Митрополит Иларион (Алфеев) О смерти, интернете и номинальном христианстве (+ ВИДЕО)
В библиотеке Иностранной литературы состоялась встреча с председателем Отдела внешних церковных связей Русской Православной Церкви митрополитом Волоколамским Иларионом (Алфеевым). Встреча открылась получасовым докладом владыки о Церкви, ее присутствии в обществе и духовно-нравственной неизменности.
Перестройка: «Границы разрезали жизни»
Митрополит Иларион начал встречу с того, что поздравил присутствующих с Пасхой Христовой, напомнил о юбилее библиотеки (в этом году знаменитой «Иностранке» исполняется 90 лет) и отдал долг памяти протоиерею Александру Меню, выступавшему когда-то с лекциями в этом же зале, когда встреча интеллигенции со священником была событием экстраординарным. Не без грусти владыка отметил, что сейчас общение духовенства с внешним миром не только распространено, но даже раздражает некоторых людей.
Сравнивая ситуацию нынешнюю и двадцать лет назад, митрополит Иларион высказал свою оценку периода перестройки:
Как мы помним, конец 80-х — начало 90-х годов — это было время, когда распадалось то, что распадалось на протяжении веков, когда распадалось великое государство, строившееся на началах солидарности между народами, а потом существовавшее в течение семидесяти лет на принципах тоталитарного насилия.
Распад этого государства был для многих людей катастрофой и не по идеологическим причинам, а потому что жизнь наша была так устроена, что люди жили в разных странах, тогда входивших в одну страну, в том числе, и члены одной семьи, родственники. Вновь возникшие границы между государствами часто пролегали между человеческими судьбами. Они разрезали семьи, они разрезали человеческие жизни. И конечно, для многих это было время идейной ломки и духовной катастрофы.
Диалог спасающий
Многие люди, напомнил владыка, прожив достойную жизнь, в те годы оказались в материально трудном или даже катастрофическом положении — у многих буквально ушла почва из-под ног. На помощь пришла Церковь.
В эти годы Церковь оказала колоссальную помощь тысячам и миллионам людей. Она помогла очень многим обрести свою новую духовную идентичность. Именно Церковь прежде всего заполнила тот идеологический вакуум, который образовался после распада великого государства. Только заполнила она его не какой-то идеологией и не какими-то лозунгами — она дала людям силы для того, чтобы продолжать жить в этом меняющемся мире. Она дала людям основу, на которой можно строить жизнь как в основе одной личности, так в масштабе всего общества.
Сама Церковь, на тот момент только выходившая из катакомбного состояния, выходившая из того гетто, в котором она была заключена в советский период, начала восстанавливать свою жизнь. Тысячи храмов, новые монастыри, духовные школы открывались по всей стране.
И, что самое главное, Церковь впервые за многие годы вышла за свои привычные стены, столкнулась со светской аудиторией.
Одним из первых, кто пошел по этому пути открытого диалога со светским обществом, был приснопамятный протоиерей Александр Мень. Вслед за ним пошли и многие другие. И конечно, сейчас мы можем видеть плоды той работы, которая за прошедшие 20 с лишним лет была проделана Церковью.
Мы можем видеть, что множество людей было не только просвещено азами христианской веры, но и в полном смысле слова воцерковлено. Мы видим, что для многих людей Церковь стала смыслом или основным стержнем их жизни. В то же время остается очень существенный разрыв между теми, кто именуют себя православными христианами, теми, кто декларируют свою принадлежность к Православной Церкви, и теми, кто реально являются церковными людьми. Не только потому, что они ходят в храм и участвуют в церковных Таинствах, но прежде всего потому, что в своей повседневной жизни они руководствуются христианскими заповедями и идеалами.
