– Владыка, как вы оцениваете состояние современного человека?
– Человек в настоящем его состоянии имеет больную природу, он колеблется словно маятник – от греха к святости, от добра ко злу. Апостол Павел сказал такие слова: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех».
– А каково нынешнее состояние Церкви?
– Я считаю, что мы в начале пути. Предстоит большая работа по воцерковлению нашего народа. Поэтому мы открываем новые епархии, новые приходы. Людей нужно заново учить делать первые шаги в храме Божьем. Когда человек рождается, с первых дней перед ним открыта дорога к Богу. Но он не знает, как идти. Где его научат? В школе не научат, в институте тоже. Только в храме. Храм – это Царство Небесное на земле. Человек пришёл в храм, перед ним иконостас с иконами Спасителя, Божьей Матери, святых. Он видит будущее Царствие Небесное. Он интересуется, начинает спрашивать: «А это что такое? А что там за иконостасом?» А там Престол Божий. Там Господь находится…
Задача человека – идти в храм и «питаться» от Бога. Причащаться, чтобы сам Господь присутствовал в его жизни. Таким образом, человек будет возрастать духовно и телесно. И готовиться к Царствию Божьему, которое придёт.
Жизнь короткая, пролетает мгновенно. Я не успел оглянуться – мне уже 60. Нужно успеть научиться будущей жизни. Если человек не знает Бога, не знает ангелов – что он будет делать в Вечности? Значит, надо сейчас начинать учиться. Все основные события жизни человека – крещение, венчание, отпевание – должно происходить в храме.
– Прокомментируйте, пожалуйста, такую ситуацию: на исповедь к недавно рукоположенному батюшке пришла немолодая женщина, которая уже лет сорок крепла в вере. Много в жизни пережила, терпела, приобрела духовный опыт. И стала спрашивать совета в каких-то конкретных делах. Но услышала только цитаты из Нового Завета, из Святых Отцов.
– Это правильно. Если бы он от себя стал что-то говорить – было бы хуже. В семинариях так и учат: если молодой батюшка не знает, что сказать, он должен отсылать к Святым Отцам. Представьте, вот вам батюшка говорит: «Я вам так советую…» Откуда он знает как, если ему только двадцать, а вам уже за пятьдесят?.. А ссылаясь на Святых Отцов, он хотя бы не ошибётся. Другое дело, что эта женщина может и Святых Отцов-то не потянуть.
– Но в конце концов она была обижена до глубины души. Стала рассказывать священнику про дочку-атеистку, которая пустилась во все тяжкие. А батюшка осудил: «Это тебе наказание от Бога».
– Это, конечно, уже неправильно. Человека надо больше жалеть, чем осуждать. Может быть, она и пыталась дочку наставлять, а та её не слушала. Бывает и такое. Священник должен врачевать, а не приговаривать.
– Я крестился в 30 лет, имея атеистическое образование. Многие из нынешних священников тоже раньше были атеистами. На ваш взгляд, это наше советское, атеистическое прошлое сейчас мешает нормальной христианской жизни?
– Конечно, лучше, когда человек в вере – с детства, с пелёнок. Я имел страх Божий с самого начала жизни. Это помогало идти вперёд. Некоторые люди, которые шли рядом со мной, не верили в Бога, страха Божия не имели. Но потом подошли к вере. До обращения они создавали какую-то свою субкультуру, потом стали священниками. Окончили семинарии, затем академии, они выучились лишь к 40. Конечно, многие годы они потеряли, и их уже не наверстать. А это время могло бы помочь им обогатить свои духовные знания. Зато эти люди способны рассказывать другим людям о том, как они жили вне веры. И как живут сейчас. Говорить, к примеру, с атеистами на их языке.
Лучше не кружиться и идти к Богу не зигзагами, а прямым путём. Идти только к одной цели – к унаследованию Царствия Небесного. Всё остальное смысла не имеет. Человек, пришедший к вере поздно, может сказать другому человеку, чего не нужно делать. Люди, которые пришли в Церковь после атеизма, могут сказать: «За нами не ходите, там мы были, там ничего нет. Кроме греха, пьянки, наркомании – ничего нет. Мы это всё прошли. Лучше идите чистой тропинкой. Пусть трудной, тернистой, но верной».
