В рамках конкурса «История о вере, о настоящем человеке и о мужестве!» своей историей делится иерей Олег Курзаков, штатный священник Свято-Троицкого собора г. Шарыпово.
Свежее тихое утро. Воздушное золото солнечных лучей невесомо рассыпается по бетонной дорожке, которой я иду на утреннюю службу в храм мимо полузаброшенного городского кладбища. За оградой под ветвистыми черемухами и грузно замершими тополями сумрачно. Вспоминается пасхальное: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…» Все-таки мы плохо сегодня ощущаем новизну этой радости, принесенной христианством под своды сумрачного языческого мира с его непоправимостью рока и неизбежностью гибели.
Требничаю: исповедую, помогаю служащему священнику. После литургии с прихожанами идем вокруг храма крестным ходом. Тысячу лет этим крестным ходам по русской земле. Тысячу весен пасхальная радость победы жизни над смертью — и осенних плодоносных новолетий, будто золотым фоном иконы Руси. На ней можно увидеть, по слову отца Александра Шмемана, «великое множество людей самых разных классов и слоев населения: князей, епископов, монахов, богатых, нищих, юродивых, мужчин, женщин, живших небесной красотой, шедших узким путем нравственного подвига, искавших, алкавших, жаждавших только небесной правды, только любви, только победы духа».
Фото: Станислав Марченко, photopolygon.com
Потом — требы. Сегодня выпало четыре отпевания. Первое — на квартире застреленного полицейским в кафе 27-летнего парня. Для нашего городка событие громкое. Парень — крепкий, дюжий, кровь с молоком. Остался годовалый ребенок, ипотека, планы. Не по-христиански умер, но и отпевание как наша вина, что не научили, как нужно жить и умирать по-христиански. Беспризорники Церкви.
Второе отпевание — парень 25 лет, рак. Долго и мучительно умирал, но священника для исповеди и причастия так и не пригласили. Много молодежи. Как-то пытаешься достучаться словами о победе Христа над смертью, о живом Боге, дарующем жизнь всякому верующему в Него. Тебя не слышат, такие отпевания тяжелые, немолитвенные. Потом еще бабушка и мужчина. Какая-то подавленность, раздавленность колесами смерти, под которые бросаются дети России без креста и молитвы. Придя домой, пытаюсь читать, но смаривает усталость.
Немного отдохнув, собираюсь на праздничную всенощную службу. Служится на подъеме, в праздники как-то легко молится от благодати Духа. На полиелее — все знакомые лица прихожан. Это верные, те, кто и в ветер, и в мороз, и в гололедицу приходит молиться. Наши дивные бабушки с молитвой о своих непутевых детях и внуках.
Думается: хорошо, что их не касается это интернетное море, в котором эти дети и внуки поливают грязью все самое дорогое для них. Как-то умеют они легко и светло радоваться самым простым малостям: вербочкам, кроплению святой водой, иконочкам. Будто влюбленные девушки подаркам Жениха, зовущего в Свой пресветлый чертог: «Возлюбленный мой начал говорить мне: встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Вот, зима уже прошла, дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало…» (Песн. 2:10–12).
В их простых лицах, с деревенскими чертами — моя Россия, кающаяся, стоящая пред Богом в своих простеньких платочках и стареньких кофточках у врат Царства Христова. «Кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное» (1 Кор. 1:26–27).
Вечер скатывается медно-горящим диском за тополиные кроны. Воздушной волной находит зябкая прохлада. Закат дня еще длится, меркнет, наплывает сиреневыми облаками и алой сукровицей. Серпик луны совсем мал. Земля одиноко, сиротно, бездомно тихнет и молкнет.