Христианство номинальное и реальное: преодолеть разрыв
Часто спрашивают: сколько у нас в стране православных людей? Если говорить о том, сколько людей себя отождествляют себя с православной традицией, то, наверное, таких людей около 80%. Но если говорить, сколько у нас людей, реально посещающих храмы, то речь идет о числах в разы меньше. А если говорить о людях, которые в своей реальной жизни руководствуются христианскими заповедями, людей, которых можно поставить в пример реального воплощения в жизнь учения Христа, то, конечно, таких людей оказывается гораздо меньше. И вот этот колоссальный разрыв между номинальным и реальным христианством — это то, что нам еще надлежит преодолеть.
Кроме того, нам надлежит преодолеть те стереотипы мышления, которые у многих вольно или невольно сохраняются еще с советской эпохи, а именно то психологическое недоверие Церкви, та боязнь Церкви, которую мы унаследовали с той эпохи, которая не изжита в нашем обществе, и рецедивы которой вновь и вновь возникают в том числе и в общественном дискурсе и в СМИ.
Как преодолеть этот разрыв между миром Церкви и миром интеллигенции, между Церковью и светским обществом, между Церковью и культурой? Я думаю, здесь требуются усилия и от самой Церкви, и от тех людей, которые вступают с ней в диалог. И прежде всего мы должны понять, что Церковь состоит не из каких-то инопланетян, которые свалились неизвестно откуда. Церковь не может отождествляться только с людьми в рясах или облачениях. Церковь — это все мы. Церковь — это те люди, которые верят во Христа и в большей или меньшей степени стараются воплотить христианские идеалы в жизнь. И поэтому мы не можем оторвать Церковь от общества. Во-первых, Церковь является частью общества, а общество — частью Церкви. А во-вторых, между Церковью и обществом столько сфер взаимопроникновения и взаимозависимости, что практически невозможно становится противопоставить одно другому.
Как разрушить стену недоверия?
Церковь никому себя не навязывает, но она зримо и ощутимо присутствует в общества. К ее голосу прислушиваются миллионы людей. Но опять же, психологические барьеры существуют, как существуют барьеры для человека, особенно молодого, который хочет впервые зайти в храм. У него могут возникнуть боязнь и непонимание, что происходит в храме, какие-то другие чувства.
Когда он входит в храм, очень важно, с кем он там встречается и кого видит.
Очень часто первая встреча с церковной реальностью оказывается совсем не праздничной, а будничной, что человек встречает в храме не благожелательно отношение, а в лучшем случае равнодушие, в худшем — недоверие. И есть люди, которые имели в эти годы возможность войти в храм и приобщиться к жизни Церкви, но не смогли этого сделать из-за того, что не встретили того человека, который бережно и спокойно помог бы им перейти через барьеры, отделяющие человека с улицы от мира Церкви.
Мне кажется, что мы, церковные люди, еще недостаточно делаем, чтобы помогать людям преодолевать эти барьеры. Все еще остается стена недоверия, стена предрассудков между миром Церкви и светским миром.
Церковь келейного употребления?
Есть сегодня люди, которые говорят: «Почему Церковь вмешивается в нашу жизнь? У нас светское государство. Пусть Церковь занимается своими делами, а мы, светские люди, будем строить общество и государство». Церковь воспринимают как агентство ритуальных услуг, где можно покрестить, повенчать и отпеть. Некоторым людям кажется некомфортной ситуация, когда Церковь присутствует в школе, в исправительных учреждениях, в больницах или других сегментах светского общества.
Но Господь Иисус Христос создал Церковь не для храмового только, не для келейного употребления и даже не только для семейного использования. Христианин может и должен быть христианином не только у себя в семье, церковной общине, но и на работе, в кругу друзей — везде, где он оказывается по промыслу Божьему среди людей, с которыми его тот же промысел Божий вводит в контакт или сталкивает.
По убеждению митрополита Илариона, человек должен иметь право быть христианином везде и говорить открыто о своих христианских убеждениях, никому их не навязывая, но твердо отстаивая. Поэтому Церковь и участвует в общественных процессах, включая и разработку законов.
