Граф Келлер – христианский рыцарь

Добрый конь подо мной,

Сам Господь надо мной.

Кто в Российской императорской кавалерии не знал графа Келлера?!

От Русской армии в последние десятилетия ее славной истории не­отделима была его высокая фигура, до старости сохранившая юноше­скую худобу и гибкость, лицо с внушительными «кавалерийскими» уса­ми, громовой командный голос, сла­ва сурового и требовательного, но и заботливого начальника. Во всем – от внешности до убеждений, от по­двигов до чудачеств, – Свиты его величества генерал-от-кавалерии граф Федор Артурович Келлер воп­лощал собою дух российского воин­ства, дух Суворова и Багратиона, Кульнева и Милорадовича, Ермоло­ва и Скобелева…

Сорок лет служил граф Келлер Российской Империи, впервые по­нюхав пороху еще в последнюю из Турецких войн. Он отправился на нее девятнадцатилетним юношей без ве­дома своих родителей после оконча­ния приготовительного пансиона Николаевского кавалерийского учи­лища, вступив вольноопределяю­щимся второго разряда в 1-ый Лейб-драгунский Московский его величе­ства полк.

Еще формально не состоя в военной службе (которая для него официально «считалась с 1877 года сентября 1 дня»), 30 августа он вы­ступает с полком на театр военных действий.

Граф Ф. А. Келлер с детьми: Павлом (1883—1980) — справа; Александром (1887—1944) и Елизаветой (1885—1965) — сидят

Известные из военной ис­тории названия – Силистрия, Туртукай, Плевна, Шипка, Адрианополь – места первых боев молодого «вольнопера». Там, в отряде славного Ско­белева, получает он и первые свои боевые награды – знаки отличия Во­енного Ордена IV-ой степени – «за отличия в делах под Шейновым», – и III-ей – «за занятие станции Семенли Тернова».

Впрочем, о своем награждении граф через тридцать лет скромно рассказывал своему подчиненному С.А.Топоркову так: «Сам не знаю, за что! Первый крест получил по своей неопытности: ор­динарцем вез приказание и вместо штаба наскочил на турецкий окоп. Турки обстреляли меня, а начальство увидало и наградило. А второй крест за то, что проскакал горящий мост. Вот и все!..»

«Вот и все», – но солдатскими Георгиями Ф.А. Келлер гордился всю жизнь и не снимал их, даже до­стигнув генеральских чинов. А в пер­вый офицерский чин (в прапорщики) он был произведен за отличие «Вы­сочайшим приказом в 31 день марта 1878 года», через полтора месяца вы­держав в Тверском Кавалерийском юнкерском училище экзамен на пра­во производства в следующие чины.

Через два года по распоряжению начальства корнет Келлер переводится в 6-ой гусарский Клястицкий полк и тянет в нем обычную служебную лямку от корнета до ротмистра, бо­лее семи лет командуя эскадроном, а в 1888–1889 годах проходит обучение в Офицерской кавалерийской шко­ле (в отделе эскадронных команди­ров), окончив курс «отлично». В штаб-офицерских чинах (в под­полковники в 1894 и в полковники в 1901 году он был произведен «за от­личия по службе») граф Келлер слу­жит в 24-ом драгунском Лубенском, 23-ем драгунском Вознесенском, 11-ом драгунском Харьковском полках, командует Крымским дивизионом, а затем – 15-ым драгунским Алексан­дрийским и Лейб-гвардии Драгун­ским полками.

В 1907 году полковник Келлер назначается флигель-адъю­тантом к его императорскому вели­честву, а через четыре месяца произ­водится в генерал-майоры (опять же «за отличие») с зачислением в Свиту его величества. Два года (1910 – 1912) он командовал 1-ой бригадой Кавказской кавалерийской дивизии, а Великую войну встретил генерал-лейтенантом, в должности началь­ника 10-ой кавалерийской дивизии.

Отличный строевик, неоднократ­но бравший призы за стрельбу, рубку и верховую езду, «весьма искусно», по воспоминаниям подчиненных, от­бивавшийся пикой от пяти всадни­ков, граф Федор Артурович пред­ставлял собой идеал службиста в лучшем смысле этого слова. «Служ­бу я люблю и работаю с восьми часов утра до восьми часов вечера и с вось­ми часов вечера до восьми часов утра. Надеюсь, что все мы так же будем работать», – так знакомился граф Келлер с офицерами, вступая в ко­мандование Александрийским пол­ком. (Александрийцы, а впоследст­вии 1-ый Оренбургский наследника цесаревича полк, входивший в 10-ую кавалерийскую дивизию, были его любимыми полками.)

И действи­тельно, суровый и требовательный командир немилосердно гонял своих подчиненных, готовя их к будущей боевой работе и стремясь развить в каждом солдате инициативу, само­стоятельность и понимание своего места в бою.

Высочайший смотр 3-го кавалерийского корпуса 29 марта 1916 года. За Государем в шеренге слева направо: командир корпуса генерал граф Келлер, генерал А.А. Брусилов, Великий Князь Дмитрий Павлович. Фото из личного альбома графа Келлера. (Центральный государственный кинофотофоноархив Украины им. Г.С. Пшеничного)

Свои взгляды на обуче­ние солдата он изложил в серии бро­шюр «Несколько кавалерийских вопросов», изданной в Петербурге.

