Аллен Дауни, компьютерный специалист из Инженерного Колледжа Олин в Массачусетсе, проанализировал 9 тысяч анкет Всеобщего социологического опроса. Он обнаружил, что самое серьезное влияние на религиозность оказывает религиозное воспитание, но его отсутствие объясняет уменьшение религиозности лишь на 25%. По его выводу, рост пользования интернетом тесно связан с потерей интереса к религии. «Для людей, живущих в однородных сообществах, Интернет дает возможность поиска информации о людях, исповедующих другие религии (или не исповедующих религии вообще), а также дает возможность общаться с ними лично», — считает Аллен Дауни.
По расчетам Дауни, Интернет ответственен примерно за 25% падения религиозности. Еще 5% понижения религиозности он связывает с увеличением числа людей, получающих высшее образование. О том, почему отошли от религии еще 45% из «новых безрелигиозных американцев», Дауни не может сказать ничего.
Возникает вопрос: представляет ли пользование интернетом опасность для нашей веры и/или религиозной практики? Опасен ли он сам по своей природе или только в случае «неправильного употребления»?
Отвечают эксперты.
Протоиерей Владимир Вигилянский: интернет нейтрален, а интернет-зависимость уводит от Бога, как и любой грех
Я не специалист в области интернета и ситуации в США, мне трудно оперировать социологическими фактами. Я могу говорить о себе и знакомых мне людях, а об американцах не могу сказать ничего.
Интернет, как и кино, и телевидение, и газеты — это язык, это инструмент, средство коммуникации. Как и любой язык, он нейтрален. Все дело в том, каковы цели тех, кто им пользуется. Я пользуюсь интернетом для своего религиозного просвещения и не вижу в этом ничего плохого. Я не смотрю туда, куда мне не хочется и не нужно смотреть. Надеюсь, что и другие поступают так же.
Те же люди, у кого есть стремление смотреть, куда не стоит смотреть, и вне интернета найдут доказательства, что не нужно ходить в храм, не стоит верить в Бога. Они будут смотреть телевизор и видеть там эти подсказки, вычитывать их в книгах и газетах. Я не вижу в пользовании интернетом никакой особой проблемы, отличной от других случаев.
Мысль, что те или иные средства коммуникации делают человека хуже, я всегда отвергал. Они — просто язык, а язык не может быть плохим или хорошим. Бывают несовершенные люди, а не языки. Рассуждения типа «сванский язык плохой, а белорусский хороший» — довольно глупое занятие.
А вот интернет-зависимость — грех, как и любая другая зависимость. Быть фанатом классической музыки — тоже грех, если это страсть, которая закабаляет человека. Так же, как и наука, работа, любые идолы, которые человек может соорудить из чего угодно вокруг. Грех идолопоклонства отнимает человеческую свободу.
Способы борьбы с этой страстью кардинально ничем не отличаются от других. В разные периоды истории возникают разные искушения, но Христос помогает бороться с любыми. Когда родился «Великий немой», фильмы отнимали у многих время от того, чтобы помогать ближнему. Теперь сидение у компьютера и листание сайтов, которые ничего не прибавляют в жизни пользователя, выдвинулось на первый план, но сути это не изменило. Если фанаты бегают слушать Козловского или Мадонну, если речь идет о курении или о распитии пива, о чтении фантастики или об игре в карты, если вы утонули в интернете, самое главное на пути к освобождению от греха — это осознание своей зависимости. Этого осознания можно достигнуть с помощью священника или самостоятельно, главное — поставить себе диагноз, что интернет лишает свободы, что итог рабства может быть настолько же губителен, как курение, которое приводит к раку легких. Если человек уже не может поставить себе диагноз — дело плохо: лукавый добился своего.
Протоиерей Павел Великанов: Нужно научиться посту, в том числе и в пользовании интернетом
Думаю, американскую и русскую ситуацию нельзя отождествить. Все чаще я встречаю людей, для которых точка входа в активную церковную жизнь — именно интернет. На нашем приходе всегда есть некоторое количество людей, которые стали активно воцерковлятьсякак раз после общения в социальных сетях. С помощью того же интернета же они сознательно искали такое место, такого священника и такой приход, в котором им будет полезнее всего воцерковляться. Но это частные случаи. А если говорить о каких-то общих тенденциях, необходимо проводить более масштабные и детализированные исследования.
