Возможна ли Москва без хрущевок
— Из современной архитектуры ушло понятие красоты, — такое мнение сегодня можно услышать довольно часто. Вы согласны с ним?
Анжела Моисеева: Я бы не согласилась. Да, сейчас делается акцент на утилитарности, но это оправдано: людей в крупных городах становится больше, поэтому функциональность чаще выходит на первый план.
Валерий Лизунов: Грамотные архитекторы внимательны к деталям и могут подчеркнуть красоту в минимализме. В Москве есть множество объектов, которые заслуживают внимания.
Анжела Моисеева: Тот же парк «Зарядье» — это прекрасный образец современной архитектуры — мост, парящий над водой. И я бы не сказала, что это утилитарное сооружение.
— Как быть с тем, что разрушается историческая городская среда Москвы?
Анжела Моисеева: Жаль то, что уже разрушено, но сейчас очень стараются сохранять то, что осталось. У нас есть несколько улиц-памятников в Замоскворечье: Пятницкая, Ордынка.
С другой стороны, это заложено в природе русского человека — разрушать и строить новое. Если мы поедем в Европу, то увидим, что люди живут в домах 1500 года, постоянно ремонтируя их. Но нельзя забывать, что в России тяжелые погодные условия и из-за морозов здания разрушаются довольно быстро.
Валерий Лизунов: Москве свойственен купеческий подход: то, что сегодня нужно, что продается, то и строим, а что мешает, то ломаем. Это и характеризует наш мегаполис. К древним постройкам (речь не о признанных памятниках архитектуры) можно относиться по-разному: как к старым тряпочкам, которые перекладываются из комода в комод, или как к месту, на котором можно построить что-то полезное и нужное сегодняшним людям. Москва не была бы Москвой, если бы выглядела так, как она выглядела в XVI веке.
— Но в Европу как раз люди едут, чтобы попасть в ту самую историческую среду.
Анжела Моисеева: Там другой ритм и масштаб. Представьте себе наш город с узкими, кривыми улицами и тесно налепленными домами, с его динамикой и скоростью.
Валерий Лизунов: Без зданий конструктивизма, да даже без хрущевок-пятиэтажек, я не представляю себе Москву. Нам, с нашим трафиком, нужны проспекты.
Если мы хотим сделать современный храм
— Что думаете про наше архитектурное образование?
Валерий Лизунов: Мне кажется, что наше архитектурное академическое образование немного устарело. Традиционных архитекторов удивляет, что появилось направление «урбанистика» — она им мешает заниматься чистой архитектурой. Они предлагают разрабатывать ландшафты отдельно, архитектуру — отдельно. Для меня же городская среда — это связь урбанистики и архитектуры, единый организм. А для кого-то архитектура осталась воплощением эго архитектора.
Анжела Моисеева: В МАРХИ создана кафедра «Храмовое зодчество». Это направление в архитектуре почему-то не стремится развиваться, идти за новыми тенденциями, за функционализмом. С одной стороны, это понятно, потому что, как принято считать, традиция диктует жесткие рамки. С другой стороны, что делать молодежи, у которой изменилось восприятие мира? Это вопрос, на который нужно искать ответ.
— Как искать? С одной стороны, современная церковная архитектура — это чаще реконструкция, с другой стороны — попытки найти новые решения, что называется, «от головы», полностью выпадая из традиции и каких-то богословских смыслов.
Валерий Лизунов: В современном храмостроительстве я чаще всего сталкиваюсь с копиями исторических образцов или эклектикой из образцов прошлого: купола из одного памятника церковной архитектуры, нижняя часть — из другого. Получается новое произведение. Но кардинально новых решений, ни в рамках традиций, ни революционных, «от головы», я в России не видел.
Меня удивляют примеры якобы современных решений, когда в отделке храма много мрамора, дорогой мозаики, золота, украшений. Этот псевдовизантийский стиль, скорее, понятен людям с Рублевки, которые строят себе дома в «классике»: с лепниной, фресками, позолоченными колоннами.
Для меня чужды такие решения в современном храме. Я не очень люблю переосмысленную таким поверхностным образом классику. Для многих моих клиентов, особенно из эпохи 90-х и 2000-х, классика — это принадлежность к чему-то дорогому, богатому.
