С 1770 года пошла слава о непобедимости русской армии в боях с турками. До этого времени всё складывалось не столь идиллически для нашей славной армии. Мешали эпидемии, скверный и непривычный южный климат, несогласованность в действиях офицеров… Даже Пётр Великий не сумел сломить османский дух. Немало неприятностей доставляли Российской империи и крымские орды, как правило, находившиеся в зависимости от Стамбула.
Ситуацию преломил граф Пётр Румянцев, полководец уже проявивший себя с лучшей стороны в сражениях с сильнейшей армией того времени – прусской. Летом 1770 года Румянцев трижды разгромил крымско-турецкие армии в генеральных сражениях, предложив для этого новаторскую тактику.
Самое крупное сражение – третье в этом ряду. По новому стилю оно случилось 1 августа. Русской армии противостоял сам великий визирь – честолюбивый политик, стремившийся военными победами укрепить своё влияние при дворе. Этот самый Иваз-заде во главе огромного войска попытался взять в клещи армию Румянцева.
Сохранился исторический анекдот: «Перед утром, прославившим навсегда войска российские, турки переменили выгодное свое местоположение, и показывая вид, что приготовляются в сражению, остановились и хотели располагаться станом. Румянцев, смотря в сие время в зрительную трубу, сказал бывшим с ним чиновникам: «Если турки осмелятся разбить в сем месте хотя одну палатку, то я их в ту же ночь пойду атаковать». В то лето он был решителен, как никогда — ни до, ни после 1770-го.
Позиция отчаянная для русской армии. Существовал риск полного истребления, отступление было затруднено. Румянцев не мог двинуться на врага, дожидался обозов с провиантом… Сложилось критическое положение.
Но Румянцев чувствовал: пришёл его звёздный час. Выстояв при Кагуле, мы надолго приучим противника к незавидной роли. Чтобы одолеть турок, нужно заставить их бояться. Легко рассуждать об этом после победы, но не забудем, что этот порыв случился в крайне опасной ситуации. Тут и до бесславного разгрома русской армии недалеко, да и сам генерал-аншеф ходил под дамокловым мечом: окажись турки порасторопнее его могли ждать гибель или плен. Если бы не Рябая Могила и Ларга — быть может, Румянцев и не решился бы на кагульское наступление. Но к августу 1770-го он познал науку победы и не сомневался: если своевременно повторять пройденное — успех никуда не убежит. А солдаты и офицеры привыкли и к рассыпному строю, и к наступлению колоннами.
Румянцев располагал 17-тысячной армией, ещё 6 тысяч прикрывали обоз. Но он не стал ожидать турецкой атаки, назначенной на 21 июля.
В час ночи русские войска покинули позиции и приблизились к турецким укреплениям на расстояние пушечного выстрела. Заметив нападающих, турки отрядили им навстречу многочисленную лёгкую конницу. Её остановили огнём. Сработал принцип Румянцева: сдерживать напор вражеской кавалерии не рогатками, но артиллерией, пулями да штыком. Турки не сумели приспособиться к этой задумке.
Непрестанно гремела канонада — и русская артиллерия показала превосходство и над конницей, и над артиллерией противника. Когда воины Племянникова и Олица готовились штурмовать вражеские окопы, туркам удалось ошарашить их внезапной атакой. Янычары выскочили из лощины, пролегавшей поперёк линии окопов. Турки врезались в каре Племянникова, и сумели привести в замешательство наступавших молодцов. Колонны Репнина и Олица едва не попали в окружение. На левом фланге дело обстояло лучше: колонна Баура прорвала оборону и овладела турецкими батареями.
Елена Ревуцкая. Кагульская битва
А войска Племянникова потеряли строй, запаниковали, пытались укрыться в строю солдат Олица. Это не входило в планы генерал-аншефа. Румянцев наблюдал за сражением в компании герцога Брауншвейгского. Он невозмутимо бросил: «Теперь настало наше дело». Резво оседлал коня — и поскакал туда, где было горячее, в самую гущу потрёпанного каре Племянникова… Одного румянцевского возгласа оказалось достаточно: «Ребята, стой!» Тут же русские герои встряхнулись, сомкнули ряды, мужество вернулось к ним — и «наши начали палить, с турок головы валить». Переломил ситуацию 1-й гренадерский полк бригадира Озерова. С зычным криком «Да здравствует Екатерина!» (который, однако, не мог перебить турецкого рёва) они бросились в штыковую атаку — и опрокинули турецкие полчища. Про них и песня сложена:
В то же время с гренадерами
Сам Румянцев ли ударил в них;
Тут познали турки гордые
Руку тяжкую гренадерскую,
Предводительство Румянцево.
