Якутская епархия отмечает двадцатилетний юбилей. Не последнюю роль в развитии епархии играет молодая семинария. В ней учится всего несколько десятков семинаристов, а возглавляет, поддерживает домашнюю и одновременно рабочую атмосферу ректор – игумен Андрей (Мороз).
«Моя жизнь похожа на жизнь моих современников», — говорит он о себе. Верующих современников, поправим отца Андрея. Начало 80-х не было безобидным для христианина периодом – многим пришлось пережить непонимание со стороны самых близких людей, многим пришлось делать выбор между верой и одобрением окружающих. Некоторые выбрали всецелое служение Церкви. Отец Андрей в их числе.
Уроки жизни
Мы с семьей несколько раз переезжали – отец был военным. После Тулы жили в селе в Калмыкии. Когда мне было пять лет, у меня там произошла почти детективная поучительная история. Большинство домов тогда отапливались углем, угольные ящики стояли на улице и к лету почти пустели. Однажды старшие ребята подбили меня покурить. Я из дома стащил блок сигарет (отец не курил, но для гостей сигареты были), мы вдесятером залезли в этот угольный ящик и стали курить.
Мама обратила внимание на дым из ящика и вылила в него два ведра воды — из-под крышки вылезают десять чумазых детей. «Ну, — говорит мама, — готовься, вечером папа придет. Ты подготовься, будешь объяснять почему взял то, что тебе нельзя было брать?» Папа придет – значит будет строго разговаривать, а хуже этого ничего не бывает. Но к приходу отца у меня поднялась температура, и скорая помощь меня увезла в больницу. Оказалось, у меня аллергия на табак.
Это был серьезный урок: не всё, что модно, полезно для здоровья.
А главный урок, который мне дал отец – честность. Я ни разу не слышал, чтобы он кого-то обманывал.
Мама меня учит любить. Я человек вспыльчивый и эмоциональный. До сих пор, когда заражаюсь болезнью гнева, всё оставляю и еду к маме. Есть у нее способность к жертвенному служению детям, внукам, моим друзьям – дар любить.
Этот жизненный урок мной еще не пройден: у меня нет навыка постоянной любви. И я благодарен Богу, что у меня есть возможность пойти на лекции моей мамы – просто понаблюдать, как это – проявлять уважение, заботу, как любить «не за спасибо», даже тогда когда тебе грубят. Может, и любовь Бога я познавал благодаря тому, что знал о ней благодаря своим родителям.
О миссионерском значении атеистических книжек
Мое духовное рождение было совсем не житийным: «Он родился в семье благочестивых родителей, с детства был наставлен в вере…».
Поиск веры начался лет в четырнадцать, как всегда, со встречи с верующим человеком. Шел 1984 год, я жил в городе Элисте (Калмыкия), учился в седьмом классе. Одного молодого человека в школе отчитали за то, что он на Пасху ходил в храм. Я впервые столкнулся с такой проблемой – есть люди, которые ходят в храм. И их за это осуждают.
Нашел в городской библиотеке атеистические книжки. Видимо, я читал не очень хорошего автора – он слишком огульно осуждал веру. Я почувствовал, что есть в этом издевательском тоне что-то неправильное. В тех книгах цитировали «Символ Веры», «Отче наш», заповеди блаженства. Я взял да и выписал все это – хотел почитать об основах веры без ругательных комментариев. И когда я собрал десять заповедей, был потрясен. Это было близко и понятно.
О проблеме отцов и детей
Я учился на первом курсе автодорожного техникума, когда отца перевели в Кабардино-Балкарию, в город Прохладный. Я перевелся в тамошний техникум, и каждый день проезжал на автобусе мимо великолепного храма, как раз в то время, когда туда шли люди. Я стал донимать родителей вопросами, но они мне и думать об этом запретили: «Ни в коем случае! Совсем с ума сошел?» Пока я не заинтересовался вопросами веры, в нашей семье не было неуважительного отношения ни к Богу, ни к Церкви.
Родители не были атеистами. Просто боялись за мою судьбу, понимая, что бывало с их коллегами, которые начинали верить. В провинции механизм давления часто бывал или слабее, или, наоборот, жестче – в зависимости от местного начальства.
«Спроси у батюшки»
Я был упрям и таки нашёл нужного человека. Работала у отца в военкомате уборщица, она ходила в храм. Ее и попросил: «Сводите меня на экскурсию». Она согласилась.