– У вас получилось «чистой тропинкой»?
– Да, у меня так. Я никуда не склонялся.
– В советское время атеизм был государственной идеологией. А сейчас есть атеистические общества, которые продолжают навязывать людям идею отсутствия Бога. Разрисовывают своими логотипами стены, ругаются в интернете.
– Атеист – это одинокий человек, с ним Бога-то нет. И он надеется, что найдёт что-то более важное, чем Бог. Может, не сейчас, через сто лет, через пятьсот миллионов лет. Атеист не понимает, что он ничего не найдёт.
– В Церкви существует методика противодействия подобным проявлениям?
– Будущие батюшки изучают такой предмет, как апологетика, – защита христианства от разных философских и мировоззренческих обличений. Таким образом, они вооружаются против атеизма. Но как таковую борьбу с атеизмом мы не ведём. Для нас, верующих людей, тех, кто соприкасался с божественными проявлениями, атеистическая идея абсолютно безумна. Каждый раз говорить об этом в проповедях просто невозможно. Но люди не только сами атеизмом увлекаются, но навязывают его другим. Зачем? Я не понимаю. В нашей стране в 30–40-е годы XX столетия было разрушено столько церквей, монастырей, столько миллионов верующих погибли. Зачем возвращаться к этой идеологии? Или атеисты историю не изучают, или их история ничему не учит. Кто жил в советское время, знает, что такое атеизм. А вот новое поколение на своём опыте не знает. И конечно, может увлекаться и вильнуть на новую революцию. Это опасно. Здесь мы должны предупреждать, говорить о том, чем это может кончиться.
Новый атеизм – это, конечно, глупость, но есть ещё и вторая глупость – неоязычество. Когда люди говорят: не надо нам никакого христианского Бога. Христос – это еврейский Бог. А у нас есть свой – языческий. Начинают какие-то жертвы приносить.
– Русское православие до 1917 года может являться образцом для современных христиан, целью, к которой Церковь стремится?
– Православное учение не меняется: как Вселенские соборы определили, таким оно и существует. А что касается воплощения этого учения в реальную жизнь… тут вопросы имеются. Если бы христианская жизнь до революции была идеальной, у нас бы и революции не произошло. Значит, она была не идеальной. Закон Божий в школах часто изучали формально. Потом из школ выходили атеисты. Веру навязывали, чего нельзя делать. Должно быть добровольное изучение и принятие учения. Чтобы человек сам хотел этого. Неправильным было раз в год обязывать чиновников причащаться. Государственная царская машина в этом деле перестаралась.
В Церкви должно быть всё по-другому – свободное служение Богу. Из-под палки ничего не получится. Храмы открыты, хотите спасаться – приходите, не хотите – ваш выбор. Поэтому я не идеализирую дореволюционный период. Хотя там было много и подвижников, были прекрасные примеры служения.
Сейчас жизнь ставит новые вопросы. Новая христианизация, новое Крещение, новая катехизация. Люди должны принимать веру сознательно, понимать, что такое православие. Священникам нельзя крестить формально, когда человек не понимает, для чего это. Христианин должен знать, как надо жить, для чего он должен общаться с Богом. Если человек сознательно приходит к Богу, он остаётся верующим до конца жизни. Его никто не поколеблет.
– Как вы думаете, почему Россия – со всеми её святыми подвижниками, со всей её христианской культурой, историей, со всем опытом православия – могла в поголовном большинстве и на уровне государственной власти прийти к безбожию?
– Безбожие было навязано, утверждено насильно. Во время переписи 1937 года большинство людей показало себя верующими. Во время хрущёвской атеистической пропаганды люди стали бояться открыто исповедовать Христа. А после 1991 года, когда государственный атеизм рухнул, миллионы пошли креститься. Атеистическая идеология в России не прижилась. Я знаю многих сослуживцев, обкомовских работников, комсомольских работников, которые просто боялись говорить о вере открыто. Боялись потерять должности, положение. Но приходили в храм и тайно крестились. И простой народ не изменил Богу. Другое дело, что народ оказался невоцерковлённым. Не было храмов, некуда было прийти.
