Хватились – храма нет
Прошлым летом на одной из страниц справочной системы «Храмы России» появилась запись:
«Храм, переживший разные исторические эпохи, не был уничтожен в Великую Отечественную войну и советское время, но, к сожалению, теперь по приказу новых «царьков» под видом реставрации разобран до основания усилиями рабочих-таджиков.
Местным жителям была поведана легенда о якобы ветхом состоянии, но, судя по кирпичам и деревянным перекрытиям, он мог бы простоять еще не один век.
Остатки кирпичей были свалены в поле, из части была выложена дорога на кладбище, некоторые кирпичи взяты местными жителями для строительства своих построек для хознужд; таджики выложили себе дорогу в уборную… Вот такое у нас в стране отношение к своим ценностям. Очень грустно…. 19 июля 2013. Теперь тут строится новодел…»
Эту эмоциональную запись… никто не заметил.
В то же время на сайте Вяземского благочиния Смоленской и Вяземской епархии в разделе «недействующие храмы» до сих пор значится:
«Церковь Преображения Господня. Смоленская обл., Новодугинский р-н, с.Мольгино. Небольшая кирпичная церковь в стиле классицизма. Построена в 1820 году, возможно, на средства графов Паниных. Закрыта не позже 1930-х, в настоящее время заброшена, в тяжелом состоянии».
Для справки: само Мольгино – это деревня в Новодугинском районе Смоленской области. Семь километров от автодороги Смоленск-Вязьма, одиннадцать – от железнодорожной ветки Вязьма-Ржев. 55 жителей по состоянию на 2007 год. Прихода здесь не было как минимум с середины 1930-х. Российская глубинка как она есть.
Взгляд из Москвы: всё определённо
Разъяснить юридический статус мольгинского храма, и порядок его охраны мы попросили ведущего научного сотрудника Государственного института искусствознания, кандидат искусствоведения Елену Геннадьевну Щёболеву:
– Преображенская церковь в Мольгино – памятник регионального (то есть, областного) значения. До 2002 года, когда был принят нынешний закон «Об охране памятников», он назывался памятником местного значения.
Церковь была взята под государственную охрану в 1974 году.
В советское время, по тогдашним законам, процедура постановки на охрану происходила следующим образом.
При выявлении нового памятника (как правило, это происходило во время обследования какого-то района группой специалистов – архитекторов и искусствоведов) он фиксировался в списках вновь выявленных памятников, которые велись органами охраны, входившими в структуру областного Управления культуры.
Далее в течение года, рассматривался вопрос о включении или невключении объекта в списки памятников, и определялась категория его охраны – союзная, республиканская или местная, то есть, областная. На памятник составлялся паспорт, который был основным государственным документом, защищавшим его юридически.
По закону 1978 года исключение из списка памятников осуществляли исключительно верховные власти – Министерство культуры СССР или Министерство культуры союзной республики.
После распада СССР вплоть до принятия нового закона «Об охране памятников» действовал старый закон. В 2002 году был принят новый Федеральный закон, который изменил старую систему охраны памятников.
Старые списки памятников были перенесены в реестр (т.е. все памятники зафиксированы в реестре) и постепенно проходят утверждение.
Для этого в орган ведения реестра в Министерстве культуры должны поступить сведения о форме собственности или другие права на объект культурного наследия, после чего их обладатель подписывает специальный документ – охранное свидетельство.
На церковь в Мольгино паспорт (включавший исторические сведения об объекте, его описание, обмерные чертежи и фотофиксацию) был составлен.
В 1986 году церковь была дополнительно обследована во время экспедиции сектора Свода памятников Государственного института искусствознания в Смоленскую область.
Статьи о церкви (с фотографиями и обмерами) были помещены в издания института, в том числе последний современный справочник – «Свод памятников архитектуры и монументального искусства России. Смоленская область». М., 2001.
Так как церковь в Мольгино была местным памятником, ее охрана лежала на областных органах охраны.
Взгляд на месте: ничего, кроме запустения
Рассказывает Андрей Чекмарев, старший научный сотрудник института теории истории архитектуры и градостроительства, член правления Общества изучения русской усадьбы:
– В общем, храм уже был изучен, но настолько, насколько это было возможно в рамках подготовки общего издания. Тем не менее, была написана дата постройки, установлена по архивам – 1820 год, и он был охарактеризован как довольно ценный образец архитектуры классицизма, сохранившийся в Смоленской области.