Был вечер пятницы, в почти пустом храме торжественно блестели лампадки. Мерное церковное чтение, простое клиросное пение, батюшка в алтаре, интересные одежды…
Я поднялся по лестнице в притворе, стоял у входа и наблюдал. На душе было радостно.
Потом так же спустился и ушел.
Через неделю я опять стоял и наблюдал.
Прошло около месяца. Однажды мимо меня прошел священник. Он был молодой, лет тридцати, и благообразный: прямая спина, длинные, но не косматые волосы. К нему подошли под благословение. Я впервые увидел, что такое священническое благословение.
Следующий мой церковный опыт – я впервые купил и поставил свечу. Я не знал, для чего это и как делается – просто наблюдал за другими и понял, что так надо делать. И как у всех в первый раз у меня ничего не получилось, потому что надо было нагреть конец свечи. Тогда ко мне подошла какая-то раба Божия: «Давай помогу». Состоялся первый контакт. Я стал задавать ей вопросы. А она отвечала странно (как мне казалось): «Спроси у батюшки».
Сначала я не понял. Обратился еще раз, а она снова: «Спроси у батюшки». Я почувствовал какое-то напряжение, думаю: «Что-то здесь не так». Наверное, недели две к ней не подходил.
О мистическом опыте священнического благословения
Как-то в очередной раз посещая храм, рассматривал иконы и фрески прочитал свое имя «Сергий». Снова подошел к той женщине и спросил: «Кто такой Сергий Радонежский?» Она опять: «Спроси у батюшки».
Тут я набрался смелости: «Почему у батюшки?» — «Я, может, ошибусь, а он тебе скажет точно». Я понял, что она просто боялась направить меня не по нужному руслу. И когда батюшка выходил из алтаря, я со всеми подошел под благословение.
Как водится в таких случаях, я перепутал правую руку с левой. Батюшка сказал: «Неправильно складываешь руки». Господи, какие руки! В тот момент я забыл, что у меня вообще есть руки и ноги. Мне просто надо было что-то сделать, чтобы батюшка со мной заговорил.
Он мне переложил руки, благословил, спросил, как зовут. И тут батюшка попался. Раз он со мной заговорил, я могу задавать вопросы. Как молиться? Для чего это нужно? Что за книжки, по которым читают? Священника звали отец Петр, он дал мне на два дня молитвослов. Я переписал от руки молитвы, которые он показал как важные, а они оказались все важными. Он стал мне давать разные книги, а я попросил научить меня церковно-славянскому языку.
Я никогда не был таким напористым, но в тот момент хотел знать о Церкви все и вел себя слегка неосмотрительно, без положенной церковной тактичности. Отец Петр, слава Богу, не отказывался учить, рассказывать, терпеть свалившегося на его голову ученика.
Пьяница лучше верующего
Мои регулярные хождения стали известны родителям по соответствующей линии, и, видимо, у них начались проблемы. Состоялся очень тяжелый и продолжительный разговор. Отец впервые говорил о религии, причем не о Боге и Его Церкви, а о личных качествах священнослужителя. Мама (дай Бог ей здоровья, она сейчас воцерковленный человек) заявила: «Для нас с отцом лучше бы ты был пьяницей».
С бабушкой, которая меня привела в храм, явно была проведена ответственная работа – она стала ко мне очень жесткой, вплоть до того, что сказала: «Ты, что, дурачок, что ходишь в церковь?»
Я не мог понять, что плохого, если мне нравится в храме, но стал осторожен — перестал ходить на многолюдные службы. Из жизни я не выключался, да и потребности такой не было: ездил в стройотряды, играл в КВН (возглавлял команду своего техникума). Но в выходной, если меня не припрягали ехать на дачу с родителями, ходил в церковь или читал что-нибудь церковное.
Есть люди, которые выбирают Бога, а мне Бог дал реальность, в которой было глупо не увидеть Его Самого. Кажется, я стал верующим раньше, чем пришел в храм. Господь меня в один момент сделал верующим, и я никогда больше не сомневался.
Двадцать пять рублей за жизнь вечную
В конце концов настоятель храма отец Иоанн протянул мне Часослов и отправил читать шестопсалмие. Я потерпел полное фиаско. В каждом слове, наверное, было сделано по двадцать ошибок, но все терпеливо выдержали.