Церковь не вмешивается напрямую в политику, потому что политика — это не ее дело. Церковь не может поддерживать одну политическую силу против другой, но может поддерживать или осуждать конкретные пункты программы того или иного кандидата и может открыто выносить свое суждение о тех или иных пунктах программы различных партий или политических движений. Делает она это не для того, чтобы отвоевать пространство для себя в политическом мире, а прежде всего для того, чтобы при любом политическом строе люди, желающие жить в соответствии со своей христианской совестью, могли бы жить, не вступая в противоречие с действующим законодательством и с теми правилами, которые действуют в секулярном мире.
Когда мы говорим о секулярном мире и вообще о секуляризме, мы должны различать секуляризм, характерный для современного светского общества, где Церковь отделена от государства, от секуляризма воинствующего, который по сути является антицерковным и антихристианским.
По словам владыки, именно последний и пытается настаивать на том, что религия — сугубо индивидуальное дело и на том, чтобы общественное пространство было религиозно абсолютно нейтральным. Но общим знаменателем должен быть секуляризм не агрессивный, а тот, который предполагает отделение Церкви от государства, а не вытеснение ее из общественного пространства.
Принцип отделения Церкви от государства означает, что Церковь не вмешивается в политику, а государство — во внутренние дела Церкви. Но он отнюдь не означает того, что между государством и Церковью и обществом и Церковью нет точек соприкосновения. Напротив, их становится все больше и больше. Все больше становится тех проблем, которые не может решить государство без участия Церкви, все больше вопросов, ответ на которые можно найти только совместными усилиями и государства, и Церкви, и всех здоровых сил общества.
Церковь проповедует не только богословские истины и говорит людям не только о вещах, связанных напрямую к религии, но и о повседневной жизни. И мы видим, что противоречие между агрессивным секуляризмом и Церковью напрямую строится на том, как люди строят свою повседневную жизнь.
Старомодная мораль или условие Спасения?
Примеров можно привести очень много.
Я приведу один: отношение современного человека к семье, семейным обязанностям и сексуальной жизни.
Церковь учит вещам, которые многим кажутся старомодными. Например, что брак — это союз между мужчиной и женщиной. Сегодня существуют альтернативы этому представлению. Церковь учит, что брак заключается один раз и навсегда и что второй и третий брак может быть допущен только в особых случаях. Церковь настаивает на том, что супруги должны сохранять верность друг другу и что измена является тяжким грехом. Церковь призывает к тому, чтобы молодые люди не вступали в брачные отношения до заключения брачного союза и венчания. Церковь призывает, чтобы супруги давали жизнь стольким детям, сколько Господь позволит и благословит, а не стольким, сколько они сами запланируют.
Эта нравственная установка большинству современных людей кажутся слишком строгими и устаревшими. Люди предпочитают строить свою жизнь по-другому.
Владыка подчеркнул, что индустрия развлечений и светские СМИ стремятся объявить эти нормы отжившими или просто их игнорировать, почему и наблюдается пропаганда распущенности и неверности как в СМИ, так и в художественных произведениях.
Церковь не может оставаться к этому равнодушной, потому что речь идет о спасении людей. Причем не о каком-то далеком спасении, которое может восприниматься как богословская категория, относящаяся к будущей жизни. Когда Церковь говорит о спасении, она говорит о спасении, начинающемся уже в этой жизни. Потому что судьба человека после смерти зависит от того, как человек жил на этой земле.
Жизнь и смерть предложил Я тебе…
Поэтому мы не можем молчать и оставаться равнодушными, когда мы видим, что людей учат не тому, чему учил Христос. Мы никогда не должны вступать в агрессивную полемику, но должны говорить о том, чему учил Христос, не приспосабливая наше послания к веяниям и модам. Оно может быть неудобным для людей и лишать их комфорта. Если то или иное явление, та или иная модель поведения, с точки зрения Церкви, является греховной, она никогда не снизит эту нравственную планку. Она может с максимальным снисхождением относиться к грешнику, но она не может не называть грех грехом. Она не может модифицировать нравственное или богословское учение в угоду веяния современного мира.
