Ваше Высокопреосвященство архиепископ Феогност! Ваши Высокопреосвященства! Досточтимые настоятели и настоятельницы! Честные отцы и сестры! Возлюбленные во Христе братья!
Благословите!
Благодарю вас за благословение и за честь снова находиться с вами на этом монашеском съезде. Я считаю – и думаю, что все с этим согласятся – что самым главным является здесь общение во Христе и духовное знакомство.
С самого начала своего существования монашество отказалось сопутствовать современному ему веку, являя собой свидетельство того, что помимо текущего и преходящего существует непреходящее и вечное, связанное с глубочайшими потребностями и чаяниями человеческого существования.
Наставник пустыни Антоний Великий, обличавший тщету мирского духа, учит нас, что страдания нынешнего времени суть несущественные и второстепенные по сравнению со «славой, которая должна открыться нам в будущем»[1].
Жажда жительства небесного и избавление от прилепления к суетному и мирскому и от похотений пристрастных являются главными предпосылками для того, чтобы монах достойно шел по пути своего призвания, как он был призван, вступая в ангельское жительство:
«Шествуй достойно призвания, избавься от пристрастия к суетному, возненавидь влекущее тебя книзу похотение, все свое вожделение направь на небесныя»[2].
Призвание и цель монастырской жизни есть свидетельствование о будущем Царствии. Мы, монахи, призваны жить монашеской жизнью, каждодневно имея перед собой эсхатологическую перспективу: переживая мистическое откровение Преображения, предвкушение жизни вечной. И это происходит с непрерывным духовным деланием, в сокровенном сердце человеческом (ср. 1 Пет. 3:4), которое совершается нешумно и смиренно. Монах есть такой человек, который избрал жительство во внутреннем уединении (по словам Симеона Благоговейного, «в монастыре он словно есть, и будто бы нет его и он не виден»[3]), добровольно и свободно отсекая какую бы то ни было собственную волю.
Преподобный Исаак Сирин просит: «Господи, сподобь меня жить в истине мертвым по встрече этого века и возненавидеть жизнь мою ради жизни той, что находится при Тебе»[4].
Необходимой предпосылкой для общения в божественной благодати с Богом Живым является умерщвление страстей и избавление от всякого мирского развлечения ума и страстных пороков, а также от похотений и произволений. Этот внутреннее отвержение себя есть постоянная брань с целью сораспятия и сочетания со Христом.
Преподобный Максим Исповедник отмечает, что тот, кто отошел от мира и оставил все мирское, соделал монахом только внешнего человека; напротив же, внутреннего человека соделал монахом только тот, кто отказался от пристрастных помышлений о вещественном. Преподобный добавляет, что при желании нетрудно сделать внешнего человека монахом, но требуется большая борьба для того, чтобы внутренний человек стал монахом[5].
Показателен также пример из жизни преподобного Нила Калабрийского. Желая как-то раз испытать братьев, поселившихся рядом с ним, преподобный попросил их выкорчевать саженцы, которые они с большим трудом посадили за несколько дней до этого. Они без колебаний приняли предложенное им и стали ревностно выкорчевывать насаждения, что потребовало от них тяжелого труда с утра до полудня. Они не преминули разрушить то, что с таким трудом создали собственными руками, отрешившись от самих себя и отринув всякую логику, исходящую из мира сего. И они сделали это совершенно сознательно и свободно[6].
Добровольное подчинение воле Божией есть единственная истинная свобода и в нем состоит чуждая всякой власти позиция монашества.
Сегодня, когда правящие миром силы теряют свое достоинство как никогда ранее, призыв направить «все свое вожделение на небесныя» приобретает особый смысл для каждого человека с метафизическими устремлениями, и тем более для нас, монахов. Мы призваны ежедневно проживать свидетельство будущего Царствия, превосходя тлен и скорбь последних времен. Единственный способ осуществить это – евангельская заповедь любви, которая предвечно призывает нас возлюбить Бога «от всего сердца и от всей души, всем помышлением твоим и со всею силою», а также «ближнего как самого себя».
Преподобный Порфирий Кавсокаливит говорил, что любовь, богопочитание, жажда любви, сочетание со Христом и Церковью есть Рай на земле. Он учил – а главным образом проживал это – что мы сможем полюбить Бога посредством любви к брату. Потому что любовь ко Христу, как говорил святой, есть любовь к ближнему, ко всем и даже к врагам.