«Ознакомившись близко с нашим солдатом, прозаведывав пять лет но­вобранцами, прокомандовав более десяти лет эскадронами и девять лет отдельными частями (брошюра на­писана в 1910 году. – А.К.), я убе­дился в том, что все зависит от вос­питания и обучения нашего солдата, – писал Ф.А Келлер. – … Если дать нашему солдату поуправлять само­стоятельно конем, требовать созна­тельной езды, сознательного исполнения всякой команды и приема, если похвалить и поощрить его за сметку, находчивость и самостоятельность решения в дозоре или разъезде, ко­торое он при обыкновенном воспита­нии боится проявить, то получится рассуждающий, находчивый, умный человек, интересующийся конным делом и легко схватывающий даже сложную обстановку».

Одиночная выездка, обязательно в поле (манежа не признавал!), рубка лозы, стрельба с коня на скаку по разложенным на земле бумажным мишеням, на маневрах – переправы через реки вплавь, без мостов и бро­дов, невыполнимые приказы, кото­рые выполнялись после грозного на­чальственного окрика: «Да потруди­тесь!» – так готовил своих солдат к войне граф Келлер.

И известие о на­чале войны в его 10-ой кавалерий­ской дивизии, по воспоминаниям од­ного из офицеров, было встречено «с большим подъемом и большою уве­ренностью в себе».

Хорошо подго­товленные к боевой работе полки любили своего командира и верили ему, и слава графа Келлера в 1914–1916 годы неотделима от славы его пол­ков.

«В победных реляциях Юго-За­падного фронта все чаще и чаще упоминались имена двух кавалерий­ских начальников – только двух – конница в эту войну перестала быть «царицей поля сражения» – графа Келлера и Каледина, одинаково храбрых, но совершенно противопо­ложных по характеру: «один пылкий, увлекающийся, иногда безрассудно, другой спокойный и упорный»,– пи­сал позднее генерал А.И. Деникин, вспоминавший, что Келлер водил в бой свои войска «эффектно и краси­во, как на батальных полотнах старой школы», но при этом без всякой преднамеренной рисовки – «это вы­ходило само собой»…

* * *

Иногда кажется, что судьба, не­смотря на всю свою прихотливость, имеет какие-то внутренние законо­мерности, и не случайно именно лич­ность прирожденного кавалериста графа Келлера навсегда осталась связанной с боем под деревней Ярославице 8 августа 1914 года, назван­ным военными историками «послед­ним конным боем» Великой войны (а может быть, и всей мировой истории: столкновения конных масс в 1919–1920 годы в счет не идут, так как законы Гражданской войны значительно от­личались от «классических»).

Под Ярославицами столкнулись две ка­валерийские дивизии: на подгото­вившуюся к бою, построенную в не­сколько линий и занимавшую выгод­ную позицию на возвышенностях австрийскую 4-ую кавдивизию генера­ла Э.Зарембы (21 эскадрон) граф Келлер, не задумываясь, бросил 10 (по другим источникам, 7) эскадро­нов Новгородских драгун, Одесских улан и Ингерманландских гусар, бывших в этот момент у него под ру­кой (Оренбургские казаки ввязались в бой с приданным дивизии Зарембы ландверным полком). Рискованные действия русского начальника диви­зии могли бы окончиться плачевно, если бы… граф Келлер не был бы самим собой.

«Генерал граф Келлер обладал присущей только выдающимся вое­начальникам способностью наэлект­ризовывать войска, воодушевлять и увлекать массу на самые отчаянные и опасные предприятия и на блестящие подвиги и на тяжелые жертвы», – писал о своем командире участник того боя, полковник А. Сливинский.

И исход боя был решен как этим сча­стливым талантом русского полководца, так и его личным мужеством и самоотверженностью. В самую труд­ную минуту, когда между уланскими и драгунскими эскадронами про­рвался свежий эскадрон австрийских драгун (из второй линии), граф со штабом и взводом Оренбургских ка­заков своего конвоя лично бросился на врага и боковым ударом смял его…

Начальник 10-й кавалерийской дивизии генерал-майор граф Ф.А. Келлер вручает Георгиевский крест вахмистру 1-го Оренбургского казачьего полка. Фото из личного альбома графа Келлера. (Центральный государственный кинофотофоноархив Украины им. Г.С. Пшеничного)

А тем временем предусмотрительно расположенные Келлером за левым флангом дивизии, уступом, два эс­кадрона Ингерманландских гусар под командой ротмистра Барбовича (будущего известного кавалерий­ского генерала Белой армии) стре­мительно выдвинулись вперед и, ох­ватывая фланг противника, опроки­нули и погнали его.

Преследование скоро превратилось в избиение. До 300 убитых и тяжело раненых авст­рийцев осталось на поле боя, более 650 человек было взято в плен, 8 ору­дий, пулеметы, дивизионная поход­ная канцелярия стали нашими тро­феями, – при 150 убитых с нашей стороны.

«Бой 10-ой кавалерийской дивизии 8/21 августа 1914 года пред­ставляет редчайшее явление в собы­тиях Великой европейской войны, являя собой типичный образец кава­лерийского боя со всеми фазами его развития, исключительный как по количеству участвовавших в схватке всадников, так и по наличию в нем чисто кавалерийского «сhос’а» (здесь: лобового столкновения конных частей.– АК.)»,– так оценивал этот бой полковник Сливинский.

