С утра автобус вмёртвую встал в пробке, но, поняв, что опаздываю, я не стала особо дёргаться. Во-первых, потому, что бесполезно. Во-вторых, потому что ну, куда, в самом деле, денется группа студентов в учебном корпусе дальнего района в девять часов утра? Подождут, если сами вовремя доедут.
Поэтому, опоздав на десять минут и не обнаружив студентов в коридоре и ключа на проходной, я только подивилась быстрой работе деканата – надо же, открыли и запустили, спасибо. Не тут-то было.
В аудитории бодрым голосом читала лекцию другой преподаватель, я полюбовалась на процесс через просвет открытой двери и, не желая срывать коллеге пару, отправилась выяснять ситуацию в деканат.
Отправилась, честно говоря, немного с внутренним смехом, поскольку неделей раньше кто-то из студентов додумался до кардинально новаторского способа сдачи семинара: они просто позвонили накануне в деканат и от моего имени отменили пары. Причём деканат, в судьбе которого подобные новаторы, по-видимому, встречались нечасто, умудрился не отзвониться мне, чтобы эту инфу проверить.
Потом с утра они долго бегали, собирая сонных студентов хотя бы ко второй паре, три группы получило отработки (читать которые я теперь, вероятно, буду несколько месяцев)… В общем, опять…
Через пять минут беготни деканатских, на которую я смотрю уже с любопытством стороннего зрителя, выясняется, что на этот раз всё проще: коллега перепутала аудитории и начала читать лекцию моим двум группам (а всего их на потоке девять штук). Причём где-то в неизвестности гуляют её собственные три группы – мои прошлонедельные отработчики.
Спешно прибежавшая замдек пристально смотрит в глаза студентов и на вопрос:
– Ребята, вы что, не знаете, какая у вас должна быть пара? – получает железный ответ:
– Ну, мы думали, она преподаватель, ей же виднее…
* * *
Подготовка от нежданной лекции к семинару, по моим наблюдениям, занимает у курса секунды две – похоже, что все лекции они записывают в одних тетрадях сплошняком. На лицах тоже особых эмоций не отслеживается: «Что воля, что неволя – всё равно». Ладно, поехали.
К концу пары группа, в общем, прилично отрабатывает семинар, и тут выясняется, что из того, что пар в расписании стоит две, а заданий на почту было прислано четыре, они все дружно сделали вывод, что семинар будет… один:
– И мы будем разбирать всё две пары, долго-долго и тщательно.
Что ж, видимо, отработки я буду читать до зимней сессии. Хотя другие две группы прислали мне вчера на почту испуганное письмо: «А что, надо готовить все четыре задания?»
* * *
Выставляю оценки за семинар (уфф, вроде всех спросила, нелегко всё-таки работать с тридцатью людьми сразу на рубежный контроль, в школе проще – там они хоть не меняются каждые две пары). Подходит девочка:
– Вы меня забыли.
– А Вы, по-моему, и не отвечали.
– А Вы не спрашивали.
Через пять минут выясняем, что список группы староста в начале пары писала по памяти. В итоге две фамилии там, как выяснилось, – девичьи: на них долго никто не отзывался. А эту студентку она просто пропустила. Мдаа, видимо, сразу с утра сходить взять журнал, который она вообще-то весь день должна носить с собой, отмечая отсутствующих, – труд непосильный.
* * *
На большой перемене в аудиторию во главе со своим старостой – двухметровым мóлодцем в коже и заклёпках, который почему-то вызывает у меня ощущение не рокера, а скорее члена какой-то боевой дружины, – заходит группа, сдавшая семинар на прошлой неделе.
Посидев пять минут, мóлодец смиренно задаёт вопрос (он явно в чём-то запутался и смущён, и это детское выражение лица в сочетании с обилием кожи и косой саженью в плечах в который раз вызывают у меня странное ощущение):
– А правда, что у нас в этот раз одна пара, и потом мы уходим?
Поскольку никаких подобных чудес в моём ежедневнике не наблюдается, идём смотреть на доску.
Расписание на факультете, и правда, причудливое: там нужно найти предмет, фамилию преподавателя, свою группу – и тогда в клеточках посмотреть числа занятий. Причём получается, что у студентов бывают пустые дни – групп девять, я одна, а подстыковать разные предметы, видимо, не везде получилось.
Помнится, я сама маялась с этим экраном на той неделе минут десять, пока не отыскала в нижнем углу две недостающие группы, но студентов-то в каждой – пятнадцать голов, вроде бы, должны соображать быстрее. Нет, не получается.
В итоге выясняется, что моих занятий у этой группы сегодня нет вообще, и так же, как зашли, они выходят за своим предводителем, держась в линию, словно утята за мячиком.
* * *
В конце перемены появляется следующая группа.
– Скажите, а что такое семинар?
– Знаете, Вы уже вторая, кто спрашивает, давайте подождём, пока все подойдут, и я объясню всем, как будем работать, чтобы мне не отвечать двадцать раз.
– Что???
На лице испуг, сквозь который мысли не проходят вообще. Свои отводят, сажают на место, успокаивают, кое-как объясняют мои слова, разбивая сложное предложение на отдельные фразы.
Кстати, с каждым годом, всё сильнее замечаю у студентов две черты – растущую инфантильность и явно уменьшающееся умение понимать сложноподчинённые предложения.
Ведут себя, как пятиклашки, честное слово: бывает, возник у кого-то вопрос – всё, его нужно задать во что бы то ни стало. Более того, иногда можно даже вылезти к преподавательскому столу и загородить собой весь горизонт, чтобы точно заметили. При этом то, что отвечает товарищ или даже то, что этот самый вопрос только что задали пять человек стоящих рядом, – не замечают.
Зато на экзамене упорно начинают ответ фразами вроде: «Этот вопрос я подготовил не очень хорошо», после которых экзаменатор, вероятно, должен проникнуться вселенской жалостью и смягчить критерий оценки. Какое уж тут «обмани товарища лектора».
* * *
Группа, наконец, пришла, расселась, выяснили и что такое семинар, и что семинаров готовили два. Мамочки, неужели можно работать?
Поднимаю второго человека:
– Вообще-то я этот вопрос не готовил, мы их поделили.
Голос с задней парты:
– Вообще-то это был секрет, в котором не надо было признаваться.
Дальше гомерически смеяться начинаю сначала я, а потом и студенты, уже, кажется вполне оценившие впечатления от общения с собой (в начале пары опять выясняли про расписание, журналы, семинары и отработки). После этого ещё полгруппы заявляет, что лучше отработает семинар письменно – что ж, чтения мне, видимо, хватит до майских.
* * *
Отвечает девочка, по виду, вроде, неглупенькая, и вопрос простой – думать не надо, надо было просто прочитать источники, ссылки на которые я скинула. В общем, «найди ответ в тексте и перескажи» – форма работы на пятый-шестой класс.
– И вот к концу седьмого века они стали испытывать неразрешимые противоречия.
Убедившись, что фраза закончилась и продолжения не последует, робко уточняю:
– А по поводу чего?
– Что?
В глазах опять испуг и непонимание – по всей видимости, фраза казалась девочке исчерпывающе-полной. Вот так и учат – зубрят текст, загоняя его в оперативную память, не далее – и всё. Опция «понять», по-видимому, не прилагается. Поднимается ещё одна рука:
– Можно я своими словами? – говорит другая девочка как бы извиняясь. И, сбиваясь, но, в общем, выдерживая мысль, рассказывает, наконец, в каких пунктах разошлись две религиозные группировки.
Впрочем, дело, по-видимому, в том, что она «в теме» – приверженцы разных религиозных течений сразу очень хорошо видны на занятиях. Выходит, что без «дома объясняли по-простому», современный студент несложный текст научного стиля — тот же учебник – понять уже не в состоянии.
* * *
На столе лежит тетрадь с отработкой – кто-то из прошлонедельных групп занёс – и вызывает у нынешних студентов какое-то магнетическое притяжение:
– Покажите.
– Что там показывать, ребята? Текст, ручкой, слева направо, от руки, остальное надо читать, чтобы оценить.
– Всё равно покажите.
Группа успокаивается только тогда, когда я откидываю переплёт тетрадки. Кстати, до этого, как писать отработку, тоже спросили двадцать раз. На пятом человеке я просто стала переадресовывать всех к студентке на первой парте – она сидела и терпеливо раз за разом повторяла одно и то же.
У меня через два часа было ещё две пары вечерников, а голос постепенно садился.
***
Следующий набор, год спустя. По осени в вузе ведётся активная агитация – набирают волонтёров в Сочи. Обещают, естественно, золотые горы: форму, посещение всех мероприятий, социальные связи, старт-ап, мир, дружбу, жвачку.
Списки комплектуют, утверждают-переутверждают. Потом кандидатов бесконечно снимают с занятий, возят на языковые курсы и какие-то тренинги, просят справки от врачей и о прививках. Учёба медленно отползает на второй, третий, десятый план.
К середине декабря волонтёров начинают «задействовать»: выдают форму и периодически гоняют на мероприятия типа «поехать во Внуково постоять в массовке». Попутно выясняется, что форма не всегда по размеру, в Сочи придётся-таки вкалывать, пропустить для этого чуть не месяц занятий, а потом срочно нагонять материал к сессии. У одной из девушек – истерика.
– Исключите меня, я не поеду! Исключите, вы сказали, что мы сможем отказаться до последнего момента! Я имею право отказаться, я имею право на право!
Сбегается куратор и куча ответственных – списки волонтёров к этому времени прошли все инстанции, их просматривала чуть не ФСБ. На подготовку потрачены деньги, утверждено количество представителей вуза – хорошо, что билеты ещё не куплены. В конце концов, горе-волонтёрку благополучно заменяют – на её место были желающие в резерве.
– Я имею право! – полпары продолжает твердить она.
Что ж, видимо, это призрачное право снять с себя ответственность в любой момент в её головке перевешивает всё – и умение посмотреть на ситуацию в целом, и любые, затраченные на себя-любимую средства и усилия.
Послесловие
Все описанные здесь события и люди – реальны; это происходило в прошлом-позапрошлом году в одном из московских вузов. Старшему набору в будущем году предстоит уже получать дипломы – образование теперь быстрое.
И они – неплохие ребята. Например, староста группы с косой саженью в плечах пишет талантливую прозу, а когда в зимнюю сессию одна из девочек его группы сломала ногу, он носил её на зачёты на руках – просто потому, что у него там пятнадцать девчонок, а он у них – староста.
И они все – очень быстро взрослеют, но на первых курсах теперь – почти все такие – смешные и наивные.
Их называют «поколением like» и «поколением mememe». Они свято уверены в том, что «Гагарин полетел где-то сразу после отмены крепостного права», а Интернет был всегда. И с самыми заковыристыми гаджетами им проще найти общий язык, чем с собственными родителями. Иногда в их компании чувствуешь себя динозавром.