Через какое-то время он у меня спросил: «Почему ты не исповедуешься и не причащаешься?». Я удивился: «Что это?». Мне объяснили, я начал готовиться к исповеди и Причастию, и мне, наконец, задали вопрос: «Ты вообще крещен?» Ответить я не мог. Тема религии в семье закрыта, а сам я не помню. Я исподтишка начал спрашивать: «Мама, я слышал, ты у кого-то крестная? (дети друзей называли ее крестной). А у меня кто крестная?» – «У тебя крестной нет». – «А почему это у них есть, а у меня нет?». – «Потому что ты не крещен».
Всё, информация получена. Прихожу в свечной ящик: «Что нужно, чтобы креститься?» — «Двадцать пять рублей». Я как сейчас помню это число – двадцать пять рублей, это была фиолетовая денежка.
Рай в душе
Каждому приличному храму полагалось иметь софринскую купель, у нас она тоже была, и потому меня крестили обливанием из ковшика. Потом рассказали и показали, что такое алтарь, как «поклончики ложить», где можно ходить, где нельзя… А мне было не до этого: как будто рай поселился в моей душе.
Если бы я сейчас встретил такого молодого человека, заподозрил бы его в подпитии. Прихожу на остановку напротив храма, смотрю — люди унылые, задумчивые, кто-то ворчит. А у меня же рай в душе, потому говорю им: «А что вы все такие скучные?» Чувствовал, что просто рассказать всем об этом прекрасном дне и необходимости радоваться ведь Бог так нас бесконечно любит.
Я понимал, что переживаю состояние особой милости Божией.
Серьезные разговоры
После крещения был еще один крупный разговор с родителями, ведь был еще несовершеннолетним, и со священником, который меня крестил, тоже серьезно побеседовали. Пришлось выжидать и пока в храм не ходить.
Я стал больше читать. Написал письмо владыке Иллариону — нынешнему первоиерарху Зарубежной Церкви. Он был председателем отдела по делам молодёжи – прислал мне книжки. Они пришли через несколько месяцев. А в моей биографии появился интересный эпизод – собеседование с человеком, который рассказывал мне про то, как люди в космос летают, какие успехи наука делает, как несвоевременно и несерьезно быть верующим для молодого человека, у которого открываются большие возможности и перспективы в жизни, который может стать строителем, в том числе, и социализма.
А у меня не было никаких противоречий ни с космосом, ни с наукой.
Тогда родители меня отправили в Краснодар. Там с двоюродной сестрой пошли на вечернюю службу в «красный собор». В нем был профессиональный хор, а прихожане – в основном интеллигентные люди. В тот день спекуляции по поводу, что эта вера — бабушек, потеряли смысл. Всякий страх пропал, и, оказавшись дома, я заявил: «Дорогие родители, я вас люблю, но Бога люблю больше».
Отец возмутился: «Бессовестный, как ты такое говоришь матери?» Мама очень расстроилась: «Тебе мать не нужна». В итоге родительская любовь совершалась в безмолвии.
Всякий раз, когда к родителям приходили друзья, они просили совета: «Как быть? Наш-то совсем от рук отбился…» Один человек, которого отец очень уважал, посоветовал: «Да оставьте его в покое».
Тогда мне сказали: «Отслужи в армии и делай, что хочешь».
Примирение
Вернувшись домой после армии, я заявил родителям, что хочу в монастырь. Одной из первых прочитанных мною книжек о вере было житие преподобного Сергия, и я был им восхищен. Я был убежден, что следующий акт веры после крещения – монастырь.
Родители уже не сопротивлялись. В начале 1991 года мы с отцом поехали в Москву. Посещали различные достопримечательности, в том числе Даниловский монастырь. Пришли мы в Троицкий, где я должен был купить книжек для батюшки, а там ажиотаж, ковры везде. Я уже человек опытный, знаю: ковры – это или венчание, или едет епископ. Оказалось, должен служить Патриарх Алексий II. Когда его избирали, я был еще в армии. Говорю отцу: «Сейчас будет служить Патриарх. Давай останемся». И он согласился!
А на службе, слышу, народ судачит между собой: «А ты ходила в Елоховскую церковь?» – «Нет еще». – «А я уже сходила». Оказалось, в это время в Елоховском пребывали мощи преподобного Серафима. Я опять: «Папа, поехали». Он вновь согласился. Я приложился к мощам, и он тоже. Любовь родительская всегда деятельная. Мы доехали до Троице-Сергиевой лавры.