* * *

Крупных кавалерийских сраже­ний больше не было, но война про­должалась. За геройские действия во главе 10-ой кавалерийской диви­зии, а позднее – 3-го конного корпу­са граф Келлер удостаивается на­граждения Орденом Св. Георгия IV-ой (1914) и III-ей (1915) степеней и Георгиевским Оружием (1916). Еще в конце 1914 года императрица Алек­сандра Феодоровна, шефским пол­ком которой граф Федор Артурович командовал в мирное время (15-ым драгунским Александрийским в 1904–1906 гг.), так отзывалась о нем в разговоре с офицером-Александ­рийцем С.А. Топорковым: «Ваш быв­ший командир полка граф Келлер делает что-то невероятное. Со своею дивизиею он перешел уже Карпаты и несмотря на то, что государь просит его быть поосторожнее, он отвечает ему: «иду вперед». Большой он моло­дец…»

Так выглядели действия графа Келлера со стороны, из далекого Петрограда. На людей же, видевших его в боевой обстановке, они произ­водили еще более сильное впечатле­ние, и недаром старый генерал (кото­рый, несмотря на свои шестьдесят лет, всегда старался быть поближе к бою) был кумиром как офицеров, так и солдат. Генерал П.Н. Краснов, так­же послуживший под его началом, так описывал один из эпизодов про­рыва 3-им конным корпусом австрий­ских укрепленных позиций в Букови­не в конце апреля 1915 года, за кото­рый Ф.А. Келлер был награжден Ор­деном Св. Георгия Ш-ей степени:

«Я помню, как гр[аф] Келлер по­вел нас на штурм Ржавендов и Топороуца. Молчаливо, весенним утром на черном пахотном поле выстрои­лись 48 эскадронов и сотен и 4 кон­ные батареи. Раздались звуки труб, и на громадном коне, окруженный сви­той, под развевающимся своим знач­ком явился граф Келлер. Он что-то сказал солдатам и казакам. Никто ни­чего не слыхал, но заревела солдат­ская масса «ура», заглушая звуки труб, и потянулись по грязным весенним дорогам колонны. И когда был бой – казалось, что граф тут же и вот-вот появится со своим значком. И он был тут, он был в поле, и его виде­ли даже там, где его не было. И шли на штурм весело и смело»… «Свет­лым ореолом был окружен этот во­енный до мозга костей человек», – вспоминал бывший начальник штаба 10-ой кавалерийской дивизии гене­рал-лейтенант А.В. Черячукин.

Но беспощадная история потре­бовала от старого генерала, помимо обычного мужества солдата, еще и другого рода мужества… И в первые дни «Российской республики», в марте 1917 года, граф Келлер стал одним из немногих старших началь­ников, которые решительно заявили о верности вероломно свергнутому Государю.

Судьба графа Келлера вступала в свой трагический период.

* * *

Телеграфные известия из Пет­рограда об отречении императора, смутные и неопределенные, вселяв­шие тревогу за будущее России, не могли не насторожить убежденного монархиста графа Келлера, ни мину­ты не скрывавшего своего неприятия начинавшихся перемен. По воспоми­наниям А.Г. Шкуро, командир 3-го конного корпуса собрал представи­телей от каждой сотни и эскадрона вверенных ему частей:

« – Я получил депешу, – сказал граф Келлер, – об отречении Госу­даря и о каком-то Временном прави­тельстве. Я, ваш старый командир, деливший с вами и лишения, и горе­сти, и радости, не верю, чтобы госу­дарь император в такой момент мог добровольно бросить на гибель ар­мию и Россию. Вот телеграмма, кото­рую я послал царю (цитирую по па­мяти): «3-й конный корпус не верит, что ты, государь, добровольно от­рекся от престола. Прикажи, царь, придем и защитим Тебя».

– Ура, ура! – закричали драгу­ны, казаки, гусары. – Поддержим все, не дадим в обиду императора.

Подъем был колоссальный. Все хотели спешить на выручку пленен­ного, как нам казалось, Государя…»

Телеграмма графа Келлера государю после отречения

Но подъем солдатской массы не был разделен старшими начальника­ми. Последовав общему течению событий, опасаясь неповиновением разжечь междоусобную рознь, ги­бельную для воюющей державы (никто не знал, что эта рознь вскоре придет в войска «сверху» с преступным Приказом №1), – начальники кавалерийских дивизий решили при­сягнуть новому правительству, по­слав при этом ему адрес, содержа­щий призыв к «более энергичному проявлению своей воли».

Независи­мая позиция графа Келлера вызыва­ла у них опасения, что присяга будет сорвана; и в штаб 3-го конного кор­пуса, расположенный в городке Оргееве, выехал из Кишинева началь­ник 12-ой кавалерийской дивизии ге­нерал-лейтенант барон Маннергейм, уполномоченный своими това­рищами если и не уговорить старого генерала присягнуть самому, то, по крайней мере убедить его не удержи­вать от этого подчиненные и предан­ные ему войска

Воспоминания генерал-майора Н.В. Шинкаренко, сопровождавшего Маннергейма, сохранили для нас ат­мосферу этого вечера и «носившую­ся в воздухе, застилавшую Оргеев и этот маленький домик штаба корпу­са, грусть». «Тихо говорящие и бес­шумно двигающиеся люди. Впечат­ление такое, точно в доме кто-то тя­жело болен».

Генералы переговорили наедине.

Позиция графа Келлера осталась непоколебимой, и напрасно генерал Маннергейм уговаривал его «пожер­твовать личными политическими убеждениями для блага армии». Убеждения были вовсе не политиче­скими – отнюдь не из пристрастия к какому-либо строю или форме прав­ления, а руководствуясь нравствен­ными побуждениями, оставался ста­рый воин верным своему Государю, и ответ его заслуживает того, чтобы навеки остаться в истории:

– Я христианин. И думаю, что грешно менять присягу.