Ведь что такое «пользование интернетом»? Интернет большой, пользоваться им можно по-разному и с разными целями. Даже если иметь в виду пользование только социальными сетями: у разных площадок, например в России это «В контакте», Facebook, «Одноклассники» — разная аудитория. Говорить, что разные сегменты всемирной паутины одинаково будут влиять на человека только потому, что и то и это интернет, — слишком большая натяжка.
При этом вполне можно сказать, что в целом интернет отрицательно влияет и на духовную жизнь, и на культуру человека. Количество контактов, внешней информации, соприкосновений с миром сим растет гораздо быстрее, чем глубина и содержательность общения. Человек обрастает сотнями «друзей», с которыми у него нет не то что духовного единомыслия — даже общих интересов и точек соприкосновения. Способствует ли интернет углублению внутрь себя самого, трезвению? Может быть, для кого-то и способствует. Но для большинства он становится мощнейшим хронофагом. Кроме того, в интернете нередко человек ощущает себя причастным чему-то великому, делу спасения мира, обсуждает новости иностранных сайтов и перспективы планеты через сотни лет. А наше спасение совершается в сегодняшней, очень близкой к нам жизни.
Как защитить себя от такого влияния интернета? Если человек умеет поститься, то это не будет для него проблемой. Умение поститься — это навык говорить себе «нет», это внутренние тормоза, способность ставить предел самому себе. Нужно научиться поститься — в том числе в пользовании интернетом. Проблема вредного влияния интернета как такового мне кажется скорее надуманной. Есть глобальный вопрос: работает ли человек над своей духовной жизнью или его несет, как бревно по течению. Если работает — то и в интернете будет помнить о главном, и веру не потеряет.
Научный редактор журнала «Государство, религия, церковь в России и за рубежом» Александр Кырлежев: В России Интернет интернет «работает» и на церковное возрождение
США – самая современная (в смысле технологий, экономической эффективности и проч.) и при этом самая религиозная страна в т.н. западном мире. В этом ее особенность: «продвинутость» никогда не препятствовала высокому уровню религиозности в масштабах общества в целом. Поэтому для теоретиков и аналитиков секуляризации как общемирового процесса США всегда были плохо объяснимым «исключительным случаем». Новейшие североамериканские тенденции в области религиозности нужно рассматривать именно на этом фоне.
С другой стороны, нужно учитывать, что такое религиозная аффилированность в американском контексте: это принадлежность к определенной деноминации и, соответственно, к местной общине. Факт такой (заявленной) принадлежности сам по себе ничего не говорит о степени и форме личной религиозности человека. (Например, известный американский политический философ Майкл Уолцер в интервью прямо говорит, что является членом местной еврейской религиозной общины, хотя сам – неверующий…) То есть «конфессиональная принадлежность» – это не столько позитивный показатель религиозности, сколько указание на проблему второго порядка, касающуюся характера религиозности того или иного человека и групп людей. Ибо в современном мире религиозность, даже в пределах одной конфессии, весьма разнится и является скорее неопределенной величиной.
Социологические опросы – это количественные исследования, своего рода «взгляд с птичьего полета», и они отражают лишь самые общие тенденции. Рост количества религиозно не аффилированных американцев, конечно, указывает на определенные сдвиги в обществе, но лишь в масштабе, так сказать макро-социологии. Это значит, что увеличилось число людей, которые не считают нужным принадлежать к какой-либо религиозной общине, как местной, так и национальной (или всемирной, как католики или православные). Но это не значит, что представители этой группы вообще не религиозны – для такого вывода нужны дополнительные, прежде всего качественные, исследования.
Почему же все-таки произошел такой сдвиг? Автор цитируемого исследования справедливо говорит о том, что причин должно быть несколько. Он указывает на три: отсутствие религиозного воспитания, интернет, высшее образование, – одновременно предполагая существование и других. Это здравый подход. Однако, каждая причина требует обоснования. Недостаточно просто наложить изменяющиеся кривые друг на друга, чтобы говорить о связи, тем более причинно-следственной, рассматриваемых тенденций.
Разумной представляется отсылка к росту количества американцев с высшим образованием. Действительно, опыт жизни в университетском кампусе может как бы разрывать традиционную связь человека с местной религиозной общиной, и к тому же американский вуз – не самое религиозное место. Столь же разумна и ссылка на отсутствие религиозного воспитания – это значит, что уже «оторвавшиеся» от религии представители прошлого поколения передали свою религиозную «не аффилированность» своим детям.