А дальше с этим объектом вообще никто не думал про такие прогнозы, потому и не спешили с каким-то вмешательством в его судьбу.
Мы туда ездили в рамках большой поездки Общества исследователей русской усадьбы в марте 2011 года. Тишина и заброшенность, глухое село без перспектив, еще удивились, что асфальт появился, ибо до того, когда были в 2002, асфальта до села не было.
Мы ездили большим автобусом, пятьдесят человек, вокруг Вязьмы, и заезжали в Мольгино, как раз отсняли храм. Ну и, честно говоря, глядя на такое Богом и людьми забытое место, где не было ничего и никого, заросший храм пустынный, – никто и подумать не мог, что уже в ближайшем будущем там развернутся какие-то работы, и вообще храму угрожает что-то, кроме дальнейшего зарастания деревьями.
Храм стоял заброшенный и покинутый долгие годы, десятилетия. Наверху выросли деревья; внутри все, что можно было, разграбили давно. Иконостас исчез.
Я помню, даже в начале двухтысячных, когда я в первый раз там побывал, внутри еще оставались кое-где ионические капители на колоннаде в алтаре. В 2011 году от них уже и следа не оставалось; одна или две колонны рухнули.
В общем, обычное такое разрушение, физический износ, плюс еще какая-никакая, но активность вандалов, которые наверняка временами туда забредали и что-то там — видимо, клад искали, копали. Чего-то они могли утащить, что еще лежало более-менее ценного, металл какой-нибудь и прочее.
В 2002 году довольно неплохо просматривалась первоначальная роспись, очень такая стильная ампирная, с цветочными розетками. И на карнизах тоже были характерные для ампира орнаменты, но уже в сильно поврежденном виде.
Осадки, крыши уже не было, соответственно, через кладку проникала вода; корни деревьев тоже делали свое дело, по ним вода стекала.
В общем, конечно, повреждения были, это было видно невооруженным глазом. В 2011 году уже почти ничего не оставалось от росписей, только какие-то бледные тени на кирпиче.
Но серьезных конструктивных нарушений мы не заметили. То есть, каких-то капитальных трещин в кладке, угрозы обрушения купола. В общем, видели мы руины гораздо более ветхие, аварийные.
Мы, конечно, не исследовали подробно и не могли этого сделать в рамках краткого приезда. Но, в целом мне не показалось, что это здание готово вот–вот рухнуть. Тем более, что сейчас есть методы реставрации, и специалисты с этим активно работают, спасают куда более аварийные здания, где действительно серьезные необратимые конструктивные разрушения..
А если это Жилярди?
Справка: Доменико (Дементий Иванович) Жилярди. Швейцарский архитектор, наиболее выдающийся представитель династии архитекторов, которая работала в России во второй половине XVIII-первой половине XIX века.
В 1796 Доменико был привезён в Москву. С 1799 года обучался живописи у Карло Скотти в Санкт-Петербурге. В 1803–1810 годах продолжил образование в Европе, изучал искусство и архитектуру.
По окончании учёбы стал работать под началом отца, бывшего штатным архитектором Воспитательного дома.
Успех деятельности Доменико Жилярди в Москве связан со всплеском строительства в столице после пожара 1812 года. Архитектор принимал участие в восстановлении колокольни Ивана Великого, здания Московского университета на Моховой. Позже – Слободского дворца на Лефортовской площади, других московских зданий.
Доменико Жилярди построил также ряд частных московских усадеб – усадьбу Гагариных на Поварской, 25а, Дом Лунина на Никитском бульваре, 12, Конный двор и Музыкальный павильон в усадьбе Кузьминки и ряд других.
Вклад Доменико Жилярди в провинциальную и храмовую архитектуру до сих пор не оценён в полном объёме. Работы архитектора выдержаны в стиле итальянский ампир.
Все представители династии Жилярди (а, помимо Доменико в России работали его отец, дядя и двоюродный брат) на склоне лет имели обыкновение возвращаться на родину, куда они увозили с собой и чертежи – эскизы, рисунки, наброски.
В 2007 году этот архив был опубликован наследниками, и тогда, помимо проектов, авторство которых было широко известно, в нём обнаружилось несколько планов храмовых зданий, по типу очень близких к мольгинскому.