Генерал Шинкаренко сказал по этому поводу: «Он был больше, чем христианин – христианский ры­царь…»

А то, что позиция графа Келлера имела не политические, а моральные основания, еще раз подтвердилось нежеланием старого генерала вме­шиваться в процедуру принятия при­сяги 3-им конным корпусом. Не получив от царя ответа на свою теле­грамму, граф не предпринял ни од­ной попытки решительных действий, быть может надеясь, что его полки будут столь же непоколебимы в вер­ности Государю, как и он сам. «Впро­чем, можно думать, что его мало ин­тересовало, как поступят его офице­ры и солдаты, – писал Н.В. Шинкаренко.– Он знал, как надо поступать ему самому, и поступал так».

Кавалер ордена св. Георгия 3 ст., начальник 3-го кавалерийского корпуса генерал от кавалерии граф Ф. А. Келлер с чинами штаба корпуса. Фото из личного альбома графа Келлера. (Центральный государственный кинофотофоноархив Украины им. Г.С. Пшеничного)

Но ожидания Келлера, если они и были, не оправдались. У старого во­ина не оказалось союзников, столь же верных престолу и собственной совести, – таких же христианских рыцарей, готовых умереть, но не на­рушить крестного целования. Быть может, у единственного в России, на­шлись у него и душевная зоркость, чтобы разглядеть границу, заступить за которую нельзя, и душевное муже­ство, чтобы открыто исповедовать свою веру. И в годину всеобщего ос­лепления, когда даже лучшие – «из благих побуждений» – совершали поступки, ведущие Россию все даль­ше и дальше по роковому пути, когда будущий отец Белого дела генерал Алексеев советовал императору от­речься, а будущий вождь Добро­вольческой Армии генерал Корни­лов брал государыню под арест, – ни шагу не сделал по этому пути граф Келлер.

Но «за Веру и Верность» свою (давний девиз Императорской Гвар­дии) генерал-от-кавалерии граф Келлер под угрозой объявления бунтовщиком был отрешен от ко­мандования корпусом. Он подчинил­ся этому приказу, и только напосле­док, прощаясь с войсками, пропускал мимо себя полки под звуки русского гимна – «Боже, царя храни»… Вок­руг него сгущалась атмосфера злобы и ненависти, и недаром – «просто и обыденно», по воспоминаниям собеседника, – вырвались у него однаж­ды горькие слова:

– Я уже свыкся с мыслью, что ко мне в один прекрасный день придут и убьют…

Он никогда не боялся смерти, до­казательством чему две раны, пол­ученные им на поле брани; не боялся он и предательского удара из-за угла – ведь дважды в польском городе Калуше, во время командования Келлера Александрийским полком, террористы бросали в генерала бомбы, и раненный 52-мя (!) осколками, он хромал до конца жизни… Но те­перь судьба готовила старому воину новый, едва ли не самый страшный для русского генерала удар: «придти и убить» могли не «враги внешние» и не партийные бомбисты, а поддав­шиеся соблазну революционной все­дозволенности, опьяненные разгу­лом «свободы» и теряющие нравст­венные ориентиры солдаты…

Впрочем, солдаты еще сохраняли уважение к своему командиру. И ког­да, после отрешения от должности, он был под конвоем отправлен с фронта, произошла странная вещь: конвой, воспользовавшись сном кон­воируемого … сбежал от него, види­мо, тяготясь своим положением. Граф Келлер благополучно доехал до Харькова, где ему и предстояло прожить более года, увидеть круше­ние российского государства и пере­жить позор германской оккупации.

* * *

Все это время граф вел замкну­тый, уединенный образ жизни (по не­которым свидетельствам, он писал воспоминания о Великой войне, к со­жалению, скорее всего, утраченные).

Особенно уязвляло старого воина присутствие на Украине немецких войск, вступивших туда весной 1918 года, и в июне он даже говорил гене­рал-майору Б.И.Казановичу, что «почти не выходит на улицу, так как не переносит вида немецких касок».

Именно поэтому он с недоверием от­носился и к организуемой в Киеве союзом «Наша родина» так называе­мой «Южной армии», руководитель которой герцог Георгий Лейхтенбергский считал, что немцы «пришли на Украину не как враги, а как друзья».

Своему бывшему подчиненному полковнику Топоркову, одно время связанному с этой организацией, граф даже посоветовал снять нару­кавный шеврон Южной армии (государственных, или «романовских» цветов), «дабы не быть скомпромети­рованным впоследствии».

Впрочем, и руководство Южной армии так же недоверчиво относилось к графу Келлеру, несмотря на кажущееся совпадение монархических позиций. Возглавлявший союз «Наша родина» М.Е. Акацатов («присяжный поверенный с неприятным лицом, неприят­ным, резким и хриплым голосом и злым языком», по характеристике герцога Лейхтенбергского), рьяный монархист, позднее перекрасивший­ся в «зеленого», всячески противо­действовал попыткам пригласить Келлера на должность командую­щего армией, «находя неудобным брать его из-за его немецкой фами­лии» (!); и сам герцог, сознавая, что «прямой, цельный характер» Федора Артуровича не позволил бы ему пе­рейти в подчинение или хотя бы под контроль германских оккупацион­ных властей, тоже отверг подобные планы, несмотря на то, что в рядах Южной армии было немало офице­ров, с радостью ставших бы под ко­мандование легендарного генерала.