В епархию
В 91-м году в один из приездов в наш город благочинный Кабардино-Балкарии, ныне покойный отец Иоанн Остапчук завел разговор: «Чем ты занимаешься?» — «Работаю инженером на швейной фабрике». — «Инженеров и так полно. Будешь у нас диаконом». – «Да, я бы хотел в монастырь…». На следующей неделе мы с ним уже ехали во Владикавказ, к митрополиту Гедеону. Приехали в Ильинский храм, отец Иоанн пошел в алтарь, а я с клироса наблюдал, как он разговаривал с владыкой. Тот одобрительно кивнул: «Мне такие ребята нужны».
Приезжаю из Владикавказа домой, иду к директору завода с заявлением об увольнении. Фабрика была хорошая, процветающая. «Будешь, — говорит, — проситься назад – не возьму. Куда увольняешься?» — «Просто по собственному желанию. Уезжаю в епархию». — «Ты, что, попом будешь?» — «Как Господь благословит».
Он подписал заявление и спрашивает: «А родители знают?» Смеюсь: «Так совершеннолетний уже, двадцать первый год».
Как митрополит Гедеон молитвой остановил путч
Был я сторожем на подворье, иподиаконом при владыке Гедеоне, и он же меня благословил поступать в семинарию.
Девятнадцатого августа вечером должно было состояться собеседование. Как известно, 19 августа 1991 года в Москве был путч. Все мы, абитуриенты, стояли в соборе на коленях, во главе с нашим митрополитом, а он молился об умирении России.
Владыка Гедеон был уверен: прежние времена не вернутся. Нас очень впечатлила эта сила веры архипастыря. Я жил в маленьком мире, а потому был уверен, что все закончилось по его молитвам: путчисты сами сдались, хотя у них были армия и власть.
Семинария: самый трудный период
Мы сдали экзамены, нас зачислили, и пошла обычная семинарская жизнь : занятия – послушания – молитва.
Было трудно. В семинарии я впервые столкнулся с проблемой: надо делать не то, что ты хочешь, и не так, как хочешь. Твое личное время тебе не принадлежит. А я привык быть до безобразия свободным. Периодически нарушал дисциплину, за что получал положенные вразумления. Ну, и в итоге понял, что полезней смириться.
«Хочу быть Иегудиилом»
Когда учился на третьем курсе, владыка позвал меня в числе трех студентов, желающих принять монашеский постриг. Разговор о монашеской жизни владыка Гедеон как то неожиданно закончил вопросом о том, какие бы мы хотели иметь имена при постриге. Я в то время был под впечатлением из книги архиепископа Серафима (Звездинского) о том, что покровителем монахов в ангельском мире является архангел Иегудиил. Говорю: «Хочу быть Иегудиилом». Владыка на меня смотрит: «Кем-кем?» — была у него такая присказка: «Вот, больной мальчик».
«Ну что ж, — говорит, — приносите прошение». Пошли в канцелярию, взяли стереотипное прошение, написали, отдали секретарю — и тут же нас опять вызывают: «Я же вас просил написать прошение о монашеском постриге. А вы что? «Прошу постричь меня в монашество». Это же вам не парикмахерская. Напишите, почему хотите».
У меня тогда было послушание библиотекаря. Мы нашли книжку середины XIX века, где говорится о трех типах монашеской жизни. Нас как раз было три семинариста, каждый выбрал по одному типу (чуть ли не по жребию) и написали конспект. Я не критично подошел к переписыванию и некоторые словечки и выражения той эпохи оставил: «Избираю монашеский путь, чтобы удобнее достичь Царствия Небесного».
Владыка Гедеон всегда очень внимательно относился к написанным бумагам, и он мне это «удобнее» подчеркнул – не понравилось оно ему. Но на прошении написал: «Бог благословит». Постриг назначил через два дня.
Ставрополь – это не Троице-Сергиева Лавра, где есть пошивочная, а в ней и клобуков нашито вдосталь, и мантий, и всего остального. У нас ничего не было. У меня, как у иподиакона, был подрясник, четки и клобук приобрел в Лавре, кожаный ремень мне сделали. А мантии, рясы и сорочицы не было.
Пошли мы в епархиальную пошивочную, а трудившаяся там матушка Ирина сказала, что в лучшем случае она всё это сделает только через четыре месяца.
Не знаю, какой нашел на нас дар убеждения, но вследствие нашей риторики матушка Ирина два дня подряд шила нам облачения, и мы были готовы на любые швы и складки, лишь бы постриг состоялся.
