– Ваше Высокопреосвященство, в этом году исполняется 100 лет со дня рождения митрополита Антония Сурожского. У нас в России его сегодня воспринимают в основном по его книгам, видеозаписям проповедей и рассказам тех русских, на жизнь которых он оказал влияние. Но ведь есть и взгляд с другого ракурса: можно ли говорить о том, что митрополит Антоний внес серьёзный вклад в проповедь Евангелия в ХХ веке в Великобритании? В какой мере его проповедь была воспринята в британском обществе? Стал ли он фактом английской культуры? Или всё-таки он больше обращался к русской общине?
– Влияние митрополита Антония распространилось как на общину русских эмигрантов, так и на более широкие слои общества. Он был первым православным деятелем Англии – считая и духовенство, и мирян – получившим широкую известность в британском обществе.
Да, были также и другие православные люди, активно общавшиеся с инославными. Но владыка Антоний – прежде всего благодаря своим выступлениям по телевидению – был первым православным, пользовавшимся в умах британцев репутацией влиятельной фигуры. Так что, разумеется, он оставил существенный след.
Но также его вкладом стало созидание русского прихода в Лондоне в юрисдикции Московского Патриархата (еще один русский приход принадлежал Русской Православной Церкви Заграницей, т. н. «Зарубежной Церкви»).
Приход Московского Патриархата в Лондоне, который в конце 1940-х годов возглавил митрополит Антоний, был небольшой общиной русских эмигрантов. Его стараниями эта община выросла в активный приход, состоящий в основном из православных англичан. Но в последние годы активного служения владыки Антония приход пополнился новыми эмигрантами из России.
Да, влияние на британскую общественность он получил, во-первых, благодаря поездкам по стране с выступлениями перед самой разной аудиторией, во-вторых, участием в телепередачах, и, в-третьих, благодаря своим книгам. И ни одному другому православному не удалось достичь такого уровня влияния на широкие массы. То, о чем он говорил, каким-то образом достигало людских сердец.
Митрополит Антоний в студии BBC. 1975 год
– Как Вы оцениваете вклад русской общины в Англии и, в частности, митрополита Антония в развитие православного богослужения на английском языке?
– В русском лондонском приходе именно митрополит Антоний впервые стал регулярно использовать английский язык. Разумеется, когда он начал свое служение в конце 1940-х годов, все православные богослужения на Британских островах совершались либо по-гречески, либо по-славянски. Изредка английские литургии служились в Братстве мученика Албания и преподобного Сергия, но эти службы проходили вне связи с жизнью православных приходов.
Когда владыка Антоний расширил свою деятельность за пределы Лондона и создал епархию, большинство ее приходов были англоязычными. Он был первопроходцем в использовании английского языка (при этом в лондонском соборе на Эннисмор-гарденс Литургий только по-английски не было – в отличие от других приходов под его омофором).
Он, однако, не был в этом одинок. Английский широко используется также в приходах Антиохийского Патриархата. У них есть один арабоязычный приход в Лондоне, но духовенство на всех остальных приходах – перешедшие в Православие англичане, служащие по-английски. Также и в греческой архиепископии есть несколько приходов, использующих английский, но там они в меньшинстве. Так что можно сказать, что у владыки Антония сегодня есть единомышленники.
– Митрополита Антония отличала особая манера служить – сочетание очень личного, персонального обращения к Богу с дерзновением предстоящего Ему в молитве «за всех и за вся». Есть ли основания говорить о его влиянии на молодых священников, или это был уникальный дар?
– Митрополит Антоний служил литургию сосредоточенно, торжественно. Особенно на Эннисмор-гарденс, – хотя не одобрял чрезмерное увлечение церемониалом. Как-то раз он сказал мне, что ему претят «пышные церковные зрелища». Но он все же совершал Божественную Литургию торжественно, с элементами архиерейского чина.
Да, ему была свойственна особенная манера служения. Обычно без служебника: он знал службу наизусть. Во многих местах службы глаза его были закрыты. На меня и на многих других его служение производило впечатление глубокой и действенной молитвы. Я чувствовал, что он не просто совершает положенные действия, но, служа, молится из глубины сердца.
Что касается его влияния на других священников, я не могу говорить об этом с уверенностью. Это очень сложно оценить. Владыке Антонию, его интонациям, его манере двигаться подражать сложно. Мне кажется, попытка имитации глубоко личного стиля служения была бы ошибкой.
– Расскажите, как вы познакомились с митрополитом Антонием? Какие его черты или, может быть, темы ваших разговоров, или события, запомнились вам больше всего? Что прежде всего возникает в памяти, когда говорят о владыке? Повлияло ли как-то общение с ним на вас?
– Впервые я услышал выступление митрополита Антония, кажется, на ежегодной конференции Братства мч. Албания и прп. Сергия в 1955 году. Это было еще до моего перехода в Православие. Кроме того, я слышал его несколько раз в Оксфорде, куда он довольно часто приезжал. Поближе я познакомился с ним позднее.
Какое-то время я ходил к нему на исповедь. И, разумеется, множество раз я был на его выступлениях и разделял с ним трапезу. При этом я не сказал бы, что мы были очень близки. И все же, хоть между нами была некоторая дистанция, но она была довольно короткой.
Что я вспоминаю прежде всего? Конечно, его выступления, но также и личные беседы. Владыка Антоний был человеком очень высокого ума. Я думаю, уровень его интеллекта был бесспорно весьма высок. Он не имел за плечами систематического богословского образования: он никогда не учился в семинарии и не изучал богословие в университете. Однако, на гораздо более личном уровне, его учителем в Париже был Владимир Лосский.
Меня весьма впечатляли его выступления. Необыкновенной была сама манера его речи. Как и многие, слушая его, я ощущал: то, о чем он говорит, – чрезвычайно важно. Но потом мне нередко было сложно вспомнить, что же именно он говорил. В самой подаче материала чувствовалось своего рода волшебство, тем более что он практически никогда не выступал «по бумажке» и не читал готовый текст.
Большинство его книг – это, на самом деле, расшифровки его выступлений, в той или иной степени отредактированные. Не думаю, что он когда-либо специально садился за написание книг. Иногда объем редакторской правки невелик, и тогда можно заметить в тексте отдельные черты, которые были бы абсолютно уместны в устном жанре, но на бумаге уже не столь хороши.
Книга, которую лично для меня отличает наиболее цельная композиция и четко прослеживаемая мысль, – это «Духовное путешествие». И, что интересно, как я потом узнал от издателя, Ричарда Малкерна, в этой книге много внесенной лично им редакторской правки. В большинстве других его книг правки гораздо меньше. Но в письменном виде выступления владыки Антония производят впечатление не столь связных и цельных. Вполне возможно, это естественное следствие выступления без подготовленного текста.
Я не знаю, насколько глубоко он прорабатывал заранее то, что собирался сказать. Но мне кажется, что, выступая, он довольно часто переходил от темы к теме, скорее следуя за некими субъективными взаимосвязями и идеями, чем развивая единую стройную мысль. Поэтому зачастую я не мог вспомнить, что же именно он говорил.
И тем не менее, в собственном пастырском служении, в моих проповедях и в тех советах, которые я даю людям, приходящих ко мне на исповедь или на пастырскую беседу, я часто использую всплывающие в памяти слова митрополита Антония, его примеры и образы, то, на что он обращал внимание. И мне это очень помогает.
Я бы сказал, что его дар был скорее интуитивным, чем систематическим по своей природе. Но его мысли часто были очень глубокими и проницательными. И именно эти фрагменты воспоминаний о словах владыки Антония проясняют понимание предмета.
– Митрополит Антоний был прежде всего ярким проповедником, миссионером, и, не будучи богословом в научном смысле этого слова, творчески переосмыслял богословское наследие христианства, что позволяет сегодня, по крайней мере в России, говорить о «богословии митрополита Антония». Какие его тезисы Вам созвучны? А с какими Вы, может быть, не согласны?
– Разумеется, владыка Антоний не был ни «систематическим богословом», ни в какой-либо мере «академическим богословом». Я воспринимаю его, прежде всего, как богослова человеческой личности. В своих проповедях и в своем душепопечении, личном духовном водительстве, он подчеркивал именно личную встречу: нам необходима личная встреча с Богом. Нам необходимо относиться к другим людям как одной личности к другой. В этом я вижу сквозную тему его учения. Он также настаивал на том, что мы должны быть верны себе как личности. Поэтому его интересовали не системы, а личности и их встречи.
Его интересовал Бог не как философская идея, не как объяснение устройства окружающего нас мира. Мне кажется, об этом он говорил мало. Говорил же он о необходимости личной встречи с Богом в нашей жизни. Не догмы как абстракции привлекали его, но догмы как живое выражение внутренней жизни человека.
Не столь важной для него была и история Церкви. Его интересовало совершение дела Христова сегодня, сейчас. Поэтому я вижу в нем богослова-персоналиста. Вероятно, на него в молодости оказал влияние экзистенциализм, столь популярный во Франции в середине XX века. Но если он и воспринял что-то от экзистенциализма, митрополит Антоний это «переварил» и усвоил.
Так что если мы попытаемся подытожить его учение, то в обобщенном виде оно звучит так: нет ничего важнее личностей и их встречи. Он сам вспоминал о том, как однажды, сев читать Евангелие от Марка и добравшись до одной из первых глав, он вдруг почувствовал, что Христос присутствует рядом с ним в комнате. И это ощущение личного присутствия, о котором говорил владыка Антоний, осталось с ним на всю жизнь. И именно личное присутствие – как в вертикальной плоскости между нами и Богом, так и в горизонтальной плоскости между нами – было средоточием его опыта и его проповеди. «Будь настоящей личностью» — этому, мне кажется, он меня научил – хотя не помню, чтобы он употреблял именно эту фразу.
– При всём уважении к митрополиту Антонию, оценки его деятельности очень разные. Как вы думаете, с чем это связано?
– Да, ближе к концу своей жизни он столкнулся с трудностями в отношении русской общины лондонского собора. Появилась напряженность между группой старших прихожан из обратившихся англичан, которых митрополит Антоний принял в Православие в 1950-е и последующие годы, и новыми русскими прихожанами, которые приехали в большом количестве после падения коммунизма в 1990-е годы.
И ему не удалось снять возникшую напряженность. Поэтому с такой точки зрения мы можем говорить о проблемах, с которыми он столкнулся в конце жизни, и которые ему не удалось разрешить. И на то были свои причины.
Его преемник, владыка Василий тоже не справился с ситуацией. В итоге большинство английских прихожан ушло из прихода на Эннисмор-гарденс. Когда я бываю там сейчас, я вижу очень мало знакомых лиц, но вижу много молодых русских женщин. А те, кого в Церковь привел митрополит Антоний, ушли в приходы, существующие в рамках благочиния под омофором Константинопольского Патриархата.
Тут я могу сказать, что жизнь владыки Антония сложно однозначно назвать историей успеха. Если бы он был моложе и чувствовал себя лучше, возможно, ему бы удалось разрешить эту напряженность. Однако вышло иначе.
Полагаю, что митрополит Антоний лучше всего проявлял себя в личном общении. И в выступлениях перед большими группами людей. Умения работать в комиссиях за ним не замечалось… Так что мне кажется, что ему нелегко давалась работа в организованных структурах.
Как я уже сказал, его дар лучше всего раскрывался в личных встречах. Да, в поздние годы он создал в Сурожской епархии различные структуры. Много времени было потрачено на разработку тщательно продуманного Устава епархии. Но сам же владыка Антоний чувствовал себя в полном праве игнорировать положения Устава, если ему это было угодно. Так что, действуя замечательно на личном уровне, он был, по-моему, не столь эффективен в работе с организациями.
Моя основная претензия к митрополиту Антонию такова: он позволял людям впадать в чрезвычайно сильную зависимость от себя. Они боготворили его. Возможно, не один он виноват в том, что люди так горячо и ревностно привязывались к нему.
И все же я ощущал, что в этом есть что-то нездоровое. Отношения становились слишком личными – в дурном смысле этого слова; люди воспринимали его чуть ли не как бога. Он позволял людям, в особенности женщинам, становиться слишком сильно зависимыми от себя. А затем он вдруг как бы «отрезал» их.
Не думаю, что это прозвучит как злобная сплетня, но я лично знаю несколько случаев, когда он уделял много времени людям, конкретным людям, а затем неожиданно обрывал всякое общение, – не принимал их, не отвечал на их письма и телефонные звонки. Я не могу знать, почему он позволял сначала сложиться таким близким отношениям, а затем их оставлял. Но если за что и критиковать служение владыки Антония, то за это; думаю, это было самое слабое место.
– Митрополит Антоний мечтал о создании Поместной Церкви на Британских островах. Стали ли мы ближе к исполнению этой мечты?
– Не сильно ближе. Важным этапом на этом пути стало создание в Великобритании Православной Епископской ассамблеи. Подобные собрания уже давно существуют во многих регионах мира.
В США с 1960 года существовала Постоянная конференция православных епископов (Standing Conference of Orthodox Bishops, SCOBA). Во Франции различные епископские комиссии существовали по крайней мере с 1970-х годов. Но у нас в Великобритании до недавнего времени не было структуры, которая бы позволяла архиереям различных юрисдикций проводить официальные встречи.
Существовали неформальные дружеские отношения между епископами, между юрисдикциями, но не было организованного формата для таких контактов. На заседании Межправославной подготовительной комиссии в Шамбези в 2009 году было решено, что епископские комиссии должны быть учреждены по всему миру. И так появился подобный орган в Британии. Это, конечно, шаг вперед, хотя до создания поместной Церкви еще очень далеко.
Не думаю, что у митрополита Антония были особо близкие отношения с другими православными юрисдикциями. Он созидал свою епархию, устав которой (я о нем уже вспоминал), возможно, послужил бы образцом на будущее. Но мне кажется, его не слишком заботил вопрос налаживания практического взаимодействия с другими юрисдикциями.
Скажем, отношения его с архиепископом Афинагором (Коккинакисом) нельзя было назвать ни близкими, ни теплыми, равно как и с преемником его на Фиатирской кафедре, архиепископом Мефодием. Но у меня есть все основания полагать, что нынешний архиепископ Фиатирский Григорий всегда был добрым другом владыки Антония. Мне кажется, они были в очень хороших отношениях.
С Зарубежной Церковью, РПЦЗ, митрополит Антоний тоже не особо общался. Собственно, когда он только приехал в Англию, отношения были весьма напряженными. Но воссоединение РПЦЗ с Москвой наступило уже после его кончины. Так что владыка Антоний был важной фигурой для широкой публики и в своей епархии, в особенности для лондонского прихода. Но в межправославной деятельности он значимой роли не сыграл, хотя это не значит, что он ее не одобрял.
– И последний вопрос, очень длинный. Лондонский собор Успения Божией Матери в последние десятилетия преимущественно стал храмом русской диаспоры. Отчасти это связано с уходом митрополита Антония, отчасти – с резким увеличением числа русских, живущих в Великобритании. А какова ситуация с Православием в Соединённом королевстве в целом? Много ли английских приходов, можно ли говорить, что сформировалась особая британская традиция? Остаются ли дети, выросшие в семьях конвертов, в Православной Церкви? Можно ли говорить о втором, третьем поколении верующих? Есть ли интерес к Православию, в чем он выражается – это научный интерес к наследию, богословскому и культурному, или поиск христианства, отличного от протестантизма?
– Это не вопрос, а целый ряд вопросов. Прежде всего, превращение лондонского Успенского собора Русской Православной Церкви в общину, состоящую преимущественно из представителей русской диаспоры, – это тенденция, которая началась еще при жизни митрополита Антония. Хотя, конечно, за прошедшие годы она значительно усилилась. Мне не кажется, что владыка Антоний уделял особое внимание проблемам работы именно с новой русской эмиграцией. Но началось все еще до его смерти.
Что же касается англоязычного Православия, за последние пятьдесят лет был пройден огромный путь. Скажем, я был рукоположен в диаконы в 1965 году, в священники – в 1966 году. На тот момент во всей православной Британии был только один священник-англичанин, отец Кирилл Тейлор, служивший в приходе у владыки Антония.
И был еще один англичанин – диакон Польской Православной Церкви, о. Кирилл Браун. Больше ни одного обратившегося в Православие англичанина-клирика тех лет я вспомнить не могу. Таковых определенно не было в греческой Фиатирской архиепископии.
На сегодняшний день из примерно 200 православных клириков всех юрисдикций на Британских островах, около трети – обратившиеся в Православие англичане. Возможно, их даже больше – от 70 до 80.
Так что английское Православие несомненно ширится. И клириков-англичан можно встретить уже не только в Сурожской епархии владыки Антония или благочинии, относящемся к Константинополю. Довольно много таких священнослужителей в Антиохийском Патриархате, несколько служат в Русской Православной Церкви Заграницей, немало – в Фиатирской архиепископии Вселенского Патриархата. Так что на уровне священнослужителей наблюдается несомненный рост.
За пятьдесят лет моего служения в Церкви также значительно чаще стал использоваться в богослужении английский язык. Но тут рост неравномерный. На мой взгляд, в греческой архиепископии желательно куда более широкое распространение английского, чем имеет место сейчас, поскольку молодежь в больших греко-киприотских приходах греческого не понимает. И быстро теряет всякий интерес к Церкви, так как во многих больших греческих приходах в Лондоне и за его пределами ничего, кроме греческого, не используют.
А ничего не понимающая молодежь говорит: ну, это для стариков, нам здесь делать нечего. И они отдаляются от Церкви. Так что прогресс налицо, английский звучит все чаще – но я не думаю, что нынешних усилий достаточно.
Любопытно, что до совсем недавнего времени ни в одном из лондонских православных приходов (а их больше 40) не служилась литургия только по-английски. Разумеется, английский широко используется в приходе на Эннисмор-гарденс, но наряду со славянским. И так везде: английский используется как один из языков. Вне Лондона – да, там были строго англоязычные приходы. Сейчас такой приход есть и в Лондоне – это приход в юрисдикции Антиохийского Патриархата, использующий церковь прп. Ботольфа.
Но примечательно, что именно Лондон отстает от остальной страны в использовании английского языка. Если вы приедете в Париж, то найдете немало приходов, где французский — не просто основной, но и единственный богослужебный язык. Так что в этом отношении мы среди отстающих. Но за пределами Лондона есть много англоязычных приходов, в основном небольших. Большие греческие приходы все еще строго грекоязычные. Так что положение дел меняется, но меняется постепенно.
Вопрос о том, что происходит с детьми обратившихся в Православие прихожан, – хороший вопрос. Остаются ли они в Церкви? Для обобщенного суждения на эту тему у меня недостаточно опыта. Но мне видится здесь значительное разнообразие ситуаций.
Сложно найти одну-единственную причину того, почему в каких-то случаях дети остаются в Церкви, а в каких-то – уходят. Например, некоторые дети обращенных англичан, ставших клириками, остались в Церкви со своими священниками-отцами, а некоторые – нет. Так что явно нельзя выделить единственную модель поведения.
И, разумеется, у меня нет волшебной палочки для решения этого вопроса: как помочь молодежи остаться в Церкви. Если такая проблема стоит перед нами, то, разумеется, она стоит и перед другими христианами. И мы не можем сказать, что мы, православные, избавлены от тех трудностей, с которыми сталкиваются другие.
Британцы проявляют интерес к Православию. И влияние Православия несомненно растет. Но также очень много людей, для которых Православие – это нечто странное и чуждое. Нам предстоит долгий путь, прежде чем мы войдем в число крепко укоренившихся христианских общин этой страны. Потому что когда люди говорят о христианах в Великобритании, очень часто они не думают о православных. Да, в академическом сообществе есть интерес к Православию. Но несомненно и то, что для многих британцев открытие Православия становится поворотным моментом их жизни.
Что в Православной Церкви привлекает людей? Опять же, нелегко дать простой ответ. Иногда, например, влияние происходит через личное общение. Но, говоря о себе, я могу перечислить три фактора, которые привлекли меня к Православию. Первый – богословская красота православного богослужения и, в особенности, Божественной Литургии. Я говорю именно о богословской красоте, потому что для меня была важна не только эстетическая сторона службы (хотя я люблю русскую церковную музыку). Мое первое знакомство с Православием состоялось именно через церковное богослужение, именно оно привлекло меня. Открытие Божественной Литургии, ее духовной красоты и богословской глубины стало первым фактором.
Вторым была традиция умной, внутренней молитвы, и, прежде всего, Иисусовой молитвы, которая заняла центральное место в моей личной жизни. И третьим элементом в Православии, повлиявшим на меня, было ощущение живой традиции, чувство непрерывной преемственности от Православия прошлого к Православию настоящего. На Западе эта преемственность нарушалась с развитием института папства, средневековой схоластики, Реформации, Просвещения…
Встретившись с Православием, я почувствовал: вот Церковь, которая осталась верна Святым Отцам, Церковь, на которую не повлияли схоластика и Средневековье так, как это было на Западе, Церковь, которую лишь косвенно затронули споры времен Реформации. Да, разумеется, сейчас на нее распространяется влияние Просвещения и секуляризма. Но я увидел в Православии Церковь, в которой жива преемственность от Церкви апостолов и мучеников. Меня очень впечатлили рассказы о преследованиях в России в 1920-е и 1930-е годы и о верности православных людей перед лицом этих гонений. Да, это Церковь апостолов, мучеников, ранних Отцов Церкви, Вселенских соборов.
И в то же время я увидел в Православии не археологический артефакт, не результат академических изысканий, но живое наследие, усвояемое всем народом Божиим. Так что в Православие меня привели три элемента: Божественная Литургия, умная молитва и ощущение живой преемственности Предания. За других мне говорить сложно.
- Редакция благодарит Михаила Черняка за помощь с переводом интервью
Читайте также:
- Митрополит Каллист (Уэр): Христиане в Великобритании — в меньшинстве
- Владыка Каллист (Уэр): Жить во Христе
- Странная и всё же близкая