Мы судим, а Бог — любит
Священник Сергий Круглов
Из христианского учения мы знаем: смерть есть следствие грехопадения.
Но как не по-христиански и даже не по-человечески вовсе звучит эта формула, когда, бывает, ее применяют в житейских ситуациях…
Почему? Прежде всего, потому, что звучит она из наших уст в несколько измененном виде: вместо «грехопадение» — «грех».
Грехопадение – это трагедия, происшедшая в человеческой истории, в ней, на самом деле, и лежит корень всякого зла. Пришествие Бога в мир совершилось как раз для того, чтобы исправить ее последствия.
А грех – это зло, да, но это еще и часть жизни вот этого конкретного человека. И если в теории Бог с нами согласен — Он Сам открыл нам ее, — то с вот этим конкретным человеком всё непросто, потому что Бог его любит и страдает о нем…
Удар незаслуженный
Смерть ребенка – такое не пожелаешь пережить никому. И когда священник на отпевании говорит, что вот, мол, дитя умерло за грехи родителей, это звучит для окружающих, особенно для родителей, не просто как бестактность, но как незаслуженный удар по больному месту.
Смерть старика тоже бывает горем для близких, хотя тональности разговоров тут бывают уже иные. Если умерший долго болел, кто-то говорит, что вот, отмучился, а кто-то, бывает, и добавит, что отмучились и родственники, избавились от неудобной ноши и бессонных ночей у постели.
Про смерть младенцев пока еще принято говорить со слезой, к смерти же взрослых обыватель относится более цинично. Однако было бы, опять же, неуместно у гроба говорить, что вот мол, сей умер за свои грехи.
Молчать перед горем
Порой смерть человека действительно выглядит как явное следствие его греха. Я помню случай, когда один знакомый, сильно пивший, умер спьяну, захлебнувшись во сне собственной рвотой. Но на похоронах у меня не повернулся бы язык сказать его плачущей матери: «Что плакать? За свое пьянство и получил…»
Горе материнского сердца – такая вещь, перед которой молчит самая правильная мораль.
И даже в том случае, когда умирает злодей, совершивший множество преступлений, лучше всё же воздержаться от высказываний типа: «Собаке – собачья смерть», лучше промолчать. Дела, совершенные Чикатило или Гитлером, обличать надо, но вот о самих людях судить…
Непонятный суд
Промолчать лучше по той простой причине, что они теперь – в руках Божьих, пред Его судом. А Его суд – все-таки не наш. Его суд часто бывает нам непонятен, крест Христов доныне – знамение пререкаемое в мире: как это так, люди грешили, а за их грехи умер на кресте Невинный?
На эту тему есть целая теория – «теория искупления», написаны сотни томов, дискурс ее ветвист и сложен.
Но для меня, например, на практике всю эту теорию заменяет молитва, короткая и простая: «Господи, помилуй всех нас, грешных, как-нибудь, как Сам знаешь».
Смерть… что она такое?
Обычная вещь, приключающаяся абсолютно с каждым живым существом в течение всего времени, сколько земля стоит.
Нелепость, страшная трагедия, зло, которого не должно быть, но оно есть.
Великое таинство, даже в чем-то – благо из разряда высших, ведь назвал же ее святой Франциск «сестрица моя Смерть».
И всё это – в одном флаконе, неслиянно, нераздельно.
Идти на крест самому
Когда прикасаешься к смерти, к великому событию вечной жизни, особенно явно понимаешь, не только умом, но и сердцем: христианство несводимо к набору формул, самых правильных и благочестивых, которые предписано применять в тех или иных случаях.
Христианство – не идеология, ведь признак идеологии – ради идеи призывать идти на крест кого-то. Христианство – это идти на крест самому. Христианство – это жизнь, жизнь живой личности, в глазах Бога единственной, неповторимой и любимой. И ради этой любви Он умер и воскрес Сам.
И если я воистину почитаю Христа как Искупителя, то, прежде чем осудить грешника за его грех, задумываюсь о том, насколько более великую цену Господь заплатил за искупление великого грешника, чем за меня, обычного мелкого пакостника.