Второе крещение
Наступил назначенный владыкой вечер, и мы поползли – по монашескому пути, от притвора. Владыка нарек мне имя Андрей, в память святого апостола Андрея Первозванного. Мне оно сразу на сердце легло. Думаю: слава Богу! Хороший святой – апостол нашей Церкви.
Навсегда запомнил этот трепет. У меня было убеждение, что после крещения должен состояться постриг, так в моей жизни и случилось. Оба эти события переживались одинаково. Потом уже было прочитано, что, на самом-то деле, очень много параллелизмов между тем и другим. Считается, что монашеский постриг – только обряд. Но, как монах, я всё-таки считаю, что это тоже Таинство. Таинство нового человека.
Рукоположение
На Вербное воскресенье 1994 года владыка Гедеон рукоположил меня в иеродиакона, а на Вознесение архиепископ Бакинский (ныне митрополит Оренбургский) Валентин – в иеромонаха.
Прошел свой ставленический иеродиаконский сорокоуст. У владыки Гедеона ставленнический сорокоуст – это сорокоуст. Вот тебя рукоположили – и сорок дней, болен – не болен, будь добр. Исполнялось сорок дней, только потом назначали на чреду, и были выходные. И мне дали два выходных – вторник и среду. Один диакон попросил заменить его в эти дни, а он бы отслужил за меня в пятницу и субботу. В среду перед вечерней службой отец Роман, будущий епископ Якутский и Ленский, сообщает: «Владыка Гедеон передал, что завтра у тебя хиротония». Я исповедовался, произнес священническую присягу. Иногда семинаристов рукополагал ректор владыка Валентин – он служил Литургию в одном из храмов города, как правило, на час раньше владыки Гедеона.
К тому моменту, когда владыка Гедеон поинтересовался, почему я не пришел на свою хиротонию, я уже был иеромонахом. Владыка Валентин, поздравляя меня с рукоположением, произнес проникновенное слово наставления: о жизни, служении, пастырской молитве, о возможных минутах отчаяния — такой краткий курс пастырского служения, его же лейтмотив: «Не заботься о себе, заботься о пастве, а о тебе Господь позаботится».
В течение первого года служения я всегда припоминал его слова – все они были в точку. И это был один из самых интересных периодов моей жизни.
Как колоть софринский ладан
Начинал я служить в Ставропольском кафедральном соборе. Для меня семинарские уроки по литургике были некой абстракцией. Соединение семинарских знаний с богослужением произошло уже тогда, когда я сам стал священнослужителем. Слава Богу, помогали старшие священники.
В соборе был ключарь, отец Иоанн Шестаков, человек с большим чувством юмора. Все его истории начинались как в сказках: «Помню, батя, когда я был молодым священником…» — сюжеты были сродни приключенческому роману, но очень поучительные, с жизнеутверждающими выводами. Например, рассказывал о брате, пострадавшем от сопастыря, а в конце делал вывод: «Если бы я не был воспитан в простоте православной веры, то давно духовно сломался».
Или как он нас учил колоть ладан (знаете, софринский такой был, огромными кусками): Говорит: «Берешь отвертку, раскалываешь, потом щипчиками для сахара, делишь на куски…» Пономарь останавливает: «Где я это всё возьму?» – «Эх ты. Неси сюда платок». Отец Иоанн заворачивает большой кусок ладана в тряпочку и разбивает его об ножку жертвенника на кучу маленьких частей. При этом говорит: «Батя, ты видел? Вот так делать нельзя!»
Калмыцкий приход
Первый мой приход был в селе Приютном в республике Калмыкия (тогда это все была одна огромная епархия). Храм только строился, молитвенный дом был саманный – кирпич из глины с соломой, типа хатки.
Прослужил я там всего месяца четыре. Но я бесконечно благодарен терпению приютнинских прихожан, которые ревность первых дней моего священнослужения покрывали любовью, и люблю их до сего дня.
В это время у меня было очередное осложнение отношений с родителями. Они соглашались на то, что я стану священником, но не монахом. Плоть хочет своего: родители хотят внуков. Существует стереотип — если дети женились, значит они счастливы, жизнь состоялась… И хотя у меня была младшая сестра, они на меня досадовали. Досада вскоре закончилась благодаря знакомым из Калмыкии, которые рассказали, что народ ко мне относится с уважением.
