Читайте также: Икона. Как создается чудо. Часть 1
Текст: Валерия Посашко, фотографии: Юлия Маковейчук
Золотых дел мастера
… Краски готовы, рисунок, а точнее контур, переведен на доску – пора, наконец, писать?
Снова нет.
Ведь иконы еще и золотятся – фон, нимб, элементы одежды, а иногда и то, и другое, и третье выполняются из золота или платины, причем настоящих. В этих мастерских можно увидеть, наверное, все возможные варианты золочения.
Принцип золочения (или серебрения) такой: на полимент (это засушенная и обработанная темно-коричневая краска, составленная из сиены жженой, охры и мумии, замешанная с глиной и клеем) кладутся один за другим листочки золота периметром в несколько сантиметров, а толщиной – с нитку: ходить мимо, да что там, дышать нельзя – разлетятся! Хорошо, что упакованы они специальным образом – в книжечку, где каждый золотой листок лежит на своей бумажке.
Интересно, что эти листки кладутся «на водку» — ей обрабатывают полимент. «У нас водка закончилась, – полушутя сообщают будущие иконописицы, — 3-я бутылка уже, вот на спирт перешли». Так, пластинка за пластинкой, поверхность доски покрывается золотом Вот, к примеру, в работе дипломницы Елены Финогеновой полностью золотой фон и золотые нимбы. Фон матовый, а нимбы блестят – их специально для этого полируют. Границы между пластинками сейчас видны, но когда икону покроют защитным слоем, фон станет однородным.
Позолота может быть положена на заранее изрезанную орнаментом поверхность, эту красоту мы смогли понаблюдать на уже знакомой иконе Георгия Победоносца. Только пластинки – не золотые, а платиновые. Орнамент изготовляется из того же левкаса: смесь подогревается, заливается в банку и в жидком виде наносится на доску, примерно так, как взбитые сливки на торт.
«Нам даже предлагали использовать кондитерские инструменты, — вспоминает Надя. — Но в итоге я остановилась на трубочке для росписи по ткани (батика)».
Работы еще очень много, она однообразная и нудная – вторую неделю студентка упорно наклеивает на рельефную поверхность будущей иконы непослушные платиновые пластинки.
«Но мне на помощь придут младшие курсы, — уверяет она. – Когда есть диплом какой-то, они рвутся помогать!»
Орнамент может наноситься и поверх позолоты, с помощью специальных «давилок». Они самодельные – это небольшие деревяшки с вставленными в них острием наружу шурупами. Что, и это сами делаете?!
«Да нет, эти давилки нам как раз мастерят в подарок», — объясняет преподаватель.
Куда пропадает объем?
Контур нанесен, фон сделан, краски приготовлены — пора приступать к прорисовке образа.
Подхожу к столу, на котором лежит икона уже на следующем этапе изготовления: яркими цветовыми пятнами на доске выделена плоская пока фигура святого. Яркие краски как бы разложены на поверхности, аккуратно и точно уложены контур. Сделан так называемый «роскрыш», от слова «раскрыть» цвета. Уже очень красиво…что ж дальше тогда будет? Для экспрессиониста этого, быть может, вполне бы хватило, но иконописцу еще трудиться и трудиться.
Дальше идет проработка одежд или отдельных предметов на заднем фоне – горок, зданий и т.п., а вот руки, ноги, лики святых пишутся в последнюю очередь.
Тонкими кисточками обводятся все детали, проводятся внутренние линии, потом начинается выявление формы за счет просветления: объемные элементы – коленка, бедро, локоть – выявляются светом, постепенно друг на друга наносятся слои пятен все более светлых оттенков. Это очень оживляет изображение — такие светлые черты и называются соответственно: «оживки».
Приданию объема служат и линии ассиста – золотистые или серебристые лучики на складках одежды, крыльях ангелов, на скамьях, престолах, столах и т.д. Они анатомически оправданы, т.е. рисуются не где придется, а там, где этого требует форма. Эти линии не только функциональны, но еще и символичны: золото символизирует присутствие божественного, нетварного света. Ассистом традиционно расписываются одежды Христа, когда Он изображается во славе, но со второй половины XVI века в русской иконописи роспись золотом стала допускаться и на одежде святых.
Почему икона – не портрет?