Генерал Келлер с чинами штаба корпуса. Фото из личного альбома графа Келлера. (Центральный государственный кинофотофоноархив Украины им. Г.С. Пшеничного)

Наверное, скептическая оценка графом Келлером деятельности Акацатова и герцога Лейхтенберг­ского была вполне справедлива: серьезной роли в Гражданской войне их Южная армия так и не сыграла, лишь понапрасну отвлекая в свои ря­ды желающих бороться с большевиками офицеров и компрометируя мо­нархическую идею сотрудничеством с немцами.

Но Келлер не видел при­емлемой альтернативы и в Добровольческой армии, и на предложение генерала Казановича вступить в ее ряды также отвечал отказом: «непредрешенческая» позиция Алексе­ева и Деникина не могла удовлетво­рить искреннего монархиста.

«Объе­динение России великое дело, – пи­сал граф верховному руководителю Добровольческой армии генералу Алексееву в июне 1918 года, – но такой лозунг слишком неопределен­ный, и каждый даже Ваш доброволец чувствует в нем что-то недосказан­ное, так как каждый человек понима­ет, что собрать и объединить рассы­павшихся можно только к одному оп­ределенному месту или лицу. Вы же об этом лице, которым может быть только прирожденный, законный Го­сударь, умалчиваете…»

Вряд ли мог Келлер побороть в себе и скрытую неприязнь к руководству Добро­вольческой армии, основатели кото­рой – М.В.Алексеев и Л.Г.Корнилов сыграли весьма двусмысленную роль в Февральском перевороте. Эта неприязнь прорвалась у графа, например, в словах, сказанных о Корнилове еще при его жизни:

«Корнилов – революционный генерал… пускай пытается спасать российскую демократию… Я же могу повести армию только с Богом в сердце и с царем в душе. Только вера в Бога и мощь царя могут спасти нас, только старая армия и всенародное раскаяние могут спасти Россию, а не демократическая армия и «свободный» народ. Мы видим, к чему привела нас свобода: к позору и невиданному унижению».

И мнение о Добровольческой армии как об армии «демократической» не изменилось у Келлера и после по­сещения им Екатеринодара, осво­божденного от большевиков в нача­ле августа. В самом деле, можно только догадываться, какие чувства мог испытывать старый монархист к армии, поющей «мы былого не жале­ем, царь нам не кумир» (гимн Корниловского ударного полка, черно-красная символика двухцветных по­гон которого истолковывалась злы­ми языками как «земля и воля»)…

В то же время, даже не приемля взглядов Деникина, Келлер настоя­тельно рекомендовал ему объеди­нить руководство всеми антибольшевицкими силами, действующими на Юге России. Но трения между командованием Добровольческой ар­мии и Донским атаманом П.Н. Красновым (не говоря уже о гетмане Украины П.П.Скоропадском с его от­кровенно германофильской полити­кой) делали подобное объединение невозможным. Ничего не добив­шись, граф Федор Артурович воз­вращается в Харьков.

Туда к нему и приехали в конце октября члены Государственной Ду­мы Дерюгин, Лавриновский, Гор­ский, сенатор Туган-Барановский и Ветчинкин, именовавшие себя «Со­ветом обороны Северо-Западной Области». Рассказав Келлеру об ор­ганизации белых отрядов в районе Пскова (по другим источникам – Вильны или Двинска), они предло­жили ему возглавить имеющую быть сформированной «Северную ар­мию», независимую от германского командования и монархическую по своей идеологии.

Это предложение было с радостью принято, ибо вы­нужденное бездействие давно тяго­тило старого генерала («принять ак­тивное участие в борьбе с большеви­ками он очень хотел, но только при условии, чтобы эта борьба велась от­крыто именем самодержавного царя всея Руси», – писал о Келлере гене­рал-лейтенант П.И.Залесский).

Гра­фу показалось, что он наконец-то на­шел союзников и помощников среди «общественности», о которой ранее говорил так: «часть интеллигенции держится союзнической ориентации, другая, большая часть – при­верженцы немецкой ориентации, но те и другие забыли о своей русской ориентации». Ему не суждено было узнать, что он вновь был обманут в своих ожиданиях.

Больно говорить, но трагическая и преждевременная гибель уберегла его еще от одного разочарования – приехав в Псков, он бы ничего не нашел там, кроме раз­розненных и слабых полу-партизанских отрядов, зависимых от немцев, не имевших дисциплины и не дове­рявших своему командиру, генерал-майору Вандаму… Деятельность же «Совета обороны» при ближайшем рассмотрении вызывает сильные по­дозрения, т.к. его представители (Г.М. Дерюгин и Н.Н. Лавриновский), вернувшиеся в Псков в середине но­ября, привезли с собой явную фаль­шивку – якобы заключенный в Кие­ве «договор Совета обороны с гра­фом Келлером», содержащий не­мыслимые для всякого военного че­ловека пункты (назначение и смеще­ние командарма «Советом», полную подконтрольность действий коман­дования Армии «Совету» и т.п.), ко­торые властный и самолюбивый граф Федор Артурович просто не мог подписать. Но скорее всего, это политиканство «общественных дея­телей» так и осталось для него тай­ной…

* * *

Поверив рассказам «Совета обо­роны», граф Келлер приступил к формированию штаба Северной Ар­мии. В выпущенном в это время воз­звании («Призыв старого солдата») он обращается к своим боевым това­рищам:

«Во время трех лет войны, сража­ясь вместе с вами на полях Галиции, в Буковине, на Карпатских горах, в Венгрии и Румынии, я принимал час­то рискованные решения, но на авантюры я вас не вел никогда.