Немногие древние храмы дожили до наших времен. И мы видим, что они были воплощением мышления общества, передовой архитектурной мысли того времени, всех художественных и технологических достижений. Храмы строились и украшались лучшими архитекторами, лучшими художниками, каждый стремился проявить свой талант во славу Божию.
— Что для вас современный храм?
Валерий Лизунов: Это достижения и технологии нашего времени, в том числе архитектурные, которые использованы во славу Бога. Важно, чтобы человеку было комфортно находиться в пространстве храма. Это пространство не должно подавлять его. Может быть, раньше нужно было поразить человека величием и масштабом, сделать так, чтобы он почувствовал себя песчинкой. Сейчас, наоборот, важно, чтобы с помощью архитектуры современный человек почувствовал, что Бог недалеко от него, Он здесь, среди нас.
Анжела Моисеева: Храм — это дом Бога, где люди воспринимают слово Божье в разном виде: и в вербальном, и в визуальном, и в концептуальном, и в идейном, когда они объединяются в единой молитве.
— Вы проектируете именно современный храм во имя священномученика Игнатия Богоносца на Верейской?
Валерий Лизунов: Да, мы хотим сделать современный храм. И, хотя мы не ушли далеко от древних образцов, люди, увидев хоть что-то для них непривычное в решении, начинают пугаться.
Проект храма во имя священномученика Игнатия Богоносца на Верейской. Вид на вход
— Это ваша первая архитектурная работа для Церкви. Как решились на нее?
Анжела Моисеева: К нам обратился иеромонах Иона (Голов) и предложил нам разработать проект. Он также считает, что не нужно штамповать копии, которые идейно устарели. Что образом храма нужно привлекать новые поколения верующих к Богу. Можно сказать, что отец Иона хочет построить храм для молодежи, для родившихся в 2000-е и позже. Кроме того, нам самим хотелось воплотить подобный заказ в жизнь, поскольку мы — прихожане Церкви, наш приход находится в Новодевичьем монастыре.
Прежде чем взяться за работу, мы посоветовались с духовником и получили благословение. К проекту мы привлекли нашего сокурсника, архитектора Саида Джабраилова. Он так же, как и мы, получил благословение у отца Ионы. После этого приступили к работе.
Валерий Лизунов: Когда мы проектировали храм, то полностью выдержали все традиции, но постарались убрать излишние детали. Сама конструкция будет сделана из бетона. Это не традиционный крестово-купольный храм — конструктивные особенности немного иные, но центрическая купольная концепция остается в основе.
Определенные параметры были заданы заказчиком: высотность, план, вместимость, четкие указания, что должно быть в цокольном этаже. Кроме прочего, мы спроектировали место для воскресной школы с отдельным входом. На храмовой территории запланирована парковка. Церковная лавка будет не в самом храме, а рядом, чтобы приобретение свечей и прочего не отвлекало людей от службы.
Анжела Моисеева: Заказчик пожелал, чтобы фасадные поверхности не приходилось обновлять, ежегодно штукатурить, та же просьба была и по поводу кровли. Потому мы решили делать стены из бетона — материала, который не требуется красить и шпаклевать (то есть защищать от внешних воздействий, как защищают кирпич). Сейчас мы обсуждаем кровельное покрытие, и, скорее всего, оно будет сделано из стеклопластика — это современный, очень прочный материал, который может светиться изнутри. По многим характеристикам он превосходит обычный позолоченный металл, из которого обычно делают купола. Но в главном наш храм традиционен — традиции не позволяют нам сбиться с пути.
— Что нового будет во внешнем облике храма?
Валерий Лизунов: Сама его минималистичная форма. Например, луковка плавно переходит в барабан, становясь с ним единым целым. Из-за этого крыша визуально словно опускается до земли. В том месте, где апсида примыкает к общему объему стен, запланирована узкая щель остекления. Она будет размещена таким образом, что происходящее в алтаре не будет видно снаружи — только свет, льющийся из храма. Так же и внутри, прихожане будут видеть свет, проникающий в храм с востока.