Как бы там ни было, а ведь невооруженным глазом видно, что иконописному образу, по сравнению с академическим рисунком, не хватает объема. Оказывается, это делается намеренно.
Дело в том, что в академическом рисунке объем создается внешним источником света: включают лампочку, она создает тени и таким образом выявляется форма. На иконе нет теней, светлых и темных уголков, источника света – светоносным должно быть всё изображение целиком. Форму выявляет не свет, а контур, однако он не дает той глубины, которая присутствует в академическом рисунке. Некоторый объем все же есть — тот самый, который создается с помощью тона и штрихов, но все же по сравнению с привычным нам портретом изображение получается более условное.
Наверное, я не первый человек, задающийся вопросом: почему нельзя делать иконы более реалистичными?
«Я столкнулась с этой проблемой, когда мы стали писать лики новомучеников (в университете как раз ведется разработка иконографии новомучеников), – рассказывает Екатерина Дмитриевна. — Скопировать их не с чего – есть только фотографии, сделанные в заключении, перед расстрелом. На них – измученные пытками люди перед лицом смерти. Если мы будем копировать фотопортрет, то не сумеем отразить того состояния умиротворенности и любви, которое присуще святому. А ведь это прежде всего и нужно – отразить как можно точнее не внешние, человеческие черты, но черты обоженые, состояние духа. И икона – как раз тот изобразительный путь, через который мы можем уйти от каких-то сиюминутных внешних моментов, встроить этот образ в вечность».
Да, получается, что от реализма – плотяного, сиюминутного, относящегося к нашему миру – эта установка уводит. То, что изображается на иконе, имеет отношение к миру иному (заметим, что святых изображают только после их смерти), вот это и старается отразить иконописец: законы плоти одни, законы духа – другие.
Даже современные святые рисуются условно, хотя есть их фотографии, по которым можно сделать довольно точный и реалистичный портрет. Но тут палка о двух концах: нужно одновременно и соблюсти портретное сходство, и отразить «неотмирность» святого.
С этой дилеммой волей-неволей сталкиваются все студенты: на кафедры иконописи на 5-м, предпоследнем, курсе в обязательном порядке пишут образы новомучеников и исповедников российских. Это действительно тяжело. В памяти сразу всплывает рассказ одного из преподавателей о написании образа священноисповедника Луки Войно-Ясенецкого: трудно было изобразить глаза святого, ведь под конец жизни он почти не видел…
Лик
Вообще написание лица, должно быть, самый ответственный момент. Я слышала про одного молодого художника по образованию и очень одаренного человека, который сам прекрасно написал икону Георгия Победоносца, но к лику даже не притронулся, сочтя себя неготовым. Наверняка случай не единичный…
Писать лик, должно быть, огромная ответственность. Вот и в этой мастерской яркое бессловесное подтверждение такому предположению: студентка-дипломница Лена, склонившись над своей работой, тоненькой кисточкой прорабатывает лик апостола Иоанна, снова и снова делая невидимые глазу совершенно несведущего в живописи человека поправки. «Да все ж готово!» – чуть не срывается у меня с языка очередная несуразица: на взгляд дилетанта работа действительно готова. Лик удивительно живой, но он не повторяет образца — это тоже видно сразу: он получается очень мягким, похожим на лицо глубоко и несправедливо обиженного ребенка, тогда как образец поражает безысходной, жгучей скорбью апостола.
Еленина икона основана на синайском «Распятии» (образ датируется 11-м веком). По ее словам, все изображение нужно «тянуть» параллельно: мастер рисует своих персонажей не одного за другим, а вместе, сначала прорабатывая одежду каждого из них, потом руки и ноги, потом лики. Поэтому на ее иконе пока видны только фигуры Христа, Богородицы и святого Иоанна и нарисованные по канве оплечные изображения новомучеников – так называемые клейма (эта традиция позволяет запечатлеть на иконе помимо основного сюжета сюжет второстепенный — например, сцены из жития святого, который изображен в центре). Бывает, что над иконой с большим количеством клейм работает несколько человек. Но Лена пишет все сама – диплом не делят.
Пока прописано только одно лицо — апостола Иоанна…
— Лен, почему ты начала именно с апостола?