Рассказывает Андрей Чекмарев:
– После того, как швейцарцами были опубликованы чертежи, оказалось, что Жилярди принадлежит храм–памятник Тучкову на Бородинском поле, который находится на территории Спасо-Бородинского монастыря. Это моё открытие, поскольку чертежи швейцарцами опубликованы, но их как-то никто специально не опознавал.
Мольгинский храм в Своде не атрибутирован. Это мои исследования 2011–2012 годов, большая статья «Ранее неизвестные произведения семьи Жилярди в России» вышла в сборнике «Русская усадьба».
Проекта конкретно мольгинского храма в швейцарской публикации нет, но есть чертежи похожих планировочных структур, дополненных, например, колокольней. Кстати, мы знаем, что в Мольгино изначально колокольня была, она прослеживается по документам.
Отдельно стоящая небольшая колокольня есть даже в описаниях памятника начала двадцатого века. Она была утрачена в советское время, ее изображение найти не удалось.
Но наличие этой отдельной колокольни еще более сближает храм с известными проектами Жилярди. Это его авторский почерк, узнаваемая рука.
До этого никто и никогда с Жилярди храм не связывал. Но сейчас, помимо архитектурных особенностей, в пользу этого авторства говорит сотрудничество Жилярди с Паниными, которым принадлежало Мольгино.
Например, есть архивный документ, который фиксирует приезд в панинское имение ближайшего друга, ученика и сотрудника Жилярди Афанасия Григорьева – ему там выплачивались деньги за прогон лошадей.
То есть Григорьев приезжал как раз в годы строительства церкви в Мольгино, видимо, с какими-то делами. Потом, известно, что в усадьбе Мольгино работали ближайшие друзья и коллеги семейства Жилярди – декораторы Скотти. В дальнейшем Жилярди связывали с Паниными другие заказы.
Доклад Андрея Чекмарева об авторстве мольгинского храма был прочитан на научной конференции в 2011 и опубликован в 2012 году. В Интернет автор выложил статью осенью 2013 года. Самого храма к тому времени уже не было.
Исследования для исследований
Андрей Чекмарев:
– Искусствоведение само не без греха. Мы публикуем свои откровения в тех источниках, которые сами же и читаем. Это все почти не выходит за рамки научного сообщества.
Тома Свода не становятся настольной книгой в регионах, нет практики все это специально туда рассылать. Считается, что они сами купят, а они не покупают. Ну, а сборники статей мало кому известны даже здесь.
Елена Щёболева:
– До 2002 года, если обнаруживались какие-то новые сведения о памятнике (авторство, датировка и т.п.), достаточно было просто написать заключение с мотивировкой в Министерство культуры, приведя архивные данные или данные исследований.
А дальше по министерской структуре от высшего звена к низшему вносились изменения в документальную базу. Теперь это не так.
По закону, должна быть представлена экспертиза, которую должен кто-то заказать (в перечне документов, прикладываемых к экспертизе, должна быть копия договора – то есть, сам исследователь сделать её не может) и еще 12(!!!) бумажек из разных ведомств. То есть здесь опять-таки все буксует.
Все семь нянек, которые участвуют в процессе охраны, вообще не занимаются своей работой, а только пишут победные отчеты. Никому, по-настоящему, до памятника вообще дела нет, и все знают, что ответственность за свои дела они нести не будут.
«Подайте на реставрацию провала»
Сейчас мы не берёмся сказать, что конкретно произошло в Мольгино. Юридически ситуация могла развиваться двумя путями. Либо храм – объект культурного наследия – был каким-то образом снят с охраны. Или же местные охранительные органы просто «просмотрели» ведущиеся строительные работы, тем более, что наш эксперт не уточнила, было ли подписано на храм охранное обязательство.
Не исключено: пока в области не внесли уточнения в реестр (а для этого в органы охраны должен был явиться нынешний правообладатель со всеми документами), кто-то на местности решил «подкорректировать» сам памятник. Правда, «докорректировался» до того, что уничтожил и возвёл на его месте муляж.
И то, и другое, – конечно, нарушение закона. Но, поскольку случай с мольгинской церковью, увы, довольно типичен, хотелось бы сказать о другом.
Как видим, советская система охраны памятников в стране разрушилась, но новая эффективная так и не сложилась. Чего греха таить, поддержание культурного наследия – удовольствие не из дешёвых, и без паниных, гагариных и строгановых живётся ему совсем плохо. С поправкой на то, что наследие у нас государственное, а Панины строили для себя.
