Катерина Гордеева: “Пропаганда усыновления оборачивается кошмаром” (+фильмы)
Фильм первый
Фильм второй
Фильм третий
Не «ми-ми-ми», а ресурс
Из категории «героизм экзальтированных людей» усыновление в России переходит в разряд повседневной практики, что хорошо и правильно.
После принятия закона Димы Яковлева многие дети и родители лишились друг друга. Это ужасно. И это невозможно забыть. Но, к сожалению, ничего задним числом изменить нельзя, эти семьи уже не соединить, все сложилось по-другому, во многих случаях – очень трагично. Многие функционеры стали использовать трагические последствия принятия Закона Димы Яковлева для пропаганды: мол, давайте, в пику этим иностранцам теперь разберем детей. Так нельзя. Дети – не разменная монета. И нельзя, манипулируя человеческой, детской судьбой что-то кому-то доказать, показать.
Сейчас прошло время. Слава Богу, сам процесс усыновления постепенно перестает быть инструментом пропаганды, а входит в нормальное спокойное и не очень связанное с политическими интересами русло: перестает быть ярмаркой, когда все листают-листают-листают фотографии, выбирают, потом много раз ездят в детский дом, смотрят того ребенка, этого: «А этот нам не подходит, а давайте вы вот этого возьмете? А мы вам – вот столько денег, план горит…». Мне кажется, потихоньку это уходит. Приходит осознанное родительство, когда люди принимают решение на основании того, что они готовы, что у них есть ресурс.
До съёмок этого сериала я не знала такого слова – «ресурс». А оно, оказывается, одно из важных в усыновлении. Не «ми-ми-ми и ах, сердце мое остановилось», а ресурс: когда ты понимаешь, что у тебя есть силы, средства и место в сердце и доме, чтобы принять еще одного человека. Если раньше считалось, что школа приемного родительства – это какая-то ерунда, которая мешает поскорее забрать ребеночка, то сейчас все относятся к этой школе как действительно к школе, к этапу, который необходимо пройти. Он и вправду важен.
Нельзя агитировать взять ребёнка
Много людей, кстати, отсеивается прямо во время школы — как только они понимают, что происходит, что сейчас их ждет. Это же совершенно не то, что сейчас мы усыновим ребеночка, а он прямо сразу станет нам благодарен, и все сразу подумают, какие мы молодцы, и всё будет так празднично – прямо как на картинке. Слава Богу, что такое понимание усыновления уходит.
Мне в этих фильмах было очень важно взять другую тональность — серьезного разговора. До сих пор все разговоры про усыновление велись в очень розовом ключе. Я имею в виду, не внутри сообщества приемных родителей, а в СМИ. СМИ все время всех призывали усыновлять: «Посмотрите – Вася. Посмотрите – Петя. Давайте мы его срочно заберем. Подарите ребёнку детство, счастье». И тональность разговора была такая заигрывающая, заискивающая, призывающая немедленно, по велению сердца, еще не утерев слезы умиления, совершить действия по усыновлению. Я считаю, что это очень вредная практика. Нужно разговаривать очень серьезно и ни в коем случае не агитировать. Это черта, которую нельзя перешагивать.
Нужно информировать, просвещать, рассказывать, а не агитировать. Никто ж никого не агитирует влюбиться, но все как-то влюбляются.
Никто никого не агитирует беременеть и рожать детей, но все беременеют и рожают детей. Это нормальный ход событий. Нельзя заставить стать родителем человека, который не хочет стать родителем. Конечно, можно его эмоционально раскачать так, что он станет (это и есть пропаганда), но это ни к чему хорошему не приведет.
Приемные родители: святые или сволочи?
Я очень хочу снять серию, которая бы рассказывала о том, что бывают отказы. Это чудовищная трагедия, которой только отчасти можно избежать с помощью школы приемного родительства и подготовки. Другая часть — судьба, «не справился». И тут очень важно это признать и сказать: «Я не справился». Это тоже требует большого мужества.