Проект храма во имя священномученика Игнатия Богоносца на Верейской. Вид со стороны алтаря ночью
— «Рестораны украшают, перфомансы делают, гелендвагены закапывают (речь о перфомансе на фестивале «Архстояние»), а туда же, храмы строить?» — такой реакции не опасаетесь?
Анжела Моисеева: Проектирование ресторанов и перфомансы не мешают нам быть церковными людьми. Я преподаю в воскресной школе Новодевичьего монастыря — таково мое послушание, учусь в православном гуманитарном институте «Со-действие» на программе «Иконопись».
Я думаю, что афишировать свое авторство совсем не обязательно. Тем более, в церковном искусстве. Главное — сделать все качественно и на совесть.
— Расскажите про внутреннее убранство.
Анжела Моисеева: Алтарная преграда, состоящая из четырех икон, будет низкой, и верующие смогут видеть, что происходит в алтаре во время богослужения. В цокольном этаже, куда можно будет спуститься прямо из храма, расположится гардероб, чтобы люди могли оставить верхнюю одежду. Все поверхности внутри храма будут сделаны так, что их не нужно будет поновлять.
Лампады и вентиляция спроектированы таким образом, чтобы не допустить закопчения стен. Чем будет украшено внутреннее убранство, еще не ясно: это будут росписи или мозаики — многое решает вопрос финансирования. В любом случае, мы пригласим новое поколение изографов.
В интерьере храма не будет ничего лишнего, отвлекающего от главных смыслов, никакого искусственного украшательства. Отец Иона говорит: «Я не хочу, чтобы цепь лампады спускалась перед иконой, перекрывая Образ».
Иконы обязательно должны быть перед глазами
— Когда вы приходите в храм на богослужение, что мешает молитве и что настраивает на нее?
Анжела Моисеева: Иконописные образы помогают. Для меня это личное общение, диалог. Поэтому иконы Спасителя и Богородицы обязательно должны быть перед глазами. Помогает единение с молящимися.
Потому мы и стараемся, чтобы в проектируемом нами храме верующих ничего не отвлекало, но вместе с тем и иллюстрировало Слово Божие.
— Валерий, вы как-то сказали, что «современное искусство — не только то, что художник хочет сказать, но и то, что люди могут в его работе увидеть». Современное светское искусство часто играет со смыслами, а в церковном такого же быть не может.
Валерий Лизунов: В церковном искусстве игры со смыслами нет, главные смыслы обозначены четко, и иконописцы пытаются донести именно их. Конкретно в православном церковном искусстве все построено на том, чтобы верующий домысливал то, что он видит, в отличие от западноевропейского искусства, где все прорисовывалось реалистично: вот — ад, а вот — рай.
— Возможно ли взаимодействие актуального искусства и искусства церковного?
Валерий Лизунов: Мне кажется, да. Вот в школе раз в год наши дети рисуют портрет своих родителей, и у них здорово получается!
Современное искусство примерно так и выглядит: эмоционально-наивно, и к этому же порой стремятся современные церковные художники.
— Но в архитектуре как-то не хочется столкнуться с наивным подходом…
Валерий Лизунов: Естественно, у архитектуры другие задачи, иначе мы все бы принялись строить шалаши.
— Вы в Церковь пришли уже во взрослом возрасте?
Валерий Лизунов: Да, хотя крестились гораздо раньше. Я — лет в 14. Мы давно задумываемся над вопросами веры.
Анжела Моисеева: Меня в 7 лет крестили родители. Потом, во взрослой жизни, то и дело возникали какие-то встречи, связанные с верой. Потом родились собственные дети, и мы их крестили, просто отдавая дань традиции. Когда второму и третьему ребенку было 5 и 6 лет, мы их, непосед, решили отправить в православный лагерь. После этого отвели их в воскресную школу. Пока водили их в воскресную школу, постепенно сами больше изучали, религиозно образовывались, ходили на службы…
Валерий Лизунов: Сегодня в обществе иногда возникает негативное отношение к Церкви. Люди религиозно не образованы и не понимают ее суть. Вокруг Церкви витает много мифов, и люди отрицательно на них реагируют.