— Я решила начать с наиболее ясной, понятной, четкой, статичной фигуры и уже от нее идти дальше…
Чтоб жучок не съел…
А дальше, когда работа – включая надписи и рамку – будет закончена, икону покроют олифой. Это тоже традиционная технология. Делается натуральная олифа вовсе не из оливкового масла, как можно подумать, а из льняного. По значению для иконописи олифа — это почти то же, что масляные краски для масленой живописи. Пока не нанесен этот защитный слой, изображение непрочно: краска на основе желтка – не самое стойкое вещество, но когда ее покроют олифой, поверхность обретет твердость на многие десятки и даже сотни лет. Если, конечно, икону не поместят на хранение в сырое помещение или над доской не поработает жучок…
Тут волей-неволей вспоминается бесконечный спор искусствоведов с представителями Церкви. Непростая дилемма: поместить древний шедевр под стекло, сохранив для последующих поколений, и выставить в храме, там, где он будет медленно, но верно разрушаться под действием внешних факторов – как минимум, невозможности соблюдать нужный температурный режим.
«Мне кажется, что это преувеличение, — делится своими мыслями на этот счет Екатерина Шеко. – Это парадоксально и непостижимо, но опыт показывает, что когда икона в церкви, она гораздо лучше сохраняется. Многие иконы прекрасно хранились в храмах до революции, а когда перекочевали в музеи – вот тут и начались проблемы: то уложат вздутие, а оно опять выскочит, то трещины пойдут…»
Искусствоведам, конечно, очень хочется, чтобы шедевры сохранились. Но даже в музее всего не предусмотришь, а в церкви образа сохраняются естественным образом. Вспомнить один тот факт, что до митрополита Филарета Московского даже Успенский собор не отапливался, тем более не отапливались обычные храмы – о каком температурном режиме можно говорить? А иконы сохранились и дошли до наших дней.
Результат всегда непредсказуем
Нет, все-таки не может в иконописи не скрываться тайны. Происходит и так, что непостижимые вещи начинается задолго до того, как иконописец сделает последний штрих в своей работе.
«Иногда так бывает, что образ получается сам собой, и не знаешь, как это вышло. Пытаешься восстановить в памяти, что и как делал, и все рано не можешь понять», — примерно такое объяснение дают как ученики, так и учителя. Я где-то прочитала фразу: «Икону пишет Бог, а иконописец только водит кистью». Должно быть, это и имелось в виду. По словам иконописцев, возникает какое-то внутреннее ощущение – вот оно, получилось! И это не зависит ни от мастерства, ни от настроя. Екатерины Дмитриевна рассказывает, как писала 4 лика мученицы Варвары – одинаковые по композиции, по образу, по технике, по материалам. «А получились все разные, и на самом деле из четырех получился по-настоящему только один – действительно одухотворенный образ. Как? Не знаю».
Так что неспроста стену одной из мастерских украшает листок со строками Алексея Толстого: « Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!». Простое напоминание: автор – не ты, а Церковь, а значит – Бог. Вот она – тайна…
Соблюдается ли традиция нести какой-то дополнительный строгий пост, молиться во время написания иконы? Люди по-разному к этому подходят. А молитва – она всегда должна быть, при любой работе. Иконописцы, конечно, молятся святому, образ которого пишут; кто-то, говорят девушки, слушает акафисты. Сверх обычных постов от студентов здесь ничего не требуют. Дело в том, что иконописание – работа напряженная, это только кажется, что иконописец всего лишь стоит на одном месте да водит кисточкой.
«Я читала про одну пустынь, — делится заведующая кафедрой, — где в 19 веке жили сестры. Одни из них занимались иконописью, постоянно сидели в помещении и были бледные, исхудалые. А другие много работали в поле – и были розовощекие, веселые, жизнерадостные. Так вот первым сестрам – иконописицам — полагался припарок, именно им, как ни странно, давали дополнительное питание».
Розовощекая и бодрая Лена уж точно опровергает уже готовый сложиться стереотип. Правда, тоже признается, что после работы приходит домой с одной только мыслью: скорее прилечь и заснуть.
Непреодолимое стремление к совершенству
Дело, наверное, в том числе в постоянном, пусть даже подсознательном, стремлении к совершенству. Будущие мастерицы, как одна, не сговариваясь, вздыхают: «Главная мечта — научиться писать иконы». Это на последних курсах-то научиться?!
