Почему дети несчастны? Что будет с недолюбленным ребенком, когда он вырастет? Все ли родители видят, когда с их чадом «происходит что-то не то»? И самое главное — как помочь и детям, и родителям?
- Фото: dimon64, photosight.ru
Оксана Ковалевская, психолог:
Что такое депривация?
Психологи и психиатры встречаются с ребенком и его родителями, его семьей, чаще всего, когда неблагополучие ребенка сообщает о себе каким-либо из выраженных болезненных проявлений: страхи, навязчивости, невротические реакции, негативизм, агрессивность, нарушение сна, нарушение пищевого поведения, энурез, энкопрез, целый спектр психосоматических заболеваний, проблемы с общением, с учебой, проблемы половой, ролевой идентификации, девиантное поведение (побеги из дома, воровство) и мн.др.
И, несмотря на то, что каждый отдельный такой случай, каждая отдельная семья будет иметь свою особенную историю, общими для них становятся выявляемые в анамнезе опыт перенесения деприваций и нескомпенсированность их последствий.
Именно о депривации нам представляется чрезвычайно важным сегодня говорить. Что это такое?
Сам термин «депривация» стал широко известным в 40-50 гг. ХХ века – период массового сиротства. Исследования тех лет показали, что дети, лишенные материнской заботы и любви в раннем детстве испытывают задержку и отклонения в эмоциональном, физическом и интеллектуальном развитии. Кстати тогда же появилось понятие «анаклитическая депрессия»: множество младенцев, перенесших в самые первые месяцы своей жизни разлуку с матерью, вскоре переставали отвечать на общение, переставали нормально спать, отказывались от еды и погибали.
В современной научной литературе термин «депривация» (от лат. deprivatio – потеря, лишение чего-либо) активно используется и означает – «то психическое состояние, которое возникает в результате жизненных ситуаций, где человеку не предоставляется возможности для удовлетворения его важнейших потребностей в достаточной мере и в течение достаточно длительного времени». *
Т. е. соответственно, можно сказать, что депривация – это лишение человека чего-то сущностно ему необходимого, обязательно влекущее за собой некое искажение (разрушение, опустошение) жизни данного человека.
Круг явлений, подпадающих под понятие депривации, достаточно широк. Так, психология традиционно рассматривает разные виды деприваций, отмечая при этом различные формы их протекания – явную и скрытую (частичную, маскированную). Существует пищевая, двигательная, сенсорная, социальная, эмоциональная и многие другие виды деприваций.
Трудный багаж
В жизни, безусловно, разные виды деприваций сложно переплетаются. Каждый раз важно, кто претерпевает депривацию (возраст, пол, актуальное состояние, актуальная жизненная ситуация, биографический «багаж» человека, его общая психофизиологическая устойчивость и т.д.), а также свойства (сила, длительность, жесткость) самого депривационного события, какого уровня (соматического, психического или психологического) коснутся всегда разрушительные последствия того или иного вида депривации, в какой мере (эти последствия могут охватывать всю шкалу психических отклонений: от легких особенностей реагирования до грубых нарушений развития интеллекта и всего склада личности, и целый спектр соматических изменений), и, будут ли следствия депривации реактивными или же отставленными по времени – множество курсов специальных дисциплин посвящено данным вопросам. И хотя единого взгляда на проблему нет, множество вопросов не разработано еще в полной мере, все же все исследователи без сомнений сходятся в одном, что депривации, переживаемые в детском возрасте, оказывают наиболее мощное патогенное действие.
Детство – особый, наиболее тонкий и хрупкий период, когда формируется в некотором смысле «ткань» всей последующей жизни человека. И поэтому бесконечно значимым становится все, что происходит и как происходит.
Мы никогда не знаем, с каким запасом сил приходит в жизнь ребенок, но должны знать, что любая депривация наносит ему ущерб, что любая депривация – это трата жизненных сил, трата витальной энергии. Мы должны хорошо понимать, что вся последующая взрослая жизнь нашего ребенка будет нести на себе следы детских деприваций (суть – история искажений).
Ребенок – крайне несвободное существо. Он приходит в мир, и этот мир явлен для него его родителями, его семьей. И именно семья становится тем пространством, которое может отчасти уже в самом себе содержать депривационные для ребенка риски, именно семья становится тем пространством, которое сможет амортизировать (смягчать) и компенсировать существующие и случающиеся депривации, или, напротив, будет их усиливать, утяжелять и длить, а то и вовсе – порождать и множить.