— Когда вы прошли период неофитства, увидели церковную жизнь изнутри, не было разочарований?
Анжела Моисеева: Не было. Нам очень повезло. Новодевичий монастырь — образец настоящего духовного служения. Мы тесно общаемся со священниками, с другими прихожанами, ездим вместе в миссионерские поездки, в том числе за границу: в Иерусалим, Бари, летом собираемся на Валаам, а осенью поедем в Грузию. Около года мы готовим каждую поездку, а потом отправляемся. Очень тесно общаемся с другими верующими. Когда в монастыре нужна помощь, откликаются все родители учеников воскресной школы и прихожане.
— Как дети относятся к вере сегодня?
Анжела Моисеева: Самому старшему ребенку из наших пяти — 27 лет. А самому младшему — 6.
Старший живет отдельно, у него своя жизнь. Мы, к сожалению, не привели его в воскресную школу, когда ему было 5 или 6 лет, но он с уважением относится к православию, когда мы проезжаем мимо храма, он крестится. Второму сыну — 15 лет. Пока жизнь в Церкви для него — просто часть существования. Он уже вырос из детской воскресной школы, и мы переведем его в молодежную. Для каждого человека наступает время, когда он начинает свой собственный поиск веры.
Валерий и Анжела с детьми. Фото: Михаил Муравьев
Комфортно, демократично, натурально
— Вернемся к светской архитектуре, к разработке общественных интерьеров. Что изменилось за то время, что вы ими занимались?
Валерий Лизунов: Заказчики не сильно изменились: у всех одна задача — привлечь максимальное количество людей к своему проекту. Изменились способы этого привлечения. Раньше надо было показать, как в конкретном заведении богато и роскошно. Сейчас надо продемонстрировать, насколько там демократично.
Анжела Моисеева: Комфортно, демократично, натурально, адекватно для человека — для этого мы стали использовать другие материалы. Ушел блеск, излишний декор. Больше натуральных поверхностей: деревянные, каменные, кирпичные.
Валерий Лизунов: Сейчас началась новая волна: «Давайте мы будем развлекать диковинными решениями», увиденными в основном в социальном интернет-сервисе Pinterest. И вот заказчик просит: «Давайте потолок сделаем в бутылках или в ложках».
Заказчики хотят создать ярмарку впечатлений, вау-эффектов, чтобы развлечь людей, чтобы человек ходил и все время удивлялся, а потом разместил фотографию в инстаграме. Каждый заказчик спрашивает: «Где мы сделаем селфи-плейс? Давайте какую-нибудь скульптуру поставим».
Анжела Моисеева: Во-первых, у людей исчезли шальные деньги. Во-вторых, количество наличных денег значительно уменьшилось. Работать мы стали больше, а зарабатывать меньше. Это общая тенденция. Для того, чтобы люди не расстраивались от вида позолоты, хрусталя и бриллиантов, нужно было перевести все в другое русло. И общество пришло к скандинавскому стилю и дереву — все функциональное, удобное. Не роскошь, не излишество, а то, что необходимо, но в хорошем качестве.
Валерий Лизунов: В общественных интерьерах начала возникать тенденция к объединению людей. Но есть, конечно, интерьеры-интроверты, в которые ты приходишь и для тебя важны только твой собеседник и то, что тебе положили в тарелку.
Анжела Моисеева: Есть стремление к объединению в большие форматы. Глобализация наступает. Пример — гастромаркеты, когда люди сидят вместе, едят в верхней одежде, порой даже в шапках. Чем проще, демократичней и быстрее, с большим выбором, тем лучше.
— Получается, храм мыслится противоположностью этому, как место, где лучше оставаться надолго, снять пальто…
Анжела Моисеева: Именно. Литургическая жизнь сама собой подразумевает, что человек останавливается и размышляет о себе, о жизни и о Боге. За пределами храма — суета жизни, телевизор, интернет, дети, семья, работа — все это не дает возможности остановиться и сосредоточиться. Да что говорить, утреннее и вечернее правило люди слушают в машине или в метро, потому что у всех дефицит времени. Храм — это то место, где ты хотя бы раз в неделю можешь остановиться на полдня и подумать.