Дело все в том, что в отличие от живописи, где мастер сам оценивает свой труд, пишущий икону чувствует, что надо стремиться к некоему абсолюту – ведь есть эти поразительные недостижимые образцы, есть и Первообраз… Поэтому все иконописцы испытывают подобные муки творчества: стараются, не достигают, мучаются — даже у мастера подсознательно всегда есть сомнения, что говорить об учениках?
«Хотя иногда кажется, — признается Ольга, — как же здорово получилось! А преподаватель подходит и говорит: «Оля, что ты сделала?». Тогда переделываю. Смирение тут, конечно, очень нужно: кажется, что ты чего-то достиг, а учитель-то видит, что на самом деле, наоборот, не в ту сторону уклонился».
Икона – не кусок бумаги, ее не выбросишь, а как тогда переделывать?
«Если икона не получается, — объясняет Виктория, – ее счищают скальпелем и начинают работу заново. Силуэт менять, конечно, сложнее, но для этого и учат рисунку, чтобы потом переделывать не приходилось».
Наедине с собой…
Как бы ни был тяжел труд, а тем временем создается впечатление, что студенты в мастерских буквально днюют и ночуют. Оно того стоит: здесь удобно, тихо, светло, у каждого свое рабочее место, которое он обустраивает под себя. Там стихи на стене висят, тут скрипка стоит у стенки… Живут и учатся люди, по их собственным словам, как в тепличке.
Иконы в университете начинают самостоятельно писать на 2-м году обучения, до этого тренируются прорисовывать отдельные элементы на кусочках оргалита. Некоторые могут небольшой образ изготовить уже на 1-м курсе. Затем постепенно задания усложняются: увеличивается размер изображения, количество фигур, дается менее сохранившиеся образцы и т.д. Есть такие «сложные» святые, от изображения которых остался только контурный рисунок, силуэт. Тогда ищут аналоги и синтезируют несколько образцов в один.
Сложно писать на большой доске – сразу все ошибки видно, сложно на маленькой – мелкие детали требуют терпения. Но у каждого свои предпочтения – кто-то больше склонен к монументальной живописи, а кто-то к миниатюрной.
Правда, иконописец далеко не всегда может учитывать свои предпочтения, подбирая соответствующий им сюжет или стиль. Обычно его работа – это работа на заказ, на другое времени просто не хватает. Но в принципе, как считает Екатерина Шеко, икону для себя может написать любой человек, верующий и способный к художественному творчеству. Когда речь идет об иконах для Церкви, конечно, нужно взять благословение.
Естественно, заказчик может высказывать какие-то свои пожелания: написать образ в том или ином стиле, например. Иконописец в этом смысле – человек подневольный.
Но пока он учится, то может до определенной степени импровизировать, особенно если он дипломник.
Лена, к примеру, центральный сюжет заимствует с одной иконы, а ангелов – с другой.
А Надя уже не в первый раз берет за образец нетрадиционные иконы — из Греции и с острова Кипр.
«На Кипре иконы все неизученные – мало кто занимается этим искусством почему-то, – рассказывает она. — Это остров, поэтому там своеобразное письмо: пропорции неклассические – большая голова, короткие ручки и ножки. И орнаменты – такие только на Кипре есть».
Нет, как бы ни были жестки каноны, а все-таки икона отражает и индивидуальность мастера, даже если это копия – подбор образцов, оттенки, детали, даже выражения лиц выдают эту уникальность работы.
«Какая твоя любимая работа?» — снова вопрос, греющий душу художника, и в этих стенах натыкается на неожиданные, но похожие ответы:
— Та, которую в данный момент пишешь, любимая.
— Не могу выделить, потому что над каждой по максимуму стараешься выкладываться…
Наверное, это мечта, когда каждый плод твоего труда – любимый.
Любима и сама по себе работа. Ведь ко всему прочему иконописание замечательно тем, что не отнимает у человека его личное время, а наоборот – дарит. Побыть наедине с собой, а не с тысячей соотечественников в вагоне метро в час пик; прислушаться к себе, послушать тишину, а не громкоголосую рекламу по телевизору.
«Это время, когда принадлежишь себе, — рассказывает Лена. – Хотя многие пренебрежительно относятся к нашей профессии: а, мол, художник – все понятно… На самом деле это тяжелый труд. Но он окупается. Стократ».
Читайте также: Икона. Как создается чудо. Часть 1