Потом пришли слухи, что будет образована Калмыцкая епархия. Владыка Гедеон меня отозвал в пределы Ставропольского края и назначил штатным священником Покровского храма поселка Свобода города Пятигорска.
Академия
Во время сдачи последней сессии в семинарии владыка Валентин сказал мне: «Тебе надо продолжать обучение в академии». Я и сам чувствовал, что мне не хватает знаний. Кроме того, я видел выпускников Московской академии, ректоров Ставропольской семинарии – это были духовно богатые люди: отец Макарий (Веретенников), архимандрит Евгений (Решетников), который потом стал ректором Московской академии. И сам владыка Валентин.
Я вырос в небольшой провинциальной семинарии. В Ставрополе у нас был почти семейный быт. А Московская академия – учебное заведение с серьезным подходом и традициями – от проходной до кабинетов начальства.
Поселили меня в восьмиместной комнате с важными абитуриентами. Меня пугали наши вечерние подготовки к экзаменам. Они богословствовали, близко к тексту пересказывали труды святых отцов, и я понимал, что ничего не знаю. Помню, один поступающий, молодой священник, мне сказал: «Если таких простых вещей не знаешь, то не поступишь».
Готовился, но приходил на экзамены и надеялся больше на помощью Божию и заступничество преподобного Сергия, к которому мы ходили на молебны. Инспектор академии архимандрит Сергий (Соколов) с предельной обстоятельностью и неспешностью объявлял итоги вступительных экзаменов. Около тридцати имен прозвучало, пока я не услышал «иеромонах Андрей (Мороз)»…
В академии мне нравилось абсолютно все – организация учебного процесса, богослужения, лекции.
Время смысла
По обычаю будничные службы в двух храмах академии совершали студенты-священники, а их было всего пять-шесть человек. Поэтому постоянно приходилось или исповедовать, или совершать литургию. Все еще спят, а ты уже идешь на службу. Пока ты совершаешь службу, они уже позавтракали, идут за тетрадками и учебниками. Ты идешь со службы, а они уже в аудиторию. А ложимся-то мы в одно и то же время. Накапливался недосып.
Зато все было осмысленно. Пообщаться с кем-то — мужественный поступок, потому что это значит, что ты упускал возможность поспать.
На третьем курсе дали послушание посещать социальное отделение при больнице. Каждую субботу я ходил туда причащать и исповедовать. В это отделение попадали те, кого по государственному законодательству никуда нельзя было пристроить. Без прописки, потерявшие память, люди, которые приехали трудиться, стали инвалидами, не имеют нигде родственников и не могут уехать. Этакие люди вселенной, не принадлежащие никому, абсолютно свободные и абсолютно одинокие. Страшное состояние.
Завотделением была сама верующая, и она очень просила, чтобы к ним приходил священник. Потом, когда я стал писать кандидатскую диссертацию, меня заменил другой батюшка…
Возвращаться в Ставрополь не хотелось, уж очень мне нравилось в академии. До сих пор считаю Московскую духовную школу единственной своей «альма матер». Тепло вспоминаю отца Матфея (Мормыля), профессора Алексея Ильича Осипова, владыку Сергия (Соколова), владыку Феодосия (ныне Полоцкий) и вообще всех тех, с кем ассоциировалась у меня академия.
Меня ежедневно, ежечасно и ежесекундно формировали мои однокурсники. Благодаря тому, что у нас на курсе были насельники Свято-Троицкой Сергиевой лавры, я имел возможность бывать в монашеских кельях и на трапезах.
Сама атмосфера оказывала на меня благоприятное воздействие.
Духовно богатые
Исповедовался я в Лавре. Правда, ажиотаж вокруг известных духовников мне был непонятен, а потому к лаврским старцам я не ходил. Я верю, что через любого священника совершается воля Божья. Тем более, что людей духовно богатых я часто встречал. Они не были признаны великими старцами, но на мое духовное становление влияли наравне с известными профессорами и талантливыми преподавателями. Среди них был и наш епископ Якутский и Ленский Роман, хотя он меня всего на два года старше. Я начинал воцерковляться на том же приходе, где и он, но по-настоящему мы встретились только в 1991 году, в семинарии. Он с детства получил церковное воспитание. Меня привлекало, что он много читал и был готов делиться своими размышлениями с другими. Он, кстати, до сих пор не останавливается на достигнутом, идет дальше. При этом он открыт для новых идей и людей, одним словом — нормальный живой человек. А живые люди вдохновляют. В Ставропольской семинарии сложилась «монашеская группа», и отец Роман стал для многих неформальным наставником. Кстати, на то, чтобы быть духовником, он никогда не претендовал.
При постриге епископ поручает руководство над новоначальным монахом более опытному. Мне владыка Гедеон сказал так: «Вашим духовным отцом буду я, а за советами обращайтесь к отцу Роману». Единственный раз от него я получил совет, когда оказался в духовно опасной ситуации. Отец Роман меня остановил со словами: «Поскольку мне тебя доверили, я вынужден тебе сказать…» – и оказался прав.
Якутия
После академии владыку Романа и меня учебный комитет распределил на преподавательское послушание в Ставропольскую семинарию. Прошло одиннадцать лет. Владыка был избран епископом, потом было его служение в Грузии. Из Тбилиси его назначили на архиерейскую кафедру в Якутию. И он меня пригласил потрудиться на поприще духовного образования в его епархии. Помню, прилетел я июле посмотреть что и как. Якутск встретил столбом пыли от впереди идущих машин, домиками «на курьих ножках» (в многолетней мерзлоте дома на сваях), надземная теплотрасса через весь город, абсолютно непривычная мне застройка. В ту ночь я заснуть не смог. Во-первых, смена часовых поясов. А во-вторых, белые ночи – светло. И духотища. И комары.
На следующий день мы поехали в село Намцы. Очень понравились местные прихожане — приветливые, жаждущие слова Божия и любящие богослужения. Я подумал и согласился потрудиться годика три.
Кто не рискует, тот не создает семинарий
Организация учебного и воспитательного процесса в Якутском духовном училище требовала серьезного реформирования. Владыка руководил семинарией и знает, как и что должно быть в духовной школе, к тому же ехала серьезная комиссия Учебного комитета. Владыка хотел возродить семинарию, то есть высшее учебное заведение, чтобы будущие семинаристы не разъезжались из Якутии, а получали духовное образование в родной республике. Святейшим Патриархом Кириллом во время его визита в Якутскую епархию была выражена надежда на возрождение Якутской семинарии.
В Якутии не хватает священников, поэтому нет и семинаристов. Традиционный путь – набрать священников, они подготовят абитуриентов, тогда можно будет создавать семинарию – не сработал. Владыка Роман пошел в противоположном направлении: создается семинария, в нее приглашаются юноши (кто-то приехал за ним из Ставрополя, многие – из самой Якутии). Безусловно, это был рискованный шаг. Но он сработал.
Возрождение семинарии в Якутске важно с точки зрения якутской ментальности. Республика интеллигентная: федеральный университет, театр оперы и балета, драматические театры, республиканская Академия наук. Говорят, если убрать вузы из Якутска, город станет маленьким, потому что градообразующими предприятиями нашей столицы являются учебные и научные центры.
Как отец Андрей вошел в историю
Якутская семинария поступательно развивается – опять же, во многом благодаря политике архиерея. Владыка Роман не превращает семинарию в приложение к епархиальному управлению. Он не пожертвует лекциями ради чистки снега или разгрузки контейнера. Но при этом основная часть расходов епархии – это семинария. Многие интересные епархиальные мероприятия проходят в семинарии. Владыка довольно часто служит и проповедует в семинарском храме, а когда ездит по приходам, рассказывает о семинарии школьникам.
Люди, которые меня заменят, есть и будут всегда. В моем случае важным фактором является состояние здоровья, которое может не позволить быть эффективным на моей должности. Я часто иронизирую по этому поводу, говоря о том, что в историю уже попал, как первый ректор возрожденной Якутской духовной семинарии. Теперь можно спокойно уходить на пенсию, жить в маленьком домике, читать книжки, ходить по праздникам на службу, общаться с людьми и ждать, что очередная православная энциклопедия напишет, что игумен Андрей в этой жизни был.
Владыка, правда, собирается здесь жить и умирать, и меня к тому же уговаривает. Это хорошо, конечно – епископ ведь должен обручаться со своей епархией. Да и вообще, если пастырь перестает умирать ежедневно за свою паству, это уже не пастырство, а жречество.
Я никогда не жалел о том, что избрал монашеский и священнический путь. Священный сан для меня не бремя, но и не повод важничать. Живу и живу, прекрасно понимая свое место. Оно мне нравится.