Претерпевая депривацию, ребенок испытывает состояние, которое можно сравнить с тем, что испытывает человек, стоящий на краю отвесной скалы, когда его внезапно что-то толкает… И он летит… В абсолютном одиночестве… Что там внизу? Подхватят ли, поймают ли? Быть может, все обойдется благополучно. Но мгновений такого полета достаточно, чтобы претерпеть нечто ужасное. И именно такого рода опыт переживания ужасного в полном одиночестве получает ребенок с особенной силой в ситуациях материнской депривации, которую иначе можно было бы поименовать депривацией любви.
О материнской депривации
В каких жизненных обстоятельствах происходит материнская депривация? Безусловно, во всех случаях явной потери матери – ситуации, когда мать бросает ребенка (в роддоме или позже), в ситуациях смерти матери. Но, по сути дела, и особенно для детей младенческого возраста (0-3 года), любая реальная разлука с матерью может оказать сильнейшее депривационное действие:
– послеродовая ситуация, когда ребенка не сразу отдают матери;
– ситуации длительных отъездов матери (в отпуск, на сессию, по работе, в больницу);
– ситуации, когда с ребенком большую часть времени проводят другие люди (бабушки, няни), когда эти люди калейдоскопом меняются перед ребенком;
– когда ребенок на «пятидневке» (а то и на «смене» – месячной, годовой) у бабушки или другого человека;
– когда ребенка отдают в ясли;
– когда отдают в детсад преждевременно (а ребенок еще не готов);
– когда ребенок оказался в больнице без матери и мн.др..
Скрытая материнская депривация – ситуации, когда нет явной разлуки ребенка с матерью, но есть явная недостаточность их отношений или определенные нестроения этих отношений.
Подобное всегда наблюдается:
– в многодетных семьях, где дети, как правило, рождаются с интервалом времени меньшим, чем 3 года, и мать в принципе не может уделить каждому ребенку столько внимания, сколько ему нужно;
– в семьях, где мать имеет серьезные проблемы с собственным физическим здоровьем (не может в полной мере осуществлять заботу – поднимать, носить на руках и пр.), и/или с психическим (при депрессивных состояниях нет достаточной степени «присутствия» для ребенка, при более глубоких психических патологиях – весь уход за ребенком от «А» до «Я» становится неадекватным);
– в семьях, где мать в ситуации длительного стресса (болезни близких, конфликты и пр., и, соответственно, мать в длящемся состоянии подавленности, возбуждения, раздражения или недовольства);
– в семьях, где отношения родителей между собой формальны, лицемерны, конкурентны, неприязненны или прямо враждебны;
– когда мать жестко следует разного рода схемам (научным или ненаучным) ухода за ребенком (которые обычно слишком общие, чтобы подходить конкретному ребенку) и не чувствует реальных нужд своего ребенка;
– данный вид депривации всегда претерпевает первый ребенок семьи при появлении второго, т.к. утрачивает свою «единственность»;
– и, конечно, материнскую депривацию испытывают дети, которых не хотели и/или не хотят.
Материнская депривация не только в младенчестве, но и на всех следующих возрастных этапах развития ребенка не утрачивает калечащую силу своего действия. К каким бы конкретным реактивным последствиям она не приводила бы каждый раз в каждом отдельном случае – от легких незначительных проявлений регрессивного поведения до картины развернутой депрессии или аутизма – можно сказать, что мишень ее опустошающего и искажающего удара это:
– отношение человека к самому себе (неприятие своего тела, аутоагрессия и пр. – это отдаленные следствия материнской депривации), и
– возможность устанавливать полноценные человеческие отношения с другими людьми.
Лишение ребенка опыта любви приведет к тому, что он будет неспособен любить сам, что его жизненные сценарии будут лишены возможности «давать» любовь, а будут подчинены принципу «добрать». Всю последующую жизнь он будет смотреть на других людей через призму отчуждения, безразличия или обиды, агрессии и, соответственно, реализовывать программы «использования и манипулирования» или «властвования, обесценивания и уничтожения».