Митрополит Иларион обратил внимание на различие в этом вопросе между Православной и Католической церквами с одной стороны и многими протестантскими общинами, стремящимися приспособить христианское учение к современным вкусом с другой.
Православная Церковь всегда будет оставаться иной по отношению к светскому миру. И в то же время, Церковь всегда будет оставаться востребованной, потому что всегда будут находиться люди, которые будут понимать, что именно тот путь, который предлагает Христос, является путем ко Спасению.
Если мы не хотим нашего исчезновения, а хотим развития общества, мы не можем игнорировать и объявлять устаревшей религиозную парадигму, сделал вывод владыка, ибо именно она на протяжении веков помогала человечеству развиваться и по заповеди Божьей плодиться и размножаться.
«Два пути предложил я тебе — жизнь или смерть. Избери жизнь для того, чтобы жил ты и потомство твое» (Втор. 30:19), — процитировал митрополит Иларион книгу Второзакония в заключение своего доклада.
Незнание иностранных языков — неприлично
После выступления владыка ответил на вопросы участников встречи.Первый же вопрос касался проблемы изучения иностранных языков — в том числе верующими людьми и в особенности духовных школах. Нужно ли это? Не размывает ли это нашу национально-культурную идентичность? По мнению митрополита Илариона — не только нужно, но необходимо.
— Современный мир устроен таким образом, что культуры, языки, мировоззрения очень тесно переплетены. Мы уже не живем в том мире, где границы были практически непроходимы. Сегодня каждый человек, в том числе и священнослужитель, имеет возможность путешествовать и сталкиваться с разными культурами и людьми, говорящими на разных языках и по-разному мыслящих. Чем уже будет наш кругозор, тем более ограниченным будет наше восприятие окружающего мира.
Хорошо известно, что каждый новый язык открывает целый новый мир — образов, понятий, людей, культурных феноменов. Хорошо известно, что никаким переводом или переводчиком невозможно заменить знание иностранного языка.
Вот почему я, по крайней мере, от тех молодых людей, которые находятся в моем окружении, например, моих иподиаконов или сотрудников, требую, чтобы они изучали иностранные языки. Я для каждого из них разрабатываю программу: где и как и какой язык они будут учить. Кого-то отправляю на курсы иностранных языков, кого-то заставляю учиться дома.
Считаю, что в современном мире просто невозможно и неприлично не изучать языки, не говорить на иностранных языках и не читать на них.
«Винни-Пух», «Ромео и Джульетта» и другие литературные предпочтения
Когда владыку попросили назвать пять любимых книг, которые он бы взял на необитаемый остров, он ответил:
— Я бы взял Библию и «Винни-Пуха». О трех других я должен подумать.
У меня есть один любимый поэт — Фредерико Гарсиа Лорка, которого я с детства полюбил, на его стихи я еще в юности писал музыку, и для меня он всегда оставался поэтом номер один.
В числе особо почитаемых русских поэтов владыка назвал Пушкина, Лермонтова, Бунина, Пастернака…
А вот конкретного любимого писателя у митрополита Илариона нет. Писателем, сочетающим в себе не только литератора, но и пророка, богослова и т. д., он назвал Достоевского. Писателями, виртуозно владеющими русским языком — Льва Толстого и Набокова. На провокационный вопрос об отношении к «великому русскому писателю Чарльзу Диккенсу» — честно признался, что читал его давно, в юношеском возрасте, и яркие впечатления от прочитанной тогда книги «Домби и сын» уже несколько потускнели.
Зато никогда не тускнеют впечатления митрополита Илариона от Шекспира.
— Я не назвал его в числе любимых писателей, потому что он поэт. Вспоминаю, когда я учился в Оксфорде, я купил толстый том полного собрания сочинения Шекспира. И вот в какой-то относительно свободный день я взял его с полки и начал, там и стоя, читать «Ромео и Джульетту». И я пришел в сознание только после того, как дочитал эту вещь спустя, наверное, часа три. Настолько захватывает эта поэзия и этот удивительный язык, что невозможно оторваться.
Митрополит и музыка
— Музыка стала неотъемлемой частью моей личности, — ответил митрополит Иларион на вопрос о том, как ему удается сочетать свою церковную деятельность с музыкальной. — На каком-то этапе я фактически отказался от музыки. Это было в двадцатилетнем возрасте, когда я принял монашество и для себя принял решение не только не писать музыку, но даже ее и не слушать. Практически двадцать лет я музыкой не занимался и не предполагал, что когда-нибудь к ней вернусь.
Но это произошло — на сороковом году жизни, когда меня вдруг, как говорится, посетила Муза, и неожиданно для меня ко мне стали приходить одна за другой мелодии, музыкальные образы и музыкальные идеи. Поначалу у меня даже не было нотной бумаги, поэтому я просто разлиновывал обычные листы и записывал эти мелодии.
Даже в школьные годы, когда я учился на композитора, у меня не было никакого позыва писать музыку. Я ее писал, потому что надо было, потому что требовалось для очередного экзамена. Чаще всего я приходил на уроки композиции с нотной тетрадью, а в ней ничего не было. А тут оказалось, что нет нотной тетради, но есть музыкальные идеи.
Впрочем, владыка признал, что сочетать две сферы деятельности очень сложно — и дело не только в отсутствии у него свободного времени, но и в том, что 99% имеющегося связано с совершенно немузыкальными темами, тогда как композитору необходимо жить в мире музыки. Поэтому митрополит Иларион пишет урывками, когда вдохновение посещает и условия позволяют.
— Так что творческий процесс в моем случае непредсказуемый. Я никогда ничего не писал и не смог бы написать на заказ и не смог бы спланировать какое-то музыкальное произведение, тем более, что условия жизни не только не благоприятствуют, но и прямо препятствуют.
Грузия — любовь навечно
В отрочестве будущий митрополит Иларион совершил со своей мамой паломничество в Грузию. На вопрос, повлияло ли это событие на его решение стать священником, владыка ответил:
— Очень сильно. Грузия в то время была островком церковности — там церковная жизнь была гораздо более открытой, и те люди, с которыми я тогда встретился в юношеском возрасте, в том числе и ныне живущий Грузинский Патриарх Илия, оказали на меня большое духовное воздействие.
С тех пор я навсегда полюбил Грузию. Конечно, эти встречи и этот опыт в значительной степени повлияли на мое решение стать священником.
О языке богослужения
В связи с вопросом о предпочитаемом митрополитом Иларионом языком для молитвы встал вопрос о языке богослужения. Если в частной молитве своими словами владыка использует русский язык, то для литургических целей ему более всего нравится греческий, поскольку тексты богослужений были написаны именно на нем.
— Открою маленький секрет: я иногда обращаюсь к греческому языку, чтобы понять славянский. Хотя нам всем говорят, что славянский язык очень близок к русскому, но я нередко сталкиваюсь с тем, что славянский текст бывает трудно понять. И не только потому, что этот язык использовался много веков назад, но и потому, что перевод сделан таким образом, что все слова переведены, а смысл непонятен.
В качестве примера владыка привел канон праздника Пятидесятницы.
Жизнь как движение к смерти
Поступали и вопросы аскетического характера. Например, владыку спросили о смерти: боится ли он ее, ждет ли как встречи с Господом?
— Тема смерти — одна из главных тем человеческой жизни, — решительно ответил он. — Это иллюзия, что мы можем жить, не думая о смерти. К сожалению, современный мир так устроен, что он пытается отдалить смерть и как бы исключить смерть из тех тем, о которых люди говорят и думают. Считается даже невежливым, некорректным говорить о смерти, чтобы этим не испортить настроение.
Конечно, у религиозного человека отношение к смерти совершенно другое. Мы понимаем, что наша жизнь неизбежно движется к этой черте, что смерть — это не что-то случайное в нашей жизни, но это то, к чему жизнь неизбежно придет.
Поэтому отношение к смерти напрямую связано с отношением к жизни, как наоборот.
Если человек помнит о смерти, то мне кажется, эта память должна в нем не страх вызывать, а в первую очередь — стремление максимально использовать то время, которое нам определено на земле. То есть жить полноценно, активно, не тратить попусту время, понимая, что срок наш ограничен.
Мне кажется, чувство, что время, отмеренное нам на этой земле, небезгранично, и более того, мы не знаем, сколько нам отмерено, должно заставлять человека жить на пределе своих возможностей.
Вот то, что с чем у меня ассоциируется смерть.
Сколько демонов в интернете?
Митрополит Иларион не боится ни компьютера, ни мобильных телефонов, ни интернета, и на реплику о том, что компьютеры служат сильнейшим оружием в руках лукавого, появились не без участия демонов, и вообще, 99% науки, техники и искусства связаны с нечистой силой, начал отвечать не без иронии:
Я не знаю, на чем основан этот подсчет процентов, но я не могу не согласиться с тем, что и компьютер, и интернет могут для некоторых людей служить соблазном, служить путем к запретному, путем к недопустимому, потому что интернет — это то пространство, которое практически не контролируется никакими нравственными рамками или установками. И человек может найти там для себя что угодно.
Через интернет, как известно, мы можем читать Библию, творения Святых Отцов, смотреть религиозные программы. А можем соприкасаться с самым мерзким, что есть в человеческой жизни. И здесь, в общем, как и в реальной жизни, так и в виртуальном пространстве, человек избирает для себя то, что он хочет. Но в реальной жизни существует много ограничителей. Например, человек понимает, что он окружен людьми. Он не сделает каких-то вещей, за которые его могут осудить. А в интернете человек присутствует анонимно, и поэтому он может высказывать то, что он бы никогда бы не высказал под своим именем. Он может заглянуть в такие пространства, в которые он никогда бы в реальной жизни не заглянул.
Мне кажется, интернет безопасен только для тех людей, которые способны контролировать свои инстинкты, эмоции и страсти и которые сами для себя закрывают двери, в которые ему не следует входить.
Если человек в этом отношении слаб, если он не может себя контролировать, то существует множество опасностей. К сожалению, для очень многих молодых людей именно интернет становится дверью в ту бездну, в которую они проваливаются и не могут выбраться.
Литургическая молитва: что может дать Церковь?
Последний вопрос касался молитвы.
— Когда мы совершаем Литургию, мы молимся за всех — и за друзей, и за врагов, и за близких, и за дальних. И для меня всегда опыт литургической молитвы был особым опытом. Потому что мы, конечно, можем и должны молиться всегда и везде. Но когда ты совершаешь Литургию, когда вместе с тобой молится церковная община — не только состоящая из присутствующих в храме людей, но и те, которых Василий Великий называет «ради благословных вин оставшиеся», — то есть те, которые приняли бы участие в этом богослужении, но по каким-то причинам отсутствует, а также и те люди, которые уже перешли в иной мир, но все-таки продолжают вместе с нами быть — то этот опыт молитвы невозможно ничем заменить.
Поэтому когда некоторые люди говорят, что мы в Бога верим, мы христиане, но в Церковь не ходим, потому что это необязательно, а Бог у меня в душе, то я думаю, что такие люди лишаются, может быть, самого главного и существенного, что Церковь может дать. Ведь Церковь дает не только духовно-нравственные ориентиры, но и ту возможность общаться с Богом, которую вне Церкви получить невозможно. И не только через литургическую молитву, но и в максимально возможной в этой жизни для человека форме через причащение Святых Христовых Тайн, когда мы соединяемся с Богом не только духовно и интеллектуально или эмоционально, но даже физически.
Подготовила Мария Сеньчукова
Читайте также:
Страсти по Матфею (Видео)
Митрополит Волоколамский Иларион о панк-молебне, языке Церкви, протестных акциях, церковной роскоши и встрече Патриарха и Папы
Митрополит Иларион (Алфеев): Будущее Православия зависит от верности церковному Преданию