– В последние несколько лет в Петербурге прошли мощные крестные ходы. Мне запомнилось 12 сентября 2013 года – когда по Невскому проспекту текла людская река. Не советская демонстрация на 7 ноября, а река – безбрежная, безостановочная. Это ли не показатель возвращения народа к вере?
– Это маленькое свидетельство. Не главное. Надо, чтобы жизнь народа стала христианской. Например, чтобы женщины перестали делать аборты. Вы не представляете, сколько детей убивается. Из 4500 зачатых детей рождается только 1000. 3500 убийств – это жуткий показатель. Так нельзя жить. Хотя в Санкт-Петербурге в этом году этот показатель немного улучшился. Пока будут убивать детей, общество будет умирать. Если мы здесь что-то поправим, ситуация может измениться.
Вторая проблема – разводы. Сейчас на два брака – один развод. Дальше уже – это алкоголизм, наркомания, тюрьмы. Я, будучи на Кипре, познакомился с местным генерал-полковником, спрашиваю: «Сколько у вас тюрем?» Оказалось – одна. «Сколько человек в ней сидит?» – «200, из них 100 – иностранные граждане». – «За что сидят?» – «За какие-то мелкие преступления. Что-то с машины сняли, что-то утащили.» Жителей на Кипре – 700 000, в заключении – 100. А в России сидят миллионы.
Конечно, нам не хватает храмов. Если на 400 000 человек всего один храм – трудно и с наркоманией бороться, и с пьянством. Храм должен быть на тысячу прихожан. Тогда батюшка будет конкретно беседовать с каждым, заниматься. Вот я веду некоторые семьи, знаю их проблемы. Подсказываю, как бороться со страстями. Но страсти всё равно приходят. Когда дети в семье вырастают, некоторые родители начинают смотреть направо, налево… Бес их толкает. Так если с этим не бороться – семья может распасться. В каждой семье должен быть нормальный духовник, который мог бы подсказать, рассказать об искушениях заранее, подготовить людей к ним. Через утверждение христианской семьи возродится и Россия.
– Владыка, вы как-то сказали: «Мы знаем, что в Греции город Салоники разделён на три епархии и нет никаких проблем. Мы должны приблизить нашего архиерея к народу». Ждёт ли Санкт-Петербургскую епархию подобное разукрупнение?
– В 2011 году Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл поставил задачу приблизить архиереев к народу через создание большего числа епархий. К началу 2011 года насчитывалось 156 епархий, 196 архиереев. Сейчас соответственно – 299 епархий и 340 архиереев. Посещая по долгу службы новообразованные епархии и общаясь с их правящими архиереями, я вижу, что замысел священноначалия оправдывает возложенные надежды – мы видим хорошие результаты. И хотя окончательные итоги подводить ещё рано – прошло совсем немного времени, – о промежуточных сказать можно.
Значительно активизировалась работа Церкви на местах в области социального, миссионерского, молодёжного и катехизического служения. Чтобы люди в деревнях или сёлах не чувствовали себя обделёнными в религиозном отношении, стали открываться храмы или молитвенные помещения в каждом населённом пункте Российской Федерации. Раньше архиереи не имели возможности посещать все приходы своей епархии из-за больших расстояний, а поскольку без епископа нет церкви, то он в глазах верующих становился фигурой несколько виртуальной, кого на службах поминали, но никогда не видели.
Задача по открытию новых епархий и увеличению епископата стояла ещё до революции. Поместный собор 1917 года одобрил практические шаги по осуществлению этой реформы, но революция внесла коррективы. В советское время в силу известных причин этот вопрос не поднимался, в 1990-е годы он отчасти начал решаться, ну а в полной мере – только сейчас. Что касается Санкт-Петербурга, то согласно канонической практике Русской православной церкви в городе должна быть одна епархия с правящим архиереем. Такие мегаполисы, как Санкт-Петербург или Москва, могут иметь и викарных епископов.