В советское время у барской усадьбы ещё оставалась не слишком заманчивая перспектива быть «перепрофилированной» под дом культуры или НИИ, а вот «забота» о храмах чаще всего ограничивалась размещением таблички «охраняется государством» и последующей фиксацией утрат.
В новое время, однако, мало, что изменилось. Денег в охранной системе не только не появилось, теперь даже те из них, что есть, распределяются на грантовой основе. Не будем обсуждать все её достоинства и недостатки, скажем только, что полной картины всех объектов в стране, а также плана работ хотя бы на близкую перспективу – что реставрировать в первую очередь, а что во вторую – составить она не позволяет. Латаем дырки имеющимися нитками.
Да что там реставрация. На сайте самого Государственного института искусствознания красуется надпись о том, что издание «Свода памятников» – того самого справочника, который с 2001 года так и не попал в Смоленскую область, – осуществляется при поддержке Российского гуманитарного научного фонда. То есть, путем получения тех же грантов.
Финансирование РГНФ в последние годы значительно сокращено. А это значит: даже не охрана памятников – издание справочников о них в нашей стране, и то под угрозой.
Храм как перекрёсток интересов
Увы, в наиболее уязвимом положении при сложившейся системе охраны оказывается… добросовестный собственник или пользователь. Ведь по закону он не только заботится о памятнике, но и должен все свои действия согласовывать с соответствующими органами.
«Всё правильно, так и нужно», скажут уставшие от бесчисленных утрат и звероподобных новоделов москвичи. Да, мне тоже больно от того, во что превратили вполне себе туристический Старый Арбат, где я спиной чувствую несоответствие орнаментов на фасадах стилю зданий.
А теперь давайте разберёмся, как это работает. Вот есть некий собственник или счастливый обладатель «объекта культурного наследия». Который по закону должен сам явиться в органы охраны не только с немалым пакетом документов, но, зная, что там с ним подпишут охранное обязательство, после чего без привлечения специалистов с соответствующей лицензией он, фигурально выражаясь, не забьёт на своём объекте и гвоздя.
Не случайно в последние годы в Москве коммерсантов взять некоторые памятники в аренду буквально уговаривают, снижая плату до символического одного рубля за метр в год: только отреставрируйте. Подчёркиваю: коммерческих арендаторов, которые, по всей видимости, получат со «своих» зданий хоть какую-то да выгоду. По факту получается: московские власти за попечение о наследии согласны коммерсантам приплачивать. Но те, кстати, в очередь за даровой арендой почему-то не выстраиваются.
А теперь представьте ту же ситуацию, но для провинциального священника. Да, за аренду он не платит – поскольку храм передан церкви в безвозмездное пользование. Но и «коммерчески выгодным предприятием» назвать приход язык как-то не поворачивается. Поскольку приходов, «выход» которых составляет несколько тысяч рублей в месяц, в стране достаточно.
И вот такой «эффективный пользователь» должен, по предписанию органов охраны, заказать проект комплексной реставрации в столичной мастерской, а затем провести её силами организации, имеющей лицензию на работы с памятниками архитектуры, причём, применяя исключительно надлежащие материалы и технологии…
Вы верите в то, что такое по силам священнику с приходом в три старушки, вдалеке от туристических маршрутов, за несколько сотен километров от Москвы? Я – не очень.
Выход остаётся один – бег по ктиторам. Но и эта игра, как известно, не имеет гарантированного результата. Кроме прочего, нужно учесть, что охраной по должности озабочены у нас органы охраны, а священнику-то нужен, в первую очередь, храм: место, где служить, с крышей над головой и, в пределе мечтаний, газовым отоплением. Потому что всякое другое – дорого в содержании.
Стоит ли удивляться, что уговорить ктитора дать денег на стабилизацию аутентичной кладки XIX века оказывается в этой ситуации – не первой задачей? В конце концов, кому-то блюсти аутентичность, а кому-то – души.
И не подумайте, я не против сохранения культурного наследия, я очень за, только вот всё сразу – как-то не получается.
Постскриптум
Государственный институт искусствознания намерен обратиться по поводу ситуации с мольгинским храмом в соответствующие инстанции, включая прокуратуру.
По имеющимся в редакции данным, освящение воссозданного храма в Мольгино ожидается летом нынешнего года. Будет там и приход, и дом инвалидов, и дом священника уже готов. А вот Жилярди не будет.
И, честно говоря, я не знаю, что на это сказать.