Патериальная (отцовская) депривация в детском возрасте также несет серьезную угрозу нормальному развитию ребенка, но она коснется иных аспектов и скажется больше на формировании ролевых жизненных установок и диспозиций и, кроме того, внесет определенные сюжетные содержания в их возможные искажения. Риск патериальной депривации для ребенка особенно велик в ситуациях:
– неполной семьи, когда отец отсутствует вовсе;
– когда отношение отца к ребенку совершенно отчужденное;
– когда отец в своем отношении реализует отнюдь не отеческие интенции (например, компенсируя на ребенке свои нереализованные в другом месте (на работе, с женой) властные амбиции и мн. др.);
– в семьях, где наблюдаются разного рода деформации самой семейной структуры и нарушены роле-половые отношения между родителями (например, семьи, где феминистическая настроенность женщины ведет к постоянному уничижению мужского вообще, или семьи со смещением ролей, когда роль матери берет на себя отец и мн. др.).
Во всех подобных ситуациях неизбежна патериальная депривация. И ребенок не сможет пройти в полной мере нормально сложнейший путь своей половой идентификации, и, в результате, в своей взрослой жизни он окажется неверно или недостаточно сообразовавшимся со своей онтологической сущностью женского или мужского и будет чрезмерно уязвим, дезориентирован или несостоятелен в пространстве соответствующих отношений и ролей.
Если мы с вами ретроспективно обернемся на свое детство, на детство своих родителей и родителей их родителей, то увидим, что на протяжении последнего столетия (активно простимулировавшего большинство описанных выше ситуаций и закрепившего их в статусе массовых явлений) происходит трагическое родовое накопление деприваций. И каждое следующее поколение становится все более неспособно осуществлять свое родительство.
(Как часто, к сожалению, многим современным родителям неочевидны те вещи, о которых идет речь выше. И более того, как часто к нам на психологический прием приводят ребенка с глубоким и выраженным расстройством адаптации или депрессивным расстройством – и это состояние собственного ребенка, то, что ребенку плохо, также неочевидно родителям, и их приход инициирован исключительно категорическим требованием школьных педагогов, например).
И на сегодняшний день проблема детских деприваций, по видимому, уже не может быть решена, преодолена в рамках и силами самой по себе отдельно взятой семьи.
Высказываемые нами положения могут показаться слишком категоричными или, во всяком случае, касающимися определенно не каждой семьи. Действительно, отдельные жизненные наблюдения как будто способны развенчать многие из описанных моментов. Например, в совершенно благополучной семье, максимально избегающей депривационных ситуаций, развитие ребенка все же может идти путем обретения и усиления различных нарушений. Или, ребенок прошел «огонь, воду и медные трубы» по части проживания депривационных ситуаций, а его развитие идет относительно нормально. Все подобные ситуации – отнюдь не исключения из опиcываемых схем. Но чтобы это увидеть, необходимо прийти к пониманию всего объема проблемы депривации, а это невозможно без упоминания еще одного ее важнейшего ракурса.
В действительности, в реальной жизни изученные психологией и медициной виды депривации никогда не наличествуют как отдельные. Разные виды деприваций всегда не только сложно переплетены, но и сложно соподчинены и взаимообусловлены.
На наш взгляд, и сегодня об этом можно уверенно говорить, ядро, структура и вместе с тем предопределяющий вектор всех возможных скрыто и неосознаваемо протекающих видов деприваций становятся уловимыми в свете проблемы межаффективного взаимодействия людей.
О чем идет речь?
О том, что все человечество с Адама депривировано в отношении полноты и целостности человеческого бытия. Приданные при этом человечеству три разных модуса бытия разделяют людей в самых основах их способов восприятия мира, их способов действования в мире, их способов мышления.
(Как масштабно и конструкторски видит мир Л.Толстой, как обращен взгляд Достоевского к ознобу и трепету внутренних переживаний, какой реалистичной живописью становится все отраженное взглядом Гоголя. Как выверен и простроен каждый кадр у Бергмана, как из этих кадров выстраивается система целого некоего его замысла, и как Сокуров снимает двухчасовой фильм одним кадром, а Феллини и К. Муратова дают непрерывный ряд, расположив все в плоскости, где оказывается невозможно структурировать и соподчинять).
И такая сущностная разделенность людей разных бытийных пространств, а вместе с тем и онтологическая непримиримость и противостояние между ними – неизбывный трагизм человеческой жизни.
Где искать диалог?
А так как сложности диалога между людьми разных способов восприятия мира и сложности взаимодействия их друг с другом – это проблема всеобщая и повсеместная, то это сообщает и депривации масштаб всеобщего и повсеместного явления.