А генерал Баур, овладев турецкими пушками, бросил в атаку егерей. Янычары оставили укрепления и побежали. Когда они завидели атаку корпуса Репнина, наступавшего с тыла — отступление стало паническим и повальным. Напрасно Иваз-заде заклинал их именем пророка Магомета.
Турки не вспоминали о клятвах драться до победы: животолюбие (так тогда называли неумение жертвовать собой) взяло верх над фанатизмом. Визирь с саблей в руках пытался остановить бегство, заклинал их именем пророка — напрасно! Подоспевший отряд анатолийских воинов — состоявший, главным образом, из курдов, не сумел помочь визирю. Напротив: в панике начались распри между турками и курдами. В результате даже денежная казна визиря досталась победителям вместе с другими трофеями.
После Кагульского сражения Румянцев добился, чтобы 1-й гренадерский полк стал гвардейским: «Гренадёры опрокинули с великою храбростию последние и наиопаснейшие стремления янычар и сопротивным на них ударом подали начало к одержанной победе».
Д. Ходовецкий. Сражение при Кагуле 21 июля (1 августа) 1770 года.
Вот как этот подвиг описал поручик лейб-гвардии Н. Рославлёв: «Внимая повелению своего храброго полкового командира, бригадира Озерова, и видя бегущее каре генерала Племянникова, преследуемого лютыми янычарами, бесстрашные лейб-гренадёры, с редким самоотвержением, ударили в штыки на громадную и стремительную атаку янычар так храбро, так дружно и отважно, с такою удивительной скоростию, что янычары в один момент были приведены из атакующего в оборонительно положение. В этой стычке, можно сказать положительно, что штыки храбрых лейб-гренадёр решили дело и дали перевес русским над турками. Между тем расстроенное каре генерала Племянникова тотчас оправилось, выстроилось и вслед за лейб-гренадёрами устремилось на ретирующегося неприятеля… Последствием такого неожиданного переворота было совершенное рассеяние несметных сил неприятеля и славная победа, доставшая русским весь лагерь, обоз, 140 пушек и 60 знамён. Турки бежали за Дунай, потеряв убитыми, раненными, пленными и потонувшими в Дунае до 40,000 человек».
Тут-то визирь и бежал сломя голову, бросая обозы. Преследование неприятеля организовали как никогда споро. Погоня, которую возглавил Баур, несла смерть и полон сотням турок. 23 июля остатки турецких войск были застигнуты на переправе через Дунай у селения Картал. Короткая схватка показала преимущество русского оружия: турок обращали в бегство и захватывали в плен уже практически без потерь…
Во всей операции русские потеряли не более тысячи человек: и это при том, что пришлось поначалу идти в атаку, которую многие считали безрассудной. Визирь не испытывал иллюзий: для него Кагул стал безоговорочным крахом. В России же многие сомневались в румянцевских победных подсчётах, казалось невероятным, что столь мощная армия не смогла сопротивляться натиску русских. Но, как говаривал Пётр Великий, «небываемое бывает». Воинство величало графа свойским: «Ты прямой солдат».
После Кагула в Румянцеве видели вождя, который способен освободить Царьград и восстановить великую православную империю от Ледовитого океана до греческих морей. Несколько раз эти смелые планы были близки к реальности, но, как известно, Стамбул так и остался турецким.
Донесение о виктории привёз в Петербург бригадир Озеров — герой наступления. В тот же день он стал генералом. А Пётр Румянцев – фельдмаршалом. Слава Румянцева достигла апогея. Даже по официальному рескрипту видно, с каким восторгом встретила Екатерина весть о победе. Она знала и о личном подвиге Румянцева: «Одно ваше слово «стой!» проложило путь новой славе, ибо по сие время едва ли слыхано было, чтоб в каком-либо народе, теми же людьми и на том же месте вновь формировался разорванный однажды каре, в виду неприятеля, и чтоб ещё в тот же час, идучи вперед, имел он участие в победе». Не менее почётным было и личное поздравление Фридриха Великого, с войсками которого Румянцев ещё недавно небезуспешно сражался. «Граф Румянцев мне доносит, что, подобно древним римлянам, моя армия не спрашивает: сколько неприятелей, но только — где они?», — хвастала императрица в письме Вольтеру.
А в Царском селе взор императрицы услаждал Кагульский обелиск, построенный архитектором Антонио Ринальди.
Кагульский обелиск в Царском Селе
Надпись на Кагульском обелиске