«Христианин болеет за всех, хочет, чтобы все спаслись и все вкусили Царствия Божия. Вот это и есть христианство внутри Церкви, когда мы становимся одним целым с несчастным, страждущим и грешным»[7].
Последними словами Старца перед его преподобнической кончиной были: «Да будут все едино»[8] из первосвященнической молитвы Господа, слова которой он так любил и всю жизнь часто повторял, подтверждая тем самым, насколько глубоко он переживал единство Церкви.
В том же духе и старец Софроний Эссекский говорил, что мы «ведем брань за свое собственное воскресение и за воскресение всякого другого человека». Это означает, что мы призваны в любую минуту понять слабость и падение брата, не только того, кого видим в числе монастырской братии, но и вообще всякого человека на земле. Как часто слабость ближнего не становится для нас причиной скорби и заботы! А ведь в этих случаях следует увеличить свою духовную выдержку и молитву и подойти со всем этим к брату с глубоким пониманием и любовью, испрашивая милости Божией. Таков монашеский способ исцеления душ в наших монастырских общинах и путь к истинному проживанию нашего монашеского призвания.
Мы, монахи, призваны стать своими для младенцев и немощных мира, тех, кого Господь избрал, чтобы посрамить богатых и сильных[9]. Нельзя и помыслить, чтобы мы не участвовали в нуждах и переживаниях людей, тем более самых слабых. И в окружающей атмосфере международных конфликтов, духовной и экономической нестабильности во всем мире, мы должны противостоять нивелированию ценностей, утере ценности человеческой личности и прислушиваться к голосу переживающего человека, у которого нет ничего – зачастую даже родины.
В писаниях святых Отцов мы читаем, что «монах есть тот, кто, удалившись от всех, со всеми соединен»[10]. То есть тот же самый человек, который ведет брань за хранение ума, за внутреннее очищение и за удаление от мирской суеты, при этом призван переживать всю горечь мира, осознавая всечеловеческий грех и молясь за всех. Это видимое противоречие выражает и преподобный Исаак Сирин, говоря, что монах должен быть другом всякому человеку и уединенным в своих мыслях; сострадать беде каждого, а телесно быть удаленным от всех[11].
В том же слове, которое преподобный обращает преимущественно к монахам, он особенно подчеркивает добродетели братолюбия и милосердия, обращаясь со следующими словами: «Тот, кто захочет выслушать брата скорбящего и разделит его скорбь или состраждет ему, и возгорится сердце его с ним, тот воистину милосерден»[12]. Подобным образом и преподобный Нил ублажает монаха, который «думает о преуспеянии и спасении всех, как о собственном спасении»[13]. Но и в «Отечнике» аввы Иосифа подчеркивается, что невозможно быть монахом не будучи «весь как пламя горящее», не имея сердце «пламенеющим за все творение», как говорит преподобный Исаак Сирин[14].
Когда Бог живет в душе, она, потрясенная Его любовью, начинает скорбеть о грехах всего человечества, желая всем спастись. На этом отрезке духовного пути человек приобретает осознание величины его собственной ответственности за то, что он не достиг святости, усугубляя страсти, которыми мучается человечество.
Святые никогда не остаются безучастными к человеческой боли, чем бы она ни была вызвана. Старец Софроний (Сахаров), обращаясь к людским страданиям в годы Второй мировой войны, говорил: «Я рыдал о людях, не ведающих Христа, и проливал горькие слезы за весь мир».
Характерный случай был и с преподобным Порфирием, когда в Румынии, в городе Тимишоара происходили трагические события. Нам рассказал об этом профессор кардиологии Георгий Папазахос, который был личным врачом старца Порфирия. Тогда, в 1989 году, ему сообщили, что Старец очень серьезно болен и просил срочно к нему приехать. Тот поздно вечером наспех закрыл свою клинику и среди ночи поспешил в монастырь, где была келья Старца. Он обнаружил Старца в сильном возбуждении и рыдающим и сразу диагностировал у него сильный приступ ишемической болезни. Он попросил Старца лечь и успокоиться, а тот, тронутый этим, сказал: «Что ты, что ты, как я могу успокоиться, когда вижу, как убивают детей и вся площадь залита кровью!» Еще не вышли сводки новостей и никто ничего не знал, но преподобный старец, по данной ему Богом благодати, увидел восставшую против авторитарного режима молодежь и переживал за то, что их калечат силовики.
А многие ли из нас с напряжением и болью молились в последнее время, когда миллионы людей в Сирии, Египте, Ливии и в других странах оказались на улице, нищие и беззащитные, став жертвами чрезвычайных обстоятельств? Вы все видели, как беженцы тонут в Средиземном море, прижимая к груди маленьких детей.
В каждую эпоху Бог посылает святых своих, чтобы призвать человека и все творение ко спасению. Мы имеем бесчисленные примеры людей, которые отвергли мудрость этого мира, очистились от страстей трезвенной жизнью и умной молитвой облагодетельствовали мир, разделяя его боль за прегрешения всего человечества. Этим путем они достигли настоящей жизни и пережили явление нетварного Света. Эти святые подвижники чудесным образом прошли благодатным путем жизни в священнобезмолвии, чтобы стяжать таинственный опыт обожения в различных, зачастую неблагоприятных исторических и общественных условиях, в уединенных и многолюдных местах, и укоренили себя в неиссякаемом богатстве трезвенных Отцов нашей Церкви.
Это произошло чудесным образом и в жизни современного святого Порфирия Кавсокаливита, которого мы сподобились знать лично. Святой, выходя за рамки привычных схем и любых проявлений бесплодного начетничества, никогда не прислушивался к елейным проповедям и не делал разграничения между общественными и философскими системами. В простоте и смирении, он возлюбил всех людей без исключения, не разделяя их на праведников и грешников; он стяжал глубокое ведение человеческой души и через благодать, которую даровал ему Господь, соделался целителем душ и телес.
Через молитву святой, по благодати Божией, ощущал свое единение со всеми людьми. Он особенно подчеркивал, что молитва есть приближение ко всякому творению Божьему с любовью, это движение в любви, это делание всего с любовью[15]. Он советовал нам молиться о Церкви, о мире, обо всех. Чтобы мы соединились с окружающими людьми, с их радостями и горестями. Сделали для них все возможное, как и Христос для нас. Чтобы мы возжаждали святости для мира, чтобы стали христовыми. Чтобы мы почувствовали их своими, молились за всех, болели за их спасение, забывая о самих себе. Потому что молитва, которая совершается за других с глубокой любовью, приносит великую духовную пользу. Она наполняет радостью молящегося, но и того, за кого он молится, подавая ему Божию благодать. И о тех, кто осуждает нас, Старец советовал молиться, повторяя: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя», а не «помилуй их». Так мы испрашиваем милости Божией всему миру и тем, кто нас осуждает.
Фото: zachatevmon.ru
Святой Порфирий часто подчеркивал, что скорби мира, как и личные скорби каждого человека, могут стать ближе и уврачеваться через души тех монахов, которые с радостию и простотою полагаются на волю Божию и свободны от негативных переживаний.
«Малейший ропот на ближнего, – говорил он, – вредит вашей душе, и вы уже не можете молиться. Святой Дух, найдя душу в таком состоянии, уже не смеет к ней приближаться»[16].
Потому-то святой и советует:
«Никто не должен желать спасения себе без того, чтобы спаслись и остальные. Неверно, если кто молится о себе самом, чтобы ему одному спастись. Мы должны возлюбить других, чтобы ни один не пропал, но все пришли в Церковь. Это ценно… С таким намерением нужно уходить из мира, чтобы прийти в монастырь, идти в пустыню»[17].
Особенное внимание преподобный Порфирий обращал на силу молитвы монахов:
«Своей пламенной и чистой жизнью, а особенно молитвой, подвижники помогают Церкви… Вот какое значение имеет молитва монаха. В келье он один, но волны его молитвы доходят до всех людей, даже если они далеко. Через молитву монах причастен всем проблемам этого мира и творит чудеса»[18].
Преподобный Порфирий подчеркивал, что только благодать Божия способна одухотворить молитву. Но для схождения божественной благодати должны быть предпосылки – любовь и смирение.
«Когда приходит благодать, когда приходит любовь, призываешь имя Христово, и ум и сердце наполняются. Тогда не нужна ни скамейка,не нужно голову склонять или закрывать глаза. Многие говорят: «Присядь на скамеечку, склонись, закрой глаза и сосредоточься». Но нет никакой нужды делать что-то особенное, чтобы произносить молитву. Попробуйте, и увидите сами. Не нужно никаких усилий, если имеешь божественное рвение и великую любовь ко Христу»[19].
Преподобный Порфирий представлял монастырь, в первую очередь, как место литургической жизни и молитвы, но и прибежища и утешения для людей.
«Моей давней мечтой, – говорил он, – было построить монастырь. Чтобы он был духовной мастерской, где бы освящались и взрастали бы души, и прославлялось бы непрестанно имя Божие. Я хотел бы, чтобы он был центром, куда бы приходили люди со своей болью и заботами и находили бы здесь утешение, поддержку и исцеление… Монастырь должен со страхом Божиим принимать души и вдохновлять их не назиданием, но молитвой, страхом Божиим и примером. Это вещь очень тонкая. Приходит, к примеру, некто в монастырь – прими его. Но не обязательно много разглагольствовать»[20].
В том же духе любви и взаимного служения преподобный Порфирий понимал и миссионерство. «В наших миссионерских усилиях нужно различать тонкую грань… меньше слов… лучшая миссия – наш добрый пример, наша любовь, наша праведность»[21]. И подчеркивал, что «благодать Божия, не принуждая никого, имеет способы спасти и окончательно заблудших, а мы должны помочь ей в этом деле духовным образом»[22]. То есть, не надо никого осуждать, обижать или доводить до отчаяния.
В этом состоит и социальное служение монастырей: это боль, забота и борьба с греховностью и бедствиями всего человеческого рода. Напротив, устройство [материальное] – это не забота монахов, кроме исключительных случаев, вызванных особыми социальными условиями. Монастырь может дать благословение монаху или монахине встречаться с молодежью по собственной инициативе (мы так делаем – иногда я сама, иногда кто-то из сестер, имеющих специальные навыки), или посещать больных детишек, но лучше, если монашеская община будет свободна от подобного бремени. Братия может возражать против ежедневного участия в такой благотворительной деятельности, которая сопряжена с особенными духовными (а иногда и физическими) трудами.
Возложение непосильной ноши на тех из братий, кто физически, а главное духовно, не может ее понести, ведет к опасности как бы претензии на то, чтобы оставить на время свое монашеское делание и расслабиться в другой обстановке за пределами обители. Конечно, монахи или монахини могут совершать поездки по святым местам (например, в Иерусалим, или в другие православные страны), но это должно делаться всегда по благословению, и никогда как некое ежегодное право или требование; и настолько, насколько позволяют возможности братства.
Преподобный Порфирий говорил:
«Монашеская жизнь – это жизнь дарованная. Монах должен познать сладость молитвы, он должет облечься божественной любовью. Он не может утвердиться в монашестве, если не познает сладость молитвы. Если этого не случится, – всё, конец! Он не сможет жить в монастыре. Но удерживают его в обители, вместе с молитвой, – труд и рукоделие. Работа и молитва – это не разные вещи. Работа не препятствует молитве, а напротив – укрепляет ее и делает лучше. Все зависит от любви. Так что работа – это как если бы кто-то молился или клал земные поклоны»[23].
Как говорит преподобный Порфирий, работа, послушания и рукоделие имеют большое значение. Очень важно трудиться в монастыре, каждому по мере своих сил, согласно Последования монашеского образа (схимы), и чтобы братия прочувствовала, что и работы в обители, и сама жизнь протекают в трудах и жертвах со стороны братии. Это может придать радость и осмысленность нашей жизни, соединить нас с каждым камушком в обители, с каждым деревцем и, конечно же, с каждым членом нашей монашеской семьи.
Так передается посыл, что и жизнь по святым Отцам может продолжаться в этих простых ежедневных житейских делах, и наша жизнь освящается, когда мы ежечасно подвизаемся, чтобы в братстве принести друг другу лучшее, видя в лице каждого брата самого Христа, как писал святой Иоанн Кронштадтский.
Жизнь в монастыре заключается в соединении в одно тело людей, связанных между собою братскими узами, и где, под духовным водительством настоятеля, они совершают общий духовный подвиг.
Согласно известному изречению Василия Великого, в монастыре совместно живут люди, происходящие из разных народов, но они притираются друг к другу и уподобляются друг другу так сильно, как если бы одна душа была бы в разных телах, согласных во всем[24]. Будь братство хоть большим, хоть малым, эти узы могут оставаться неразрывными и крепкими, обретая надежную опору в лице игумена или игуменьи, которые, конечно, должны пользоваться всеобщим доверием. Это служит для братства объединяющей и сплачивающей силой, так что все члены братства соревнуют и сопутствуют друг другу на пути в Царствие Божие.
Все святые живут и передают аскетическую традицию нашей Православной Церкви, как она выражается в боговидении и в опыте трезвения, а именно как попытку преодоления личностного себялюбия и осознание соборной истины Церкви. Ведь аскетическая жизнь в своем предельном выражении есть преодоление эгоцентризма страстей, когда монах и каждый верующий, избавившийся от личностных претензий и притязаний, подвизается как человек, чье самосознание приняло и усвоило соборное сознание Церкви.
Святые предвкушают будущее блаженство, и поэтому могут преобразовать свою боль в понимание ближнего. Они чувствуют и понимают боль и переживания другого человека, например, мигранта, маленького человека или всякого дезориентированного юноши, лишенного смысла жизни и ищущего прибежища в суррогатных средствах, поднимающих настроение и временно придающих силу. Они видят в каждой человеческой личности непреходящую ценность. Они никого не презирают и стараются войти в положение каждого.
Такую жизненную позицию имела и всем внушала своим воспитанием приснопамятная настоятельница наша Феосемния, основавшая сестричество монастыря Хрисопиги 39 лет назад и упокоившаяся в 2000 году. В течение ряда лет он был тяжело больна, но, тем не менее, переносила свой недуг с большим мужеством и выдержкой, безграничным терпением и кротостью. Она неотступно исполняла свои обязанности до последнего вздоха, служа утешением для тысяч людей. Старица передавала свою веру в жизнь вечную, тот мир и радость, которую она переживала, несмотря на свою болезнь. Многие больные оказывались облаготельствованы ею в больницах, куда она поступала на лечение. Она и сама ходила по больницам, причем ее нисколько не занимала при этом проблема собственного здоровья. Она подходила к другим людям и говорила с ними, заставляя их забыть их боль, так что ее присутствие и ее слово вселяли веру во Христа, радость и надежду на вечность.
В эпоху современного идолопоклонничества, которую мы переживаем, безмерная зацикленность на собственной личности и утеря человеческого лица приводит к безраличному отношению к качеству жизни на земле и, как следствие, к отрицанию вечности. Мы, монахи, живя за пределами этого мира, призваны передавать всей полноте Церкви метафизическую веру, силу, надежду, дух борьбы и радость. Мы должны излучать благословение трезвения, молитвы и постоянного служения, а также бесстрашие перед болью, самопожертвованием и смерью.
Однако, современные монахи, будучи порождением и продуктом нынешнего общества, воспитанными на жизненной позиции современного мира, уверенными в надежности научного знания, приходят в монастыри, находясь под влиянием современных разрушительных убеждений. Вполне возможно, что они переносят эту мирскую ментальность в повседневную монастырскую жизнь, усваивая приемы и модели поведения, основанные на легкости, удобстве и личных правах, в ущерб монашеской сущности, которая есть «обет креста и смерти»[25]. Однако то, что мы все, а прежде всего мы, монахи, должны осознать, так это именно то, что отмечает и Вселенский Патриарх Варфоломей, говоря:
«Крест – это символ, ведущий к предельной жертве, к которой мы все призваны… Без Креста, без жертвенности не бывает ни благословения, ни преображения мира»[26].
Только в таком монастыре, где есть «Крест как водительствующий символ», отбрасываются логика и влияние мира, в то время как дух жертвенности открыт в каждом человеке и расцветает благословение дарований. Так появляются новые и чудесные дарования и великие благословения у смиренных людей, членов братства, причем именно тогда, когда никто из них не жаждет стяжать славы, признания, успеха, но только милость и служение смиренным.
Недостаток духовной ревности о монашеской жизни является следствием обмирщвления. Это положение вещей может быть исправлено с помощью монашеских братств, живущих в глубокой аскезе, любви и ревности к Богу и, конечно, в духе воодушевления и жажды встречи со Христом в каждодневных богослужениях. Напротив, все современные средства, проникшие в наши монастыри, если не будут использоваться чрезвычайно разумно и сознательно, – перерастут в страшную угрозу для продолжения монастырской традиции, которая процветала и приносила плоды в течение столетий в духе самоотречения, жертвенности, труда, странничества и отсечения собственной воли и прав.
Просветленные благодатью Божией, монахи трезво и уравновешенно воспринимают послания своего времемни, используя даже современные достижения таким образом, чтобы ни в малейшей степени не нанести ущерба своему монашескому подвижническому жительству и, конечно, ни в коем случае не потакая своей личной воле.
Так, преподобный Порфирий Кавсокаливит был сведущ в научных и технологических достижениях, которые считал даром Божиим. Его очень занимало использование альтернативных видов энергии. Он интересовался вопросами солнечной энергетики, которые в то время находились на ранней стадии. Также известно, что он часто пользовался телефоном, даже посреди ночи, чтобы утешать и духовно водительствовать людей в разных уголках земли. И он советовал монахам сочувствовать людям и исцелять их молитвой и примером своей подвижнической жизни.
Зачастую мы в монастырях думаем, что духовная жизнь связана только с молитвой и безмолвием. Однако святые всех времен, в том числе и подвижники, были людьми физического труда, работавшими, чтобы обеспечить свои жизненные потребности. Многим из них приходилось часами ходить пешком, чтобы добыть необходимую воду, заботиться о деревьях и посадках. Они защищали птиц, леса и служили не только людям, но и животным и вообще всякому созданию Божиему. Многие святые советовали людям сажать деревья. Характерным примером служит преподобный старец Амфилохий, который засадил соснами Патмос, остров Апокалипсиса, налагая на своих духовных чад эпитимью в виде посадки деревьев.
Традиция аскезы и трезвения, как она проявляется в непреходящем опыте жития святых нашей Церкви, и в наши дни призвана придавать смысл жизни не как философия и теория, оставшаяся от прошедших эпох, но как современный и динамичный образ жизни. Монашеская жизнь не является просто идеалом, мечтой или жизненным примером для неких людей, имеющих особые духовные запросы.
Когда она проживается в своем истинном эсхатологическом измерении, то становится мученичеством и свидетельством для братьев в миру, и посредством этого открывается и становится ясным путь к жизни в Церкви. Жизни, что является предвкушением радости Будущего Царствия.
[1] Афанасий Александрийский, свт. Житие и жительство отца нашего преподобного Антония.
[2] См.: Последование великого ангельского образа.
[3] Симеон Новый Богослов, прп. Слова огласительные.
[4] Исаак Сирин, прп. Слово 28.
[5] «…кто отвергся таких вещей как жена, деньги и прочее в таком роде, тот соделал монахом внешнего человека, но еще не внутреннего; кто же избавился от пристрастных немощей, тот соделал и внутреннего, который есть ум; и внешнего человека легко соделать монахом, если только захочется, но немалая предстоит брань сделать монахом внутреннего человека». P.G. 90, 1060 A.
[6] Ὁ ὅσιος Νεῖλος ὁ Καλαβρός , ἐκδ. Ὁρμύλια 2002 (Преподобный Нил Калаврийский, изд. Ормилия 2002).
[7] Ἁγίου Πορφυρίου Καυσοκαλυβίτου, Βίος καί Λόγοι, 12η ἔκδ., Ἱ. Μονή Χρυσοπηγῆς, Χανιά 2014, σελ. 216 (Житие и слова Преподобного Порфирия Кавсокаливита).
[8] Ин. 17:11, 21– 24.
[9] 1 Кор. 1:27.
[10] Евагрий Понтийский, прп. Слово о молитве. 124. PG 79, 1193B.
[11] Исаак Сирин, прп. Слова подвижнические. 23.
[12] Там же.
[13] Нил Синайский, прп. 153 главы о молитве. Гл. 122.
[14] Исаак Сирин, прп. Слова подвижнические. 81.
[15] Житие и слова. С. 465.
[16] Там же. С. 250.
[17] Там же. С. 196–197.
[18] Там же. С. 360–361.
[19] Там же. С. 261–262.
[20] Там же. С. 169, 177.
[21] Там же. С. 396.
[22] Σεβ. Μητρ. Νεοφύτου καί Μπάτσκας Εἰρηναίου, στό Ὁρόσημο ἁγιότητος στό σύγχρονο κόσμο, Ἱ. Μονή Χρυσοπηγῆς 2008, σελ. 289.
[23] Житие и слова. С. 338.
[24] «Люди, подвигшиеся из разных племен и стран, привели себя в такое совершенное тождество, что во многих телах видится одна душа, и многие тела оказываются орудиями одной воли». Святитель Василий Великий. Подвижнические уставы. 18, 2 (PG 31, 1381D-1384A).
[25] См.: Чинопоследование великого ангельского образа.
[26] Cosmic grace, humble prayer: The ecological vision of the Green Patriarch Bartholomew I, ed. John Chryssavgis. Eerdmans, 2003. 305, 308.