Действительно, если ребенок и родитель – люди разных бытийных пространств, то неизбежна депривация, которую следовало бы назвать диалогической депривацией. И ее особенностью будет системный и хронический характер ее протекания. (А если родитель и ребенок люди одного бытийного пространства, то тут изначально будет больше «бытийного родства». И такая защищенность пониманием родителя даст ребенку большую устойчивость перед разного рода отдельно идущими лишениями и ограничениями.
В таком «родстве» ребенок может оказаться с другим человеком, например, с бабушкой. Это объясняет те случаи, когда ребенок претерпевает, например, материнскую депривацию без чрезмерного ущерба. Во всех подобных случаях депривационный риск будет касаться области личностного развития ребенка. Поскольку каждое бытийное пространство имеет свое совершенство, но и свою недостаточность, то можно сказать, что ведение подобного подобным может приводить к сужению симулякровых возможностей человека).
Вообще, хорошо бы родителю, узнав самого себя, как можно раньше познакомиться со своим ребенком (– кто это? – каков он? – как он видит? – что он видит? – чего он хочет? – как он мыслит? – где и в чем источники его удовольствия, энергии и комфорта?), а не считать априори ребенка своей копией, тиражом самого себя и не проецировать на него свой опыт и свои представления, что весьма распространенно. Данное различение выявило бы множество депривационных рисков.
В самом деле, если родитель
– человек волевой, целеустремленный, опирающийся в своем восприятии мира на систему своих представлений о мире и действующий в соответствии с ними;
– человек закрытый, т.е. стабильный в плане зависимости от внешних факторов;
– человек, комфортное состояние которого обеспечивается наличием перспективы и возможностью успешно действовать,
то уже одно это позволяет предположить, что само сидение с ребенком (младенцем) может оказаться для такого родителя депрессогенным. Но, положим, этот родитель поставил себе цель правильной заботы о ребенке и до 3-х лет избегает всех стандартных явных депривирующих эпизодов (не выходит на работу, не уезжает без ребенка и т.д.).
Скорее всего, жизнь малыша в этом возрастном периоде пройдет в поездках в горы, на море, в походах и в тусовках разного рода, и как только с ним станет возможным чем-либо заниматься, он будет отправлен на какие-либо когнитивно развивающие занятия. Первыми его культурными выходами станут шумные игровые комнаты, аквапарки и, конечно, цирк. И все это может оказаться нетравматичным и как будто подходящим в случае, если ребенок точно такой же аффективной природы, что и его родитель.
Как будто, потому что и здесь кроются депривационные риски. Один из них коснется в последующем сферы скучания: ребенок будет быстро пресыщаться, постоянно требовать нового, быстро все отбрасывать – будет сужена его способность к монотонной продолженной деятельности, т. е. такому человеческому качеству как терпение будет нанесен ущерб.
А если у нашего волевого родителя родился ребенок иного способа восприятия – «смотрящего» – человек, совершенно открытый кругу явленного, воспринимающий мир посредством ощущений, дающий постоянный непосредственный отклик на происходящее и постоянно сообразующийся с ним. У такого человека не будет целеполагания и планирования, анализа и оценки (в том смысле, в котором о них принято говорить), у него не будет образовываться навык, который мог бы быть перенесен из ситуации в ситуацию. И здесь неизбежны множественные депривации. И в данном случае они будут касаться и базовых, и бытийных потребностей ребенка.
Уже на уровне тактильного контакта возможны нестроения: родителю важна цель совершаемых им действий заботы – покормить, искупать и т.д., а чутко реагирующий на малейшие нюансы ощущений ребенок будет испытывать недостаточность качеств самого процесса – жест, пластика, вкус, свет, мелодичность и др. Та гамма ощущений, которая открыта такому ребенку во всем, практически неведома (недоступна) и, соответственно, не значима его родителю.
Тот образ жизни, который мы обрисовали и который волевой родитель, следуя своим лучшим побуждениям, предложит и здесь, будет для такого ребенка перенасыщен стимулами (громкие резкие звуки, постоянные смены картин перед глазами, смены обстановки) и будет его только дезориентировать и дезадаптировать. Шахматный кружок и математическая школа – когда этот ребенок истощится, вопрос его сил и времени. Истощатся его витальные силы, потому что его удовольствия и его источники энергии в другом пространстве (в пространстве эстетики), о котором родитель может даже не ведать или никак не смочь придать этому пространству ценность в собственных глазах.