В то же время ссылка на интернет как на фактор снижения уровня религиозности американцев не представляется убедительной. Активному интернету – от силы полтора десятилетия, а массовому – и того меньше. Религиозный контент представлен в глобальной Сети в изобилии – на все вкусы. Выход в интернет не связан со временем, и трудно представить, что для социологически значимой части населения США именно в воскресное утро (когда полстраны идет в церковь) чаты и блоги оказываются более важными и притягательными, чем встреча с членами своей общины (событие не только религиозно, но и социально значимое).
Конечно, активное пользование возможностями интернета может как-то влиять на религиозность людей, но скорее всего на ее характер, а не на религиозную аффилированность как таковую (о которой говорят опросы). А общий «отход от церквей» – явление сложное, имеющее множество причин. И связано оно не столько с утратой религиозности вообще, сколько с отчуждением от ее институциональных форм, то есть таких, которые сохраняют и предлагают людям более или менее долгие религиозные традиции. Этот феномен в последнее время изучают социологи религии. Для его обозначения даже есть специальные термины: believing without belonging – «вера без принадлежности» и «бриколаж» – вера, индивидуально «сочиненная» в соответствии с предпочтениями человека.
Что же касается увеличения числа контактов в виртуальном мире, то такое расширение информационного и коммуникативного поля, которое обеспечивает всемирная Сеть, как раз способствует удовлетворению самых разных и порой причудливых религиозных поисков и потребностей современного человека. Во всяком случае американские социологи религии настаивают на том, что религиозный плюрализм, гарантированный в том числе и богатым американским «рынком вер», совсем не подавляет религиозности, но, наоборот, ее стимулирует.
А если говорить о России, то, думаю, здесь интернет «работает» во многих направлениях. В том числе и в направлении, которое принято называть религиозным возрождением. Интернет предоставляет уникальные возможности для религиозной коммуникации, для получения информации о Церкви, ее традиции и современной жизни – возможности, о которых нельзя было даже мечтать, скажем, в советское время тотального подавления религиозности. Но при этом интернет инклюзивен, а потому является и одним из вызовов для Церкви: православие там соприсутствует с почти бесчисленным множеством религиозных традиций и инноваций. Интернет выступает как вызов религиозного плюрализма, на который Церковь призвана ответить ясным и ярким свидетельством о своем уповании.
Координатор проекта «Среда» Алина Багрина
Американский «религиозный рынок» — это Россия наоборот
Начнем с вопроса о принципиальной уместности межстрановых компаративных исследований. Когда мы говорим о статистике продаж транснациональной корпорации и сравниваем, например, потребление Coca-Cola в разных странах, такое сравнение, достаточно понятно. Когда сравниваются культурно-ценностные аспекты, ситуация становится сложнее. Разные языки и понятийные системы накладываются на практики, практики по-разному ведут себя даже в синхронизированном исследовательском инструментарии, баланс наблюдаемого и ненаблюдаемого — индивидуален. Как показывает опыт таких ведущих межстрановых исследований, как EVS и WVS, даже если в разных странах проводится опрос по одной и той же анкете, с одинаковой методикой выборки и проведения опроса, результаты оказываются только условно сопоставимыми. Гомогенность мира — мечта ХХ века, сейчас о ней, слава Богу, мечтают реже. Поэтому если даже в одной стране пришли к какому-то выводу, перед тем, как переносить его на другую страну, надо тщательно подумать. Давайте подумаем.
Соединенные Штаты Америки — специфическая страна, выносимая за скобки многих мировых процессов. Например, в Европе модернизация была сопряжена с секуляризацией, а США модернизация есть, секуляризации не было. В Северной Америке, по мнению ряда социологов религии, религиозная ситуация описывается парадигмой «religious market» — религиозного рынка. В Европе мы это не видим, там выше интерпретационный потенциал у секуляризационной модели. А в США «предложение», несколько религий, состязаются за социальный «спрос». Религия приобретает товарное измерение. Если продолжать это сравнение, то интернет в этой модели становится своего рода мега-витриной религиозного рынка. Тут еще не хотелось бы смешивать понятия «вера» и «религия». Я видела исследования, которые — наоборот — говорят, что плюрализм на «религиозном рынке» способствует большей религиозности населения. Но значит ли это, что более крепкой вере?
