Это становится модным трендом: «Как посравнить, да посмотреть век нынешний и век минувший», в теперешнем варианте – развитой социализм и путинскую стабильность. И вывод получается тоже как у Чацкого: вроде как многое изменилось, а по сути и не менялось.
Спорят, как лучше: когда по конституции есть только одна несменяемая партия, и никаких вопросов, или когда в теории многопартийность и демократия, а на практике — поди попробуй? Первый вариант как бы честнее, второй как бы прогрессивнее…
Фото: Anuta-L, photosight.ru
Но если говорить всерьез, что изменилось за последнюю четверть века, так это градус патернализма. Говоря иначе, степень общественной тоски по сильному, справедливому и доброму отцу, который придет и всех хороших наградит, а плохих накажет.
Во всех традиционных обществах этот градус снижался по мере того, как они становились индустриальными и постиндустриальными, но происходило это в разное время и с разной скоростью. Россия, как водится, сначала запаздывала, потом бросилась догонять изо всех сил.
Еще сто лет назад русская деревня, в которой жило подавляющее большинство населения, управлялась большаками – немолодыми мужиками, у которых в подчинении ходили все бабы и вполне взрослые сыновья. Им оставалось только ждать своей очереди после отцов – или устроить бунт. Революцию 17-го года можно описать как восстание таких вот блудных сыновей против отцов, не склонных отделять им даже малую часть имения: папашу поскорее зарубить, деньги прогулять, избу спалить. А потом?
А потом самому стать большаком, да как же иначе? И сынов-дочек держать в узде, не распускать, известно ведь, чем кончается. Большаки-большевики – не случайное созвучие, полагаю. Ниспровергатели основ выбрали имя, этим основам как нельзя более созвучное. Переустроив всё в стране, выморив одних крестьян голодом, других загнав в колхозы и завербовав третьих на великие индустриальные стройки, Отца им не просто предоставили, но довели его образ до логического предела.
Да и в новую, уже антисоветскую революцию горожане-интеллигенты, выросшие в совсем других условиях, безо всяких большаков, по-прежнему тосковали о правильном, добром и справедливом отце, глядя на унылых дедушек на трибунах и мавзолеях. «Борис, борись!» и «Ельцин – наш президент» – это было важнее всяческих принципов, прав и свобод. И если парламент мешает демократии, то и шут с ним, с парламентом. Разве не так?
А может быть, нам в детстве слишком не хватало наших отцов? Они день-деньской пропадали на работе и с друзьями, или просто уходили из семьи. Они не очень-то умели быть отцами, ведь их собственные отцы так и не вернулись с войны… или вернулись в другие семьи, как оба моих деда. Как не хватало отца, как хотелось верить, что он будет! Вот этот, седой, речистый, красивый, энергичный – разве не подходит?
Но и этот оказался ненастоящим. И мы выбрали Путина – или нам его выбрали, но мы не возражали. Может быть, образ хитрого и циничного управленца, постепенно пришедший на смену сплошным Друзьям Физкультурников и Медным Всадникам, и есть его главная историческая заслуга.
И даже не заслуга – так уж оно сложилось, что выросло поколение людей, не приученных ждать от родного государства положенных милостей и отмеренных строгостей. Да и родным это государство они тоже не привыкли считать. Оно лишь как среда обитания, которую можно переделать поудобнее, а не получится – так и вовсе сменить. Но переделать, конечно, проще.
«Кто, ну кто же вместо нынешних?» – задают вопрос. А разумный ответ, похоже, всего один: да любой грамотный управленец, хоть тот же самый Путин. А если не он, так в стране еще много граждан, обладающих активным избирательным правом. Это отцов не выбирают, так с ними и живут, а на вакантные должности просто-напросто отбирают по конкурсу. Нанимают, страшно сказать, на строго отмеренный срок и на определенных условиях.
А ведь двадцать и даже десять лет назад люди и в Церковь часто шли в поисках отца – не столько Небесного, сколько здешнего, немного строгого и бесконечно доброго, который и пожурит, и наставит, но главное – поймет и пожалеет. Прижмет твою головушку к своей груди и назовет «чадом» – наконец-то…
Это просто и понятно, но сегодня всё больше таких, кто верит по-своему в Бога, уважает церковь, но такой отеческой ласки отчего-то не особо ищет. Говорит, что Небесного Отца вполне достаточно – или же достаточно ему собственных представлений о Нем, представлений зыбких и смутных, слишком зависящих от минутного настроения. Зато своих, не заёмных.
Но и строгие-добрые отцы с нами, никуда они не делись, их спрашивают не только о постах и обрядах, но и о всяческой вообще жизни – например, супружеской. И они дают обстоятельные ответы. Так сто лет назад на деревенской свадьбе молодых провожали в убранную по обычаям спаленку, каждый шаг был расписан, за всем наблюдала тысяча глаз – и всем казалось это нормальным. Сегодня шарахаются от такого как от огня, задергивают занавеску: вот уж совсем не ваше дело, сами разберемся!
Кто прав? Всяк на свой лад, у всякого свои искушения и свои победы: у того, кто без отца и шагу не ступит, и у того, кто сам учится быть взрослым. Но сегодня в церкви всё больше вторых, и придется к этому как-то привыкать.
Впрочем, вернемся к политике, это безопаснее. «Есть ли у дождя отец? Кто рождает капли росы?» – так Господь спрашивал страдальца Иова, и эта фраза могла бы стать девизом не только розовенького телеканала, но и нынешнего протестного движения. Дождь рождается сам, роса блестит миллионами капель, потому что настал новый день. Погода такая, нравится она или нет…
«Кто там у них главный в фейсбуке?» – действительно ли задавали на самом верху такой вопрос, или это анекдот, но в том-то и штука, что Цукерберга и в самом деле бесполезно подкупать или запугивать, с ним ни о чем не договоришься. А договариваться с десятками тысяч разных и капризных капелек росы или дождя – не царское это дело!
Говорят, слабость нынешнего протестного движения в том, что никого так и не выкрикнули на царство. А по-моему, в этом его главная сила. Менять стоит не фамилию первого лица, а систему, подстроенную под частные интересы узкой группы лиц. И сделать это, пожалуй, можно только отказавшись от выдвижения нового Отца Отечества.
Пусть митингом можно теперь считать литературную прогулку или очередь к кассам метро – неприятно, конечно, но поучительно. Зато теперь верно и обратное: любое собрание в количестве больше трех человек можно считать оппозиционным митингом. И вовсе не потому, что будут там травить анекдоты и требовать честных выборов – а потому, что будут эти собрания откровенной и ничем не прикрытой безотцовщиной, в политическом смысле слова. Выпьем за Родину, второй тост пропустим, выпьем и снова нальем.
А с небесным Отечеством – это уже личное, это у каждого свое.
Читайте также:
Антицерковные лозунги не получили поддержки на митинге