Теперь настала пора, когда я вновь зову вас за собою и сам уезжаю с первым отходящим поездом в Киев, а оттуда в Псков…

За Веру, Царя и Отечество мы присягали сложить свои головы – настало время исполнить свой долг…

Время терять некогда – каждая минута дорога!

Вспомните и прочтите молитву перед боем, – ту молитву, которую мы читали перед славными нашими победами, осените себя крестным знамением и с Божьей помощью впе­ред за Веру, за царя и за целую неделимую нашу родину Россию».

И старый воин действительно не терял ни минуты. Уже 30 октября (все даты указаны по старому стилю) он приезжает в Киев, где продолжает собирать вокруг себя офицеров для будущей армии. В это же время им был установлен и нарукавный знак Северной армии – православный восьмиконечный серебряный крест (а возможно, и нагрудный знак – так называемый «Крест генерала Келле­ра», вопреки распространенному мнению, скорее всего не являвшийся наградой).

На второй день своего пребывания в Киеве граф направил генералу Деникину телеграмму с вопросом, признает ли тот его коман­дующим «Северо-Западной Псков­ской монархической армией» (как видно, даже название армии в этот момент еще не устоялось), выражая готовность, в случае отрицательного ответа, отказаться от этой должно­сти. Главнокомандующий Добро­вольческой армией ответил принци­пиальным одобрением деятельности Келлера, что позволило тому счи­тать себя подчиненным Деникина (несмотря не только на расхождение во взглядах, но и на явное неравенст­во чинов и старшинства).

К середине ноября граф Келлер посчитал свою подготовительную работу по созданию Северной армии законченной и уже готовился вые­хать в Псков. «Мы с тобой через два месяца поднимем императорский штандарт над священным Крем­лем», – говорил он одному из своих помощников, генерал-майору В.А. Кислицину. За несколько дней до планируемого отъезда митропо­лит Антоний отслужил в Киево-Печерской лавре молебен, давая графу Келлеру свое благословение…

Благословил Федора Артуровича и святейший патриарх Московский и всея России Тихон, приславший христианскому рыцарю просфору и шейный образок Державной Божией Матери. Единственный из вождей белого дела, удостоился граф Кел­лер благословения святителя (ныне прославленного Русской Православной Церковью), давшего тем самым свидетельство о христианском, ду­ховном, а отнюдь не политическом характере жизненного подвига ста­рого воина. И как знать, на что благо­словлял его патриарх, наделенный от Бога даром прозорливости?..

На борьбу?

Или на мученичество?

* * *

Казаки 1-го Оренбургского казачьего полка прощаются с раненым графом перед отправкой того в госпиталь. Фото из личного альбома графа Келлера. (Центральный государственный кинофотофоноархив Украины им. Г.С. Пшеничного)

Но вряд ли сам Келлер думал в те дни о мученичестве. Он рвался в бой, он стремился поскорее выехать в Псков, но доехать туда ему было не суждено. Положение на Украине день ото дня становилось все более угрожающим. Вспыхивавшие повсе­местно восстания против гетмана Скоропадского, руководимые то большевиками, то самостийниками петлюровского толка, то просто уго­ловными элементами, грозили захле­стнуть всю Украину волной анархии и насилия.

Германские оккупацион­ные войска, эвакуирующиеся на ро­дину, где в это время тоже начина­лась революция, перестали играть сдерживающую роль, а бутафорские «украинские» части, сформирован­ные Скоропадским в течение лета 1918 года, не представляли собой серьезной боевой силы. Казалось, что спасти Киев может только чудо, и в поисках чуда гетман обратился к графу Келлеру, предложив ему воз­главить «все вооруженные силы, действующие на территории Украи­ны». По словам генерала Кислицина, «ответить в таком случае гетману Скоропадскому отказом – это зна­чило уклониться от поддержки стра­ны в критический момент»,– и Кел­лер принимает предложение Гетма­на.

Имея в виду под «всеми воору­женными силами…», помимо войск Украинской державы, свои кадры Северной армии, отдельные подраз­деления армий Южной и Астрахан­ской, а также тяготевшие к Добро­вольческой армии дружины из рус­ских офицеров и юнкеров (разре­шенные гетманом в минуты опасно­сти, когда он спешно переходил с позиций «самостийнических» на «федералистские»), – граф Келлер воспринимал свою деятельность главнокомандующего, как начало того объединения всех анти-большевицких сил, к которому он так давно стремился.

«До сведения моего до­шло, – пишет он в одном из первых своих приказов, – что некоторые из призванных, как офицеры, так и ун­тер-офицеры, отказываются прини­мать участие в подавлении настоя­щего восстания (петлюровского. – А.К.), мотивируя это тем, что они считают себя в составе Добровольческой армии и желают драться только с большевиками, а не подав­лять внутренние беспорядки на Ук­раине.

Объявляю, что в настоящее время идет работа по воссозданию России, к чему стремятся: Добровольческая, Донская, Южная, Северная и Астра­ханская армии, а ныне принимают участие и все вооруженные силы на территории Украины под моим на­чальством.

На основании этого все работаю­щие против единения России почи­таются внутренними врагами, борьба с которыми для всех обязательна, а не желающие бороться будут пред­аваться военно-полевому суду как за неисполнение моих приказов».