Не вполне понятно, как проводилось конкретное исследование, послужившее поводом для Вашего вопроса. Если это исследование анкет, взятых в разные периоды времени, скорее всего, был сделан анализ временных рядов. Если анкеты одной полевой волны, выводы могут оказаться спорными. Известная ловушка: корреляция не означает казуации. Т.е. связь есть, но означает ли это, что она причинно-следственная? Может, многие люди не потому менее религиозны, что пользуются интернетом, а, напротив, компенсируют нехватку религиозности погружением в интернет? Далее, выводы цитируемого исследования распространяются на период с 1990 по 2010 год, в США за это время сменилось поколение. Нельзя забывать, что в США идут активные процессы миграции, причем не только трудовой. Можно сказать, что на той же территории сейчас живет уже другая этническая нация, чем двадцать лет назад. Североамериканский «плавильный котел» работает на большой мощности. Было бы удивительно, если бы это не повлияло на ценностные установки и религиозные практики людей.
Говоря о каждой стране и ее религиозном опыте, мы имеем дело с историческими личностями. Сравнения России с Америкой в этой области, если их начинать, могут оказаться лукавы.
Если посмотреть на тот же период российской истории — с 1990 по 2010 — мы увидим, с одной стороны, существенное увеличение проникновения интернета, а с другой стороны — быстро растущую религиозность населения (как по самоидентификации, так и по соблюдению религиозных практик). Получается, что Россия — это Америка наоборот. У нас рост пользования интернетом совпадает с ростом религиозности.
Пара слов о часто цитируемой корреляции религиозности и высшего образования: опять же, не стоит переносить на Россию зарубежные теории. В Европе количество лет, проведенных в высших учебных заведениях, отрицательно сказывается на уровне религиозности. В России такая закономерность, даже по нашим данным, очевидно не прослеживается, однако специальных исследований «секуляризационной теории» никто не проводил, поэтому трудно понять, насколько же мы иные в этом плане. Комплексных социологических исследований российского религиозного пространства не хватает, но очевидно, что у нас происходит не то же самое, что в США или в Европе.
Да, интернет — одна из примет современного стиля жизни. Да, бывают случаи, когда человек говорит: я был регулярным прихожанином, но теперь у меня уже нет возможности тратить полдня в воскресенье на богослужение и дорогу до храма. Будет ли он компенсировать второе за счет первого? Стало ли первое причиной второго? Можно предположить социальный спрос на адаптацию ряда религиозных практик. Что из этого последует, и последует ли, — не знаю. Прогнозов давать не хочется, но ясно, что пользование интернетом — это один из маркеров очень глубоких процессов, затрагивающих антропологическую эволюцию человека в современном обществе, продолжающуюся когнитивную адаптацию к новым вызовам среды, в настоящее время — прежде всего информационным.
Интернет — это своего рода коммуникативная оптика, мега-зеркало, показывающее смотрящему миллионы отражений.. чего, кого? Представьте, что в комнату из зеркал зашел человек с обиженным и удрученным лицом. Вокруг него будет миллион обиженных, удрученных и даже агрессивных лиц. А если подошел человек с улыбкой — мир вокруг улыбнется. (В этом смысле удивительные вещи делает Правмир, и я с большим уважением отношусь к вашему порталу.) Интернет — это интересная «развоплощенная оптика», он работает как умножитель. Подходит духовно глубокий человек — умножается глубина, подходит страстный — страстей становится больше. Интернет это своего рода цивилизационное испытание. Что же будет на умноженном в миллионы раз лице человеческом?
Я, наверное, оптимист, полагаю, что это личный путь каждого, личный поиск и выбор, это судьба исторической личности, а не результат эволюции гаджетов. Если интернет укрепляет некоторых людей в безрелигиозности, неча, как говорится, на зеркало пенять… А другим интернет помогает найти веру. Как это переводится на язык социальных агрегатов? Сложно переводится, с большой осторожностью в том, что касается обобщений, с уважением к личному опыту и к культурной уникальности. И, желательно, не только с «разумным», но и «сердечным» вниманием к наблюдаемым процессам.
Записала Александра Сопова
Читайте также:
Интернет разрушает религию в США?