Есть такая практика в СМИ: «Мы знаем известных людей, которые усыновляли детей, а потом разусыновляли детей. И мы про них думаем, что они такие-сякие». И распространенное мнение – «вот она взяла для пиара». Но вы не знаете о том, что происходит внутри семьи и как тяжело могут сложиться отношения! И это не всегда вина родителя — как, собственно, и в обычных семьях. Такое бывает везде и всегда.
Это действительно очень щепетильная тема, о которой у нас не принято говорить. Есть темы, которые в усыновлении вообще табуированы. СМИ нас раскачивают из одной крайности в другую: или это все святые, герои замечательные, которые спасли сиротку, или это какие-то сволочи меркантильные, которые, чтоб построить дом, усыновили шесть детей, а потом их сдали обратно в детдом. На самом деле, правда где-то посередине. Как любое родительство, приемное — это родительство. В нем, безусловно, есть свои сложности, свои нюансы, на которые человек не закладывался – например, появление кровной матери, отношения с ней.
Фото: Анна Данилова
«Как родной» – не значит родной
До сих пор – и мне это чрезвычайно странно наблюдать – считается обсуждаемым вопрос, говорить ли ребенку, что он приемный. До сих пор в широких кругах населения нет консенсуса. Люди говорят: «А зачем? Он же нам как родной». «Как» – не значит родной.
Существует статистика суицидов детей, которым не было сказано, что они приемные.
У ребенка, вроде, все хорошо, вроде, его любят. Вроде, все нормально, но что-то не так, что-то не то. Он не может встроиться в эту действительность. Он не знает правды. Если ребенок не получает ответа на свои вопросы, особенно в подростковом возрасте, он может решить проблему таким образом.
А если, не дай Бог, это все выясняется во взрослом возрасте? Получается, что ты ему пятнадцать, двадцать, тридцать лет врал – самому близкому, самому родному человеку ты врал про его происхождение? Это страшно.
Разумеется, перед лицом возможной встречи с предыдущей семьей приемная семья испытывает страх. Сейчас не так много историй, когда кровная семья вновь появляется в жизни ребенка. Но они появляются. К этому надо быть готовым. И это – отдельный опыт, которого не получится в итоге избежать, если социальная система будет устроена нормально. Понимаете, то, что вы можете приемного ребенка научить английскому, бальным танцам и фехтованию – это, разумеется, очень здорово. И то, что вы его очень любите, обнимаете и засыпаете вместе – тоже. Но это не отменяет истории о том, что однажды он оказался в детском доме, то есть, то ли его забрали службы опеки, то ли от него отказались. Мы не знаем причин. Но ребенку от этого больно – у него есть опыт отказа, брошенности. И возвращение кровной мамы, какие-то отношения с ней, переживание этой травмы – очень ценная и важная история. И очень трудная.
Слава Богу, ушло из речи это чудовищное словосочетание — «биологическая мама». Зачастую ты не знаешь, что там было вообще, и ты не имеешь никакого права ребенка восстанавливать против его кровных родителей, даже если там есть какая-то тяжелая история асоциального поведения.
Мы все не султаны Брунея
Я рада, что сейчас говорят больше про профилактику сиротства. Если раньше был такой тренд: этому ребенку будет гораздо лучше в нашей интеллигентной замечательной семье – писателей, художников, поэтов, банкиров, чем в той ужасной семье, где дети с пола ели картошку.
Султан Брунея, глядя на то, как мы живем в своих пятиэтажных хрущевках, тоже, в целом, удивлен, но это не значит, что мы все должны жить как султан Брунея.
У нас нет таких возможностей. Но для султана, наверняка, то, как мы живем, выглядит, как если б мы ели картошку с пола.
У мамы, которая родила ребенка, могло не хватить чего угодно. Тут в каждом случае всегда отдельная история. И это «чего угодно» иногда могло бы быть компенсировано. Это то, над чем, собственно, сейчас в основном работают все фонды, связанные с усыновлением — сделать так, чтобы ребенок не оказался сиротой. В это ужасно тяжело поверить, но какие бы ни были прекрасные приемные родители, они – не родные родители, они – выход из сложившейся ситуации, но не то, как должно быть.
“Мессианство” должно уйти
История про миссию спасителей и прочее “мессианство” должно уйти: вот, мы спасаем от тех плохих, каких-то ужасных родителей, органы опеки следят за тем, как хорошо и правильно ребенок усыновляется, можно в эту квартиру брать ребенка или нет… Если бы эти ресурсы тратить на то, чтобы маме, которая находится в очень сложной, иногда просто неразрешимой ситуации, помогали ребенка родить, остаться с ним и сохранить его и семью, это было бы гораздо продуктивней.
Когда государство озабочено пропагандой усыновления, это обычно оборачивается каким-то кошмаром.
Вы все давайте, усыновляйте, вот вам денег, вот это – за вот это… Они пытаются каким-то образом восполнить пробелы, появившиеся после закона Димы Яковлева, им срочно надо было вопрос решить и закрыть. Если бы не совершенно прекрасные люди, как Мария Терновская, как Елена Альшанская, как Юлия Юдина, это переросло бы в очередную показуху.
Я не устаю повторять, что за последние пятнадцать лет самое главное, что с нами произошло, – это гражданское общество и те НКО, которые организовались не по чьему-то указанию, а самостоятельно. Они научились разговаривать с государством на государственном птичьем языке, ходят в министерства, как это ни противно и трудно, и двигают потихоньку все вперед. Именно так было принято 481-е постановление, призванное системно и серьезно поменять сиротскую систему страны. Сделан огромный шаг на пути к тому, чтобы детский дом перестал восприниматься как учреждение, где всю свою жизнь живет ребенок, а стал временным местом, откуда потом ребенок сможет уйти в лучшем случае в семью, а не в лучшем – войти взрослым в нормальную жизнь.
Катерина Гордеева. Фото: Анна Данилова
Квартирный вопрос
Самая главная проблема, которая меня сейчас занимает, связана с квартирным вопросом. Москвичей он испортил, а московских чиновников Департамента социальной защиты он испортил втройне. Как только ребенок не в лучшей форме выходит из детского дома, возникает немедленное желание отобрать у него все, что ему положено, и запихнуть его подальше куда-нибудь в интернат. И тогда квартиру же не надо давать, как экономно.
Когда ребенок интеллектуально сохранен, но неврологически и психиатрически есть сложности, ему дают штамп – недееспособен. И это конец. На этом жизнь его закончилась. За что сейчас государство трясется? За эти квартиры, которые им положены. Нет ребенка – можно квартиру не отдавать. Ребенка заперли в интернате, квартира вернулась государству.
Иногда я с ужасом думаю – что же это за монстр такой, которому квартира важнее сломанной жизни. В это невозможно, конечно, поверить. Но на деле система работает так. Недавно я просила одну высокопоставленную чиновницу из столичного ДСЗН о содействии в устройстве 5-летнего сироты из Мурманска в столичный детский дом. Ребенку требуется сложная операция, которую ему проведут, но нужно время и чтобы ребенок был в Москве, под контролем. Чиновница сперва предложила нанять няню и квартиру, чтобы там жил малыш. А потом сказала: вот вы его устроите в наш детский дом, а потом он вырастет и квартиру потребует. Это потрясающе! Она рассуждает о муниципальных квартирах так, будто они ее собственные. А о ребенке – так, будто он неживой.
Соответственно любой выпускник детского дома городом воспринимается как потенциальный претендент на квартиру. И чиновники экономят квартиры, не делая ничего для того, чтобы помочь ребятам, которые не в идеальной форме, встать как следует на ноги. Но ведь молодой взрослый, который немного странно ведет себя в открытом мире потому, что никогда в этом открытом мире не жил, со временем освоится и сможет работать, жить как следует в этой очень для него непростой взрослой самостоятельной жизни.
Ему просто надо помочь, поддержать на первых порах. Эта история с сопровождаемым проживанием выпускников детских домов – для меня она сейчас самая важная. Я все время читаю о том, как это устроено в других странах, про опыт других регионов, я разговариваю с людьми, которые имеют какие-то представления о том, как все это можно организовать. Пока четкого плана нет. Но я сделаю все, чтобы он появился как можно скорее.
Вообще, проблема взрослых детей-сирот очень сложна. В детском доме, даже если их учат, все равно они живут на всем готовом. Это не семья, где ты считаешь каждую копейку и понимаешь, что ничего из ниоткуда не берется. И вот ребенку исполняется 18 лет, технически он должен получить квартиру и как-то отправиться в самостоятельную жизнь. Но этот ребенок никогда не сталкивался с самостоятельной жизнью, и как он будет жить, не знает никто.
Сопровождаемое проживание
Пока нет никакого четко описанного государственного механизма, пока еще нет четкого понимания, как это устроить – сделать квартиры с сопровождаемым проживанием. Пока это – подвиг отдельных людей. Сопровождаемое проживание придумала и воплотила в жизнь в Петербурге Любовь Аркус и Андрей Царев под Псковом.
Но вот я все время думаю, как договориться с государством, чтобы это было возможно делать с ним в содружестве. Потому что благотворительных денег на такую историю очень трудно собрать. Пока я вот как думаю: нескольких таких взрослых детей можно было бы с тьюторами потихоньку выпускать в большую жизнь, сняв им большую квартиру, окружив специалистами, которые наблюдали бы за их психологическим состоянием, за адаптацией, помогали бы найти работу, социализироваться.
Помощь в адаптации при переходе из детского учреждения в «свободное плавание» любым детям нужна. Даже тем, у кого нет угрозы отметки «недееспособен» в документах.
Очень случается беда, когда они входят во взрослую жизнь, получают квартиру и довольно большие суммы денег, которые им копятся на книжках в течение всего времени пребывания в детском доме. Они оказываются на свободе и часто очень эти деньги прогуливают в первые несколько месяцев, а квартиру сдают. Объединяются в группы, пять квартир сдают, в шестой живут, и это все плохо кончается, поэтому статистика неблагополучных детей-выпускников из сиротских учреждений такая ужасающая.
Катерина Гордеева. Фото: Анна Данилова
Почему интернет, а не ТВ?
Мне, честно говоря, вообще не нравится тот тон, которым телевидение разговаривает на многие темы — в том числе на тему усыновления. Это всегда какой-то «базар-вокзал», это очень грубо. Я как-то видела по «Первому каналу» передачу, в которой была сложнейшая драма женщины, у которой была приемная дочь, ей было двадцать лет, и у нее, в свою очередь, родились дети. Эта женщина каким-то нераскрытым способом лишила свою дочь материнских прав на этих детей. И всё это обсуждалось в студии, с ором. Я не готова в таком тоне говорить про усыновление и приемные семьи.
Умом бывшего телевизионного работника я понимаю, что такой накал страстей – это рейтинг, начальник будет доволен. Но я хотела бы говорить с людьми, а не с теленачальником. Сейчас есть возможность в интернете разговаривать с аудиторией, и аудитория эта заинтересована в том, чтобы с тобой поговорить именно об этом и именно в таком тоне. Ты точно знаешь цену и себе, и тому, что ты сделал. Кроме того, формат интернет-показа меньше ассоциируется с пропагандой и рекламой. Человек смотрит только в том случае, если ему и правда это интересно.
В фонде «Измени одну жизнь» передо мной ставили задачу: мы хотим поговорить с людьми, которые хотя бы один раз в жизни задумались об усыновлении, но по каким-то причинам этого не сделали. Мы не хотим их заставить, мы не хотим их привлечь на свою сторону. Хотим с ними поговорить. После выхода первого фильма мне очень многие люди писали: «Спасибо. Этот фильм очень нужен. Я получил ответы на вопросы, которые долгое время оставались неразрешенными».