Последняя фраза очень харак­терна для распоряжений Келлера этих дней. Граф стремился прежде всего установить порядок в городе, где уже начиналась паника, не оста­навливаясь перед жесткими мерами (в большинстве случаев, впрочем, остававшимися лишь на бумаге).

«Все, кто любит Родину и стремится к ея воссозданию, будут всеми сила­ми поддерживаться правительством, враги же порядка и спокойствия бу­дут преследоваться беспощадно – ни национальность, ни политиче­ские взгляды роли в этом играть не могут и не должны», – такими сло­вами пресекал он, например, ползу­щие по Киеву слухи о якобы готовя­щемся погроме.

В своей деятельно­сти генерал не хотел считаться с до­казавшим свою слабость гетманским правительством, искренне полагая, что назначение его главнокоманду­ющим дало в его руки и всю граждан­скую власть. «Они думают, что я буду слушать все их глупости»,– презри­тельно говорил он об украинских ми­нистрах. И этого ему не простили…

Конечно, в военном отношении назначение графа Келлера блестяще себя оправдывало: уже начинались чудеса, и мальчишки-сердюки (гет­манская гвардия), необученные и необстрелянные, шарахавшиеся от пу­лемета, с приездом на фронт главно­командующего неожиданно пере­шли в наступление, в первом же бою отбросив сечевых стрельцов – вы­муштрованных австрийцами солдат Великой войны – и захватив четыре орудия (Келлер лично вел цепи в атаку, прихрамывая и опираясь на па­лочку)…

Но правителей Украины больше интересовало не это, а неза­висимая позиция, занятая старым ге­нералом. Главнокомандующий отда­вал приказания министрам и вызывал их к себе для доклада; оставаясь по­борником Единой Неделимой, от­кровенно не признавал искусствен­ной и уродливой «украинизации» (например, демонстративно именуя в официальных документах «гене­рального хорунжего Приходько» – «генерал-майором Приходькиным»); а в довершение всего, во имя объеди­нения командования готов был под­чинить Деникину «вооруженные си­лы на Украине», а следовательно – входившие в их состав войска Укра­инской державы и как бы не самого Гетмана… Глухое недовольство Кел­лером, накапливавшееся среди при­ближенных Скоропадского, нашло выход 14 ноября.

В этот день на Лукьяновском кладбище состоялись похороны тридцати трех офицеров Киевской добровольческой дружины генерал-майора Л.Кирпичева, зверски убитых под Киевом. Возмущенный граф Келлер, не сдержавшись, произнес какие-то не вполне ясные слова о переходе к нему всей власти до восста­новления монархии, в ответ на что испуганный гетман не замедлил из­дать приказ об отставке Келлера и замене его генералом князем Долго­руковым.

По свидетельству А.И. Деникина, в своем последнем приказе граф так объяснял свои разногласия со Скоропадским:

«1. Могу прило­жить свои силы и положить свою го­лову только для создания Великой, нераздельной, единой России, а не за отделение от России федеративного государства 2. Считаю, что без еди­ной власти в настоящее время, когда восстание разгорается во всех губер­ниях, установить спокойствие в стра­не невозможно».

Когда эти взгляды старого воина вступили в противоре­чие с психологией людей, в первую очередь дрожащих за свои посты и титулы, графу Келлеру пришлось уйти.

Всего десять дней находился граф Федор Артурович на посту главнокомандующего. И меньше трех недель продержался после его отставки гетман со своим правитель­ством. 1 декабря в Киев вошли войска Директории («Осадный корпус»), а Скоропадский, переодетый в немец­кую форму, позорно бежал, оставив лишь жалкие слова отречения:

«Я, Гетман Всея Украины, в тече­ние 7 1/2 месяцев все свои силы клал для того, чтобы вывести страну из того тяжелого положения, в котором она находится. Бог не дал мне сил справиться с этой задачей. Ныне вви­ду сложившихся условий, руковод­ствуясь исключительно благами Ук­раины, от власти отказываюсь. Павло Скоропадський»…

Князь Долгоруков, несмотря на громогласные обещания «умереть среди вверенных ему войск», также скрылся, и единственным авторитет­ным лицом в Киеве остался граф Келлер. К нему и обратились неко­торые из офицеров и добровольцев, дружины которых, оставшиеся без верховного руководства, отступали к центру города под давлением войск Осадного корпуса. Возглавив не­большой отряд (в основном из офи­церов штаба Северной Армии), граф Келлер повел его – куда? зачем? это, наверное, так и останется загадкой, – но, выйдя на Крещатик, на­ткнулся на передовые части петлю­ровцев.

После короткой стычки (не принесшей успеха ни тем, ни другим, так как петлюровцы, несмотря на численное превосходство, по-види­мому, крайне неуютно чувствовали себя на улицах незнакомого города) Келлер отвел свой поредевший от­ряд в Михайловский монастырь и там, «со слезами на глазах» (пишет очевидец), предложил офицерам расходиться. С ним осталось лишь несколько человек…

Вечером 1 декабря в монастырь приехал майор германской армии, предложивший Келлеру перейти в германскую комендатуру, где его жизнь была бы в безопасности. Но русский генерал не пожелал принять безопасность из рук оккупантов… «Несмотря на отказ, мы вывели гра­фа почти силой из кельи во двор и довели уже до выхода из ограды, – вспоминал Н. Нелидов, офицер из отряда Келлера – По дороге, по просьбе майора, накинули на графа немецкую шинель и заменили его ог­ромную папаху русской фуражкой, чему он нехотя подчинился. Когда же майор попросил его снять шашку и Георгия с шеи, чтобы эти предметы не бросались в глаза при выходе из автомобиля, граф с гневом сбросил с себя шинель и сказал: «Если вы меня хотите одеть совершенно немцем, то я никуда не пойду». После чего он повернулся и ушел обратно в келью. Ни мольбы, ни угрозы не могли уже изменить его решения…»

Вскоре в монастыре появились петлюровцы. Вряд ли это были про­сто квартирьеры одной из артилле­рийских частей (как иногда считает­ся); их целью был, несомненно, арест графа Келлера, на которого они об­ратили все свое внимание, – что и дало возможность ординарцам гене­рала скрыться, смешавшись с толпой богомольцев. С Федором Артурови­чем остались лишь два его адъютан­та, полковник А.А.Пантелеев и ротмистр Н.Н. Иванов, решившие разде­лить участь своего начальника до конца.

