Для меня тема выражения в цивилизованной форме как любви, так и ненависти всегда была очень сложной. Как показала грустная практика Pussy Riot, не только для меня.
Тогда, в ходе всей этой истории, я переругалась с толпой народу, включая собственного мужа, пытаясь объяснить вещь, казавшуюся мне предельно простой и очевидной: мне совершенно НЕ ПОНРАВИЛАСЬ акция девушек. Я ее не одобрила, и даже внутренне сказала себе: «Совсем очумели!»
Это не помешало мне испытать возмущение всем тем, что последовало за их выступлением, и, например, вместе со всеми моими друзьями пойти к зданию суда толкаться с ОМОНом, скандалить и орать: «Свободу! Прекратите произвол! Соблюдайте вашу конституцию!» – и все прочее.
То есть, мне вышеназванные девушки были и есть крайне неприятны, но я знаю, КУДА нужно засовывать свою личную неприязнь, когда в отношении даже очень несимпатичных людей творятся произвол и несправедливость.
Вот и в случае с несчастными парижскими карикатуристами.
Мне страшно не понравились карикатуры.
Я все знаю про другие традиции, про Рабле, про Бахтина, про теорию универсальной народной смеховой культуры. Я даже знаю значение слова «мениппея», хотя, глядя на меня, это, вероятно, трудно предположить.
И все равно – мне эта мазня искренне и глубоко отвратительна.
Из чего НЕ СЛЕДУЕТ НИЧЕГО. Понимаете? НИ-ЧЕ-ГО.
И так бывает, как ни странно.
Безмерно дорогая мне европейская цивилизация предполагает, что у них есть право рисовать, а у меня – право не покупать их паршивую газетенку и рассказывать всем своим знакомым, как мне не нравится то, что они там изобразили.
Я имею полное право быть в этой прекрасной системе не-продвинутой обидчивой религиозной клушей, но я не имею права убивать. И никто не имеет. Это и есть МОЯ цивилизация.
И художники из Charlie Hebdo, и полицейские, и люди из кошерного магазина – все они погибли не потому, что кто-то кого-то оскорбил, а потому, что люди, их убившие – террористы. Мерзавцы и дикари. И этот факт совсем и никак не зависит от того, кем были жертвы этих мерзавцев и дикарей.
Я совсем не разделяю взглядов погибших. И «je suis Charlie» только в одном, очень конкретном смысле.
Завтра я, вне зависимости от моих убеждений, могу начать свой день в виде пассажира метро, а закончить – в морге в виде фарша, начиненного мелкими металлическими предметами. Я сделана из того же хрупкого материала, что и эти карикатуристы. Это нас, несомненно, роднит.