошла километр, ноги отогрелись, пошли дальше…
— Ходили, — вторым голосом ведет матушка Алевтина, — с батюшкой по домам, просили на храм: нам почти не подавали, сквернословили. Да что там: даже те, кто хотел бы пойти на службу, боялись в храм зайти: предыдущий батюшка без крестика внутрь не пускал, с сумками не пускал, строгий был…
А при отце Владимире так стало:
— Вижу, пьяный идет ко мне, говорит: «Есть хочу». Что ж я ему скажу: «Иди в церковь, молись?» Я ему скажу: «Заходи, дам картошечки…»
Такие чудеса… Иконы мироточат во Млево. В храме и у батюшки дома. И распятие. Говорят, люди исцеляются от рака у могилы Марфы-посадницы, что в трех метрах от кладбищенской сторожки. «Сам храм молитвенную силу имеет огромную. Женщина из Удомли бесплодная до сорока лет была, приехала к нам — сейчас 5 лет сыну». Ангелы поют в храме. «Мужской хор — на греческом языке… Я сначала боялся говорить: скажут еще, у батюшки белая горячка, но потом и сами прихожане стали подтверждать: видят в закрытом храме горящий свет и чудные голоса слышат».
И нет к млевскому храму очереди, как к храму Христа Спасителя, когда в него привезли православную святыню и перекрыли весь центр Москвы. И почему-то от этого во млевские чудеса веришь больше: они такие обыденные, близкие, руку протяни — и можно потрогать каплю масла, стекающую по ноге Спасителя на кресте, и никто за это не поругает. Здесь, во Млево, где поют ангелы и пьют горькую, так легко верить батюшке, когда он произносит как будто прописные истины как будто высоким штилем:
— Мы с матушкой несколько лет назад в аварию попали, так меня на 7-й день из больницы выгнали: люди ко мне все шли и шли, кто с бедой, кто за советом. А я умирать буду — должен им служить. Я же клятву давал, для этого и поставлен был…
За 12 лет служения отца Владимира, в начале которых и воду местные жители не давали Сафроновым брать из колодца («А я речку перекрещу и из нее ведром черпаю»), и, бывало, воровали из огорода картошку, научились уважать его тяжелый труд и тихую веру, его скромный быт и проникнутое чудесами бытие. Помогают ремонтировать храм, на праздники в нем бывает по нескольку сотен человек…
— Но что помогают, что проклинают, а в церковь ведь по-настоящему все равно не идут!.. Один мне говорит: «А ведь я теперь как: на ночь с вами разговариваю. «Спокойной ночи, батюшка, спокойной ночи, матушка!» — говорю». Да разве со мной говорить надо?!
— Как вас силы не покидают — если все напрасно?
— Старцы говорят: «Спасешься сам, около тебя спасутся сотни…»
Я складываю ладони лодочкой, подходя на прощание под благословение, — и лодочка моя неправильная. Отец Владимир молча поправляет: кладет правую ладонь поверх левой — молчит. И я вижу, какие ласковые у него глаза. Он спасется.
Полина Иванушкина