Около недели графа и его адъю­тантов держали под арестом. Вскоре германское командование (которое, надо отдать ему должное, сделало многое для спасения от петлюровцев русских офицеров, которым угрожа­ла расправа) потребовало у новых хозяев Киева перевести арестованных в Лукьяновскую тюрьму (быть может, рассчитывая таким образом вывести графа Келлера из-под пристального внимания петлюровцев). Но те не по­желали выпустить из своих рук рус­ского генерала. В 4 часа утра 8 декаб­ря 1918 года, при переводе на Лукьяновку, граф Ф.А. Келлер, А. А. Пантелеев и Н.Н. Иванов были убиты вы­стрелами в спину на Софийской пло­щади, у памятника Богдану Хмель­ницкому.

Это преступление (ибо стандарт­ная формулировка «застрелены при попытке к бегству» никого не могла обмануть) взволновала население Киева, по словам современника, «многих отшатнув еще более от пет­люровцев». Опасаясь какой бы то ни было огласки, комендант города, ко­мандующий Осадным корпусом отаман Е.М. Коновалец разрешил похоронить старого воина лишь с ус­ловием, «чтобы за гробом шли толь­ко самые близкие родственники по­койного». «Очевидно, – вспоминал А. В. Черячукин, – Коновалец боялся манифестаций сопровождающих по­следние останки героя». Граф Кел­лер был похоронен на Лукьяновском кладбище под чужой фамилией…

В разговоре с генералом Черячукиным, официальным представите­лем Всевеликого войска Донского, Коновалец «доказывал… что это (убийство Келлера. – А.К.) сделано без ведома Директории и его» (ко­нечно, Коновалец был обеспокоен репутацией Директории в глазах донского Атамана П.Н. Краснова, бывшего подчиненного графа Кел­лера). Но эти утверждения комен­данта Киева выглядят неубедитель­ными, а сами обстоятельства гибели русского генерала возбуждают силь­ные подозрения.

В самом деле, хотя разлагающие­ся войска Петлюры и совершили в Киеве немало бессудных убийств (по свидетельству историографа сече­ных стрельцов, в это время во многих дивизиях «пішла п’яна й безжурна гу­лянка старшинства й отаманства»), но убийство графа Келлера выделя­ется из общего ряда.

Имеются свиде­тельства, что конвоирами Келлера были сечевики, т.е. солдаты наибо­лее надежных и наименее подверг­шихся разложению частей Осадного корпуса (здесь уместно вспомнить, что сам Е.М.Коновалец был как раз «отаманом січового стрілецтва»). Ру­ководили же убийством люди из «контрразведки Ковенко», т.е. Глав­ной следственной комиссии («Головна слідча комісія») – учреждения с весьма темным назначением и чрез­вычайно сомнительной репутацией, руководимого известным в Киеве авантюристом, инженером М.Ковенко, – которое находилось под осо­бым покровительством члена Директории Андриевского. В русской мо­нархической печати сообщалось, что среди убийц был адъютант одного из приближенных Петлюры, бывшего прапорщика Тимченки.

Еще одним небезынтересным об­стоятельством преступления явля­ется и то, что на всем пути от Михайловского монастыря на Лукьяновку (практически через весь Киев) для убийства русского патриота не на­шли другого места, кроме подножия памятника Богдану Хмельницкому, – причем, чтобы выехать на Софийскую площадь, убийцам нужно было отклониться от кратчайшего и наи­более целесообразного маршрута. В этом можно заподозрить какую-то мрачную символику – и своеобраз­ная символика видна и в том, что саб­лю, принадлежавшую именно графу Келлеру, по воспоминаниям Р.Б.Гуля, преподнесли прибывшему в Киев «Головному отаману» С.В.Петлюре…

Даже если бы не было всех изло­женных выше обстоятельств, – Петлюре достаточно было только при­нять эту саблю, чтобы тем самым принять на себя и ответственность за подлое убийство. И это сразу почувствовали киевляне. Вмерзшая в лед кровь графа Келлера во время насту­пившей через несколько дней оттепели оттаяла, что, по свидетельству генерала Черячукина, «породило ле­генду, что кровь Келлера не высохнет и ляжет на голову Украины».

* * *

… На Софийской площади давно уже не осталось и следа от тех кро­вавых пятен. Кровь старого воина затерялась в потоках крови, пролитых в страшные годы Смуты. Но и спустя десятилетия, среди имен погибших мучеников не затеряется имя христи­анского рыцаря, русского генерала графа Келлера.

Божьего воина Феодора.

Софийская площадь в Киеве. Место убийства графа Келлера.

Опубликовано в  журнале «Военная быль» — № 3(132), июль-сентябрь 2003 г.