Достаточно отчетливо «механику» взаимодействия этих двух бытийных пространств мы можем пронаблюдать, например, обратившись к биографиям Ван Гога и Н.Гоголя.
А если у нашего волевого родителя родился ребенок «чувствующий» – человек, восприятие которого избирательно и особо центрировано на событиях, имеющих отношение к жизни чувств и, соответственно, на всех аспектах и тонкостях межличностных отношений. Человек, изначально настроенный своим восприятием на узнавание смысла. Человек рефлексивный и герметичный (глубина, сила и длительность внутренних переживаний такого человека не имеет, как правило, эквивалентного способа внешнего выражения). Человек, волевые и целевые способности которого всегда в залоге его настроения, а способность действовать – в залоге наличия смысла. И здесь не столько важно, какими внешними сюжетами идет жизнь такого тандема, сколько качеством каких межличностных отношений она наполнена или не наполнена.
Волевой родитель может вообще не ухватывать, чего именно в его отношении к ребенку постоянно не хватает этому ребенку, может даже не представлять себе, каким звучанием в ребенке отзовутся отдельные незначительные (с точки зрения родителя) слова, сцены и т.д. Такая пара – это вечный конфликт формы и содержания, абстракции и метафоры. Если «волевой» родитель хотел бы себе представить, что может испытывать его «чувствующий» ребенок, мы можем адресовать, например, к произведению Ф.Кафки «Письмо отцу».
Т.е., речь идет каждый раз о невольных (ненамеренных и часто неосознаваемых) и, вместе с тем, неотвратимых депривациях.
Лишь обозначив данным эскизом проблему диалогической депривации как проблему всеобщую и повсеместную, мы, казалось бы, вывели ее к контексту, где остается лишь сокрушенно отчаиваться. Но этого не должно происходить. Напротив, обретая некоторую ясность в отношении какого-либо явления своей жизни, жизни вообще, мы должны начать думать, как и что следовало бы начать стараться не допускать, менять, исправлять, преодолевать, в общем – исцелять.
И видя теперь в свете изложенного, следствием каких непростых путей каких депривационных воздействий могло явиться сегодняшнее неблагополучие ребенка, мы должны понимать, что для компенсации нанесенного ущерба нам потребуется соответствующей же сложности вся огромность нашего усилия.
Как быть?
Какого бы уровня не коснулись депривационные последствия у ребенка, их необходимо лечить (подхватывать и компенсировать как можно скорее).
– Если речь идет о болезненном состоянии (психосоматическом или психическом) ребенка и его родителей – необходим врач психиатр.
– Если нужно вообще сориентироваться в ситуации (кто я? каков мой ребенок?), разобраться в структуре проблем, научиться понимать (учитывать) возможности и невозможности друг друга, выстроить тактику имеющих психотерапевтический эффект мероприятий и занятий, а также стратегию шагов, способных компенсировать последствия деприваций – необходим психолог.
– Если речь идет об отдельных аспектах интеллектуальной депривации ребенка – необходим педагог. (Тема «педагогика и детские депривации» – должна стать темой отдельного серьезного рассмотрения. Понятно, что школа не сможет компенсировать материнскую и отцовскую депривацию, но, на наш взгляд, в ее задачи могла бы войти компенсация диалогической компенсации детей).
– Если же речь идет об истинном примирении непримиримого (например, истинном «вместе» в случае диалогической депривации), об истинном восполнении невосполнимого (например, в случаях необратимости некоторых депривационных последствий и вообще всех невосполнимых потерь), то это становится возможным только перед лицом Бога и не может быть решаемо вне духовного пространства.
Кроме того, понимая, что пределом чаяний всех родителей является задача не просто вырастить ребенка, но вырастить личность, отметим, что понятие личность – это понятие, о котором уместнее рассуждать в богословии, нежели в психологии. Слово личность встроено в семантический ряд лик-личность-личина и тем самым предполагает векторность: личность существует лишь в динамике приближения к Богу, в динамике восстановления целостности человеческой природы (становясь ликом). И если лик поистине неповторим и уникален, то личина как путь удаления от Бога, путь утраты целостности человеческой природы, ее ущерба, будет иметь совершенно типические проявления.
Предельно упростив, можно сказать, что вся эта возможная, типичная «механика» человека в его «модуле», в его «статике» – удел наук психологии, психиатрии, педагогики. (Искажения, коснувшиеся соматического, психического и психологического статуса человека не могут быть сняты на духовном уровне). В то время как «вектор» принадлежит пространству догматики, а также аскетики и богословия. И поэтому, если мы в христианской культуре – необходим священник.
