Гитлер в колыбели
Игумен Нектарий (Морозов)
Когда-то, еще в самом начале воцерковления, мне попались слова кого-то из святых отцов о том, что, по большому счету, человеком можно назвать только лишь того человека, который обрел Бога и в Боге живет. Впоследствии я встречал эту мысль в различных святоотеческих книгах, она немного по-разному сформулирована, но по сути своей, безусловно, верна. У каждого тварного существа — от бесплотных Небесных сил до простейших микроорганизмов — есть свое предназначение, и оно ему следует. И только лишь одно существо — человек — свое предназначение, которое заключается в том, чтобы быть в общении с Творцом, пребывать в Боге, игнорирует и из-за этого находится в совершенно потерянном состоянии. Потерянном в прямом смысле слова — как заблудшая овца или как та утраченная хозяйкой драхма, которую она ищет (см.: Лк. 15:8–10).
Но при всей верности этого утверждения у него есть и оборотная сторона, о которой также пишут святые отцы: безусловная ценность каждого человека. И как раз-таки об этом мы очень часто забываем. Пытаясь принять для себя ценность людей чужих, незнакомых, посторонних, мы зачастую упираемся как бы в некий тупик, потому что нам на самом деле очень трудно дается любовь даже к самым близким. Сколько раз приходилось сталкиваться с тем, что самый обычный человек, не какой-то особенно жестокий, не какой-то бесчеловечный, который к тому же ходит в храм, исповедуется и причащается, говорит о ком-то из ближайших родственников: «Мы устали, измучились, он лежит парализованный, больной, и всё никак Господь не приберет». И это такой ужас, что даже вместить его в сердце невозможно, — человек даже сам до конца не понимает, что говорит, хотя говорит то, что действительно чувствует.
А как тогда можно любить тех, кто далек? Как можно любить тех, кто вызывает неприятные эмоции? Тем более как любить тех, кто нам причиняет какое-то зло? На самом деле сознание человека даже самой этой мысли противится, и стоит труда хотя бы сосредоточиться на ней умом. Это сопротивление возникает тогда, когда мы опираемся на свои ощущения: воображение рисует нам некую панораму людей, среди которых и те, с кем приятно находиться рядом, и те, рядом с кем трудно даже остановиться, настолько они ужасно выглядят и плохо пахнут, и те, о ком может прийти мысль, что лучше бы их просто что-то стерло с лица земли, настолько страшные злодеяния они совершили. Но ответ на вопрос о любви к человеку находится глубже, не в области ощущений,— так же, как и ценность человека заключается не в том, каков он, не в том, что он делает, не в том, каковы плоды его жизни. И за этим ответом нужно погружаться в себя и искать его там, потому что если мы его для себя не обретем, то не сможем исполнить евангельскую заповедь о любви к ближнему. Ведь ближний — это не близкий, это в принципе любой человек.
Думаю, что ответ на этот вопрос можно начать искать с понимания того, что человек в течение своей жизни может сделать с самим собой. Один человек разрушает себя и свою жизнь, пренебрегает своим достоинством, уничижает его. Другой — напротив, старается раскрыть в себе то, что было ему дано первоначально, развить все свои таланты. Но главное в этих людях будет оставаться общим: каждого из них бесконечно премудро сотворил Господь. И то, что вложил в человека Господь, гораздо больше, чем то, что человек может сделать с самим собой, потому что эта основа неуничтожима.
Если мы прочтем в Книге Бытия историю творения человека, то увидим момент, когда Господь не просто творит Адама из ничего — Он вдыхает в его лицо дыхание жизни (см. Быт. 2:7). И этот момент очень важен в осознании того, кем является человек для Бога. Мы можем изготавливать какие-то вещи, предметы, но они не будут нам дороги. Однако бывает, что вещь нам действительно внутренне дорога, и тогда мы можем сказать о ней: «Да я же в нее душу свою вложил!»
Вот человек — это тот, в кого Бог вложил душу. И человек для Бога не просто ценен — человек Богу бесконечно дорог.
Он не может перестать быть дорог — так же, как нам не перестанет быть дорога какая-то очень памятная сердцу вещь просто оттого, что она сломалась или запачкалась. И потому мы ни в коем случае, будучи людьми верующими и составляя то малое стадо, о котором говорит Господь (см. Лк. 12:32), не должны думать, что чем-то принципиально отличаемся от других.
Мы не должны полагать, что составляем некую касту избранных, а остальные люди проживают свою жизнь совершенно напрасно. На самом деле в любом человеке есть то, что достойно внимания, участия и любви других людей. И нам это воспоминание нужно постоянно в себе возгревать: если мы стремимся быть ближе к Богу, то, что дорого Ему, не может не быть столь же дорого и нам.
Конечно, кто-то может спросить: «Вот вы говорите, что нужно любить злодеев. А сами-то пробовали? Вы хоть понимаете, что за этим стоит?» Мне в жизни — так сложилось — приходилось неоднократно сталкиваться с людьми, совершившими такие преступления, которые я даже не буду здесь описывать. Могу сказать, что я представлял себе в этот момент тех, кого они лишили жизни. Могу сказать, что и во мне рождалась эта реакция ветхого человека: что сделать так, чтобы этого человека не было,— это самое естественное, что можно сделать сейчас. И я с этой мыслью боролся, говоря себе о том, что она не достойна ни христианина, ни тем более священника. А еще я думаю, что трезво мыслящий священник не будет обращаться к родственникам над гробом жертвы с проповедью о том, что в убийце тоже есть что-то хорошее. Но при всем этом меня каждый раз удивляло нечто иное, что появлялось в этот момент у меня в сердце. Я понимал, что вижу в этом человеке то, что в нем есть помимо того страшного, тяжелого, испорченного, что вышло в его жизни на первый план.
Когда-то, в советские времена, я посмотрел фильм «Иди и смотри» и на всю жизнь запомнил из него такой эпизод. Герой этого фильма, мальчик лет четырнадцати, увидев буквально за несколько дней все те ужасы, которые несет в себе война, поседевший от переживаний, замечает упавший в грязь портрет Гитлера. Он подбегает к нему и начинает, не помня себя от ярости, в него стрелять. И в то время, как он стреляет, в его сознании возникает такая панорама: вот Гитлер — глава Третьего рейха, вот он еще до политических событий в Германии, вот он просто юноша, подросток. Словно пленка отматывается назад, и в конце концов герой видит младенца, лежащего в колыбели,— тогда он приходит в себя и перестает стрелять. Возврат к тому, что это всего лишь навсего человек, который также был когда-то беззащитным ребенком, дает ему силы жить дальше и в своей ярости не погибнуть. И именно с таким пониманием мы можем научиться прощать, а простив, перерастать даже самые страшные испытания, которые могут для нас люди уготовать посредством того, какими они становятся.
Портрет Адольфа Гитлера в детстве и кадр из финальной сцены фильма «Иди и смотри»
Лететь выше встречного ветра
В своей повседневной жизни, фильмах, книгах мы можем почерпнуть примеры, являющие такую любовь к человеку, которая основывается на его безусловной ценности. Лично для меня особенно важны два таких примера, причем оба они явлены людьми, даже не просвещенными светом Святого Крещения.
Еще в детстве я узнал историю выдающегося педагога Януша Корчака, который, будучи директором еврейского детского дома в Варшаве, отказался покинуть своих воспитанников и погиб вместе с ними в концлагере Треблинка. Его книги, особенно «Король Матиуш Первый» и «Когда я снова стану маленьким», я считаю лучшими книгами, которые можно порекомендовать родителям, пытающимся понять своих детей. В суровую эпоху начала ХХ века, между двух мировых войн, этот человек писал об уникальности каждой человеческой жизни, о хрупком и бесценном даре, который заключен в каждом ребенке, родившемся в мир. «Ребенок — это не тиран, который завладевает всей твоей жизнью, не только плод из плоти и крови. Это та драгоценная чаша, которую Жизнь дала тебе на хранение и развитие в нем творческого огня».
А другой пример — это замечательный психолог, создатель так называемой логотерапии Виктор Франкл. Главным постулатом его учения является непоколебимое убеждение в том, что главной, базовой жизненной потребностью для человека является смысл. Жизнь Франкла также навсегда изменил концлагерь: там погибла вся его семья — родители, жена и брат. Это был человек, признававший бытие Бога и на протяжении всей своей жизни к Богу обращавшийся, хотя и, безусловно, не принадлежавший к христианской религиозной традиции. Несмотря на это, я убежден, что его книги для людей, ищущих Бога и пытающихся понять, что такое есть человек, могут стать своего рода детоводителем к христианству.
В работе современных психологов есть одна черта, которая очень меня смущает: многие из них видят своей задачей постараться примирить человека с тем, каков он есть в его наличном состоянии: «Прими себя таким, каков ты есть» — так, пожалуй, можно было бы сформулировать этот принцип. И другой принцип: «Тебя что-то беспокоит? Исключи это из своей жизни, забудь о нем». И самое неутешительное здесь то, что кто-то этот принцип начинает применять и по отношению к людям. Бывает, что человек приходит в храм, побывав до этого у психолога, и выясняется, что он практически ни с кем из близких не общается, потому что ему объяснили: мама-пенсионерка вас подавляет — не ездите к ней, с выросшим сыном у вас конфликт интересов — разменивайте квартиру и сводите общение к минимуму, муж (жена) не хочет вас принимать со всеми недостатками — наверное, вам лучше расстаться.
Слушая что-то подобное, я вспоминаю пример из жизни опять же Виктора Франкла: лет в семьдесят он решил научиться водить самолет. И из этой науки он вынес для себя такой образ: если ты куда-то летишь и появляется сильный встречный ветер, который тебя сносит, — нужно лететь не в ту точку, в которую тебе нужно попасть — нужно лететь выше этой точки, и тогда ты попадешь туда, куда тебе надо. То же самое, утверждал он, можно сказать и о человеке: если принять, что человек таков, каков он есть, в итоге он окажется гораздо хуже, чем он есть, и не исполнит того, что должен исполнить,— «встречный ветер» прибьет его к земле. Но если принять, что человек может и должен «лететь выше» своего нынешнего курса, в результате ему все же удастся попасть туда, где должен человек в итоге своей жизни оказаться, он сможет соответствовать своему предназначению. И это «лететь выше» предполагает не уход от проблем, не задвигание этих проблем в какой-то дальний угол ради создания себе «зоны комфорта», а перерастание их, с Божией помощью, и перерастание себя ради более высокого смысла. Кто-то увидит в этом некий идеализм, однако сказанное на самом деле является предельным реализмом.
Ценность абсолютно каждого человека обуславливается, в том числе, тем, что в любой человеческой жизни присутствует смысл. И этот смысл нельзя придумать — его можно в своей жизни только найти.
Он неповторим, однако в нем есть составляющая, актуальная для каждого человека,— это ответственность за ту жизнь, которая тебе дана. И если человек эту ответственность принимает, более христианского отношения к жизни не найти.
Фото: Flickr/alexaaugeri
Любовь как состояние
Удивительные встречи людей со Христом, о которых нам повествует Евангелие, потому каждый раз и были удивительными, что в человеке при встрече с Господом вдруг оживало то, что было вложено в него при сотворении. И в человеке падшем, в человеке с точки зрения общества никуда не годном, вдруг открывалась необыкновенная красота, которая была первоначально дана ему Богом. Как писал святитель Николай Сербский, смотря на Христа, мы можем увидеть во Христе то лучшее, что есть в нас самих. И если мы научимся узнавать в людях то, что есть во Христе, а во Христе — то, что есть в людях, нам будет гораздо проще понять, как любить людей.
Безусловно, любовь должна быть не чувством, которое у нас возникает в какой-то определенной жизненной ситуации — она должна быть нашим состоянием. В христианстве любовь рассматривается именно как состояние: нам, христианам, должно быть свойственно любить других людей. Этой любви очень многое может препятствовать в нас самих, этой любви очень многое может сопротивляться в окружающей нас жизни, в какие-то моменты она может нами если не утрачиваться, то ослабевать,— но все это должно рассматриваться нами как нечто неестественное, неправильное, как то, что обязательно нужно преодолевать. Любовь не отменяет необходимости в какой-то конкретной ситуации и противостоять человеку, и ограничивать его свободу совершать зло, но это противостояние не должно приводить к обесцениванию человека.
Преподобный Силуан Афонский говорит о том, что когда ты по-настоящему строг к самому себе, ты начинаешь иначе относиться к людям. Ты понимаешь, какого колоссального труда тебе стоит быть хорошим или хотя бы стремиться к тому, чтобы быть хорошим, или хотя бы не быть совсем плохим. И тогда, глядя на других людей, ты осознаёшь, что и им требуются столь же колоссальные усилия, и у них на эти усилия не хватает сил и решимости. И ты уже не судишь их, потому что тебе абсолютно не до этого. Тебе достаточно того, