Сергей Петрович очень любил медовые пряники. Сушки, баранки всякие или сухари, особенно такие, что сахаром и маком посыпаны, уважал. От одного вида пряников терял силу воли. Пряники, как и вся остальная выпечка, продавались в булочной. Но Сергею Петровичу доставались они крайне редко. Дело в том, что он боялся кассиршу Любочку. Они дружили еще со школы, а пару лет назад крепко повздорили, после чего Любочка, едва завидев его, принималась громко ругаться. А Сергей Петрович страх как не любил ругани. А бывало, что она и специально припрятывала лакомство, увидев в окно, что заклятый друг приближается к магазину. Можно, конечно, было купить пряники в супермаркете, но они там были какие-то невзрачные на вид и синтетические на вкус. То ли дело в булочной! Так и страдал Сергей Петрович, годами не видя медовых пряников, пребывая в страхе, доводящем его до ненависти к самому себе и ко всем вокруг.
Я бессовестно подслушивала разговор за соседним столиком в кафе «на круге», то есть в нашем квартале между домами, и едва сдерживалась, чтобы не захохотать в голос. Впрочем, потом отвлеклась с пряников на страх. Почему-то он цеплял, не отпускал, и я принялась мысленно «отматывать», когда впервые человек начинает осознанно бояться, размышлять о причинах страха. Не того страха, когда мама говорит: «Осторожно, горячо», а когда «поступай так страха ради».
Распутывать нить жизни пришлось долго, практически до самого юного возраста. И тут стало понятно, что вся воспитательно-образовательная система новой России, перенятая из СССР, построена не на внушении уважения, любви, почитания, а на самом животном страхе. Насколько чаще вместо того, чтобы сказать ребенку: «Сделай так, по-другому поступать стыдно», его предупредят: «Не сделаешь, хуже будет». Как часто мать говорит самому маленькому малышу: «Лучше не зли (не беси) отца»; «Смотри, отец тебя выпорет». И не счесть, сколько отцов предупреждают детей: «Побойтесь материнского гнева», — в самых разных вариациях.
Ребенок идет в детский сад, и ему родители наказывают бояться воспитательницу, в школе — директора, завуча, учителей. Ему говорят, что вести себя надо хорошо не потому, что так дОлжно, а чтобы не вызвать гнева старших, чтобы не отправили к директору. Что толкать и бить девочек плохо не потому, что это недостойно мужчины, а чтобы родители девочки не стали выяснять с твоими родственниками отношения. Что учиться необходимо, а то накажут, вызовут тебя и родителей на проработку. Что надо бояться старшеклассников, а старшеклассникам бояться всей системы: ибо если не поступишь в институт…
На полном подавлении личности, на парализующем страхе построена служба в армии. Но и те, кому повезло поступить в институт, постоянно боятся, что над ними будут смеяться однокашники, что они не сдадут сессию и их отчислят.
Наконец, ты оканчиваешь институт, и не дай Бог тебе каким-то образом остаться человеком думающим, имеющим склонность к анализу, собственное мнение. Ни один начальник не возьмет независимую личность, пусть даже и самого лучшего специалиста. Предпочтение будет отдано заведомо подобострастному служаке, боящемуся потерять место, а потому старательно выполняющему всякое, даже самое нелепое распоряжение.
К слову сказать, и личную жизнь такой трус постарается построить на страхе. Он обязательно с удовольствием не раз напомнит жене цитату из послания апостола Павла к ефесянам: «Жена да убоится мужа своего», забыв ее начало: «Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя» (5:33), не забудет сказать, что был такой «Домострой» (хотя сам его никогда даже в глаза не видел), по которому она обязана…
Что же в Церкви? Разве иначе построена сегодня жизнь верующих? Как редко там говорят о любви Бога Отца и как часто мы с амвона слышим призыв бояться карающего гнева Божия! С другой стороны, ведь и самих священников, начиная с семинарии, приучают отнюдь не к уважению церковного начальства, так что они всего лишь транслируют привычные мысли, совершенно забыв о том, что мы пришли по свободной Любви.
Этот страх страшен, безусловно, сам по себе. Но, что еще хуже, он вызывает у боящихся чувство гораздо более опасное — ненависть. Ненависть к детям, к начальству и коллегам по работе, к некогда любимой жене, к священникам. К Богу, наконец. Потому что нельзя, невозможно ненавидеть все, что Он создал, и продолжать Его любить.
Я очнулась. Тетушки давно освободили соседний столик, и я так и не узнала, переборол ли в конце концов свой страх Сергей Петрович, помирился ли с Любочкой, достались ли ему пряники. Впрочем, это вряд ли. Булат Окуджава в «Песенке о старом, больном, усталом короле» об этом давно предупреждал:
«Играйте, оркестры, звучите и песни, и смех.
Минутной печали не стоит, друзья, предаваться.
Ведь грустным солдатам нет смысла в живых оставаться,
И пряников, кстати, всегда не хватает на всех».