Психиатр, психолог, педагог, священник – все эти так часто смешиваемые или противопоставляемые в обыденном сознании роли, на самом деле, являются взаимодополняющими сторонами помощи ребенку и его родителям. Здесь не может быть автономных, взаимоисключающих подходов (или только психиатр, или только священник), но должна быть реализована своего рода соборность, дополнительность, чего, к сожалению, на практике мы наблюдаем не часто, но это то, к чему следует стремиться.
____________________________________________________________________________________
* Стоящий в латинском тезаурусе знак вопроса у слова deprivo («?deprivo») – говорит о небезусловном прочтении корневой гласной в оригинальных текстах. И вполне возможно, что слово deprivatio изначально явилось случайным сколком (частным значением) слова depravatio – искажение, порча, обезображение, искривление.
Примечательно, что целых четыре греческих слова были переведены на латынь глаголом depravo:
• αφανιζω – приносить очистительную жертву
• διαφθειρω – разрушать, опустошать, губить, убивать, портить, искажать
• εκφαυλιζω – пренебрегать, мало ценить, считать дурным, презирать
• στερισκω – лишать.
А ведь именно в этих значениях мы наблюдаем в жизни феномен, описанный современной наукой понятием «депривация».
Протоиерей Алексий Уминский:
К священнику или к психологу?
Православный детский психолог Оксана Ковалевская, имеющая огромный практический опыт, заканчивает свою статью упованием на взаимодействие психолога, психиатра и священника, как необходимого союза в деле помощи ребенку и его родителям. Я могу сказать, исходя из моего опыта работы с Оксаной Борисовной, которая является прихожанкой нашего храма, а также с другими психологами и психиатрами из нашего прихода, что это сотрудничество необыкновенно плодотворно.
Православный психолог – это не конфессиональная принадлежность, а тот, кто, по моему мнению, осмысляет психологию или психиатрию, прежде всего, как христианскую антропологию. И одновременно с этим использует все достижения современной психологии, психиатрии, психоанализа.
На самом деле, области современной психологии, современной психиатрии оторваны от христианского учения и нередко бывают бесплодными и уводящими в совершенно иные сферы. Поэтому сегодня очень часто и психология, и психиатрия находятся под подозрительным взглядом современных христиан.
И когда психолог или психиатр, вооруженный современными знаниями и методиками, смотрит на тебя и твоего ребенка христианскими глазами и, понимая, что он как специалист без помощи Божией, без Таинств Церкви, без погружения в Евангельскую жизнь, без выправления себя по Евангелию, сделать ничего не может, тогда союз врача и священника, союз психолога или психиатра и священника начинает приносить очень хороший результат.
Священнику необходимо знать и замечать сложные проблемные вещи в семьях, которые находятся под его окормлением в его приходе. И священнику необходимы сотрудники в этой области, которым он бы мог доверять.
Когда в лице психолога и психиатра священник встречает христианина, когда эти люди готовы вместе сотрудничать, получается удивительно плодотворный союз. И в течение уже очень многих лет Оксана Борисовна – моя помощница, а я – ее помощник. Я вижу детей в гимназии, семьи в приходе, которые нуждаются в серьезной психологической опеке. А с другой стороны Оксана видит тех, кто приходит к ней, и понимает, что они нуждаются в настоящей духовной опеке. И тогда происходит исцеление, тогда происходит помощь, наступает полнота, недостающая человеку в результате депривационных процессов.
Еще необходимо сказать, что те состояния, о которых говорит эта статья, не подразумевают виновного, здесь говорится о проблеме. Это очень важно понять: люди, которые находятся под действием депривации – это в той или иной степени почти что каждый из нас. И как уберечь своего ребенка, как сохранить своего ребенка, как восполнить недостающее – это вопрос каждого родителя, который нужно решать со священником, психологом, в каких-то случаях вместе с психиатром.
И хотелось бы подчеркнуть, что духовные и психологические проблемы – это проблемы разных областей. Они между собой пограничны, они часто лежат в одной плоскости, но это не одно и то же.
И статья Оксаны Ковалевской – очень важный посыл нашего духовно-психологического сообщества христианским семьям, чтобы мы вместе начали решать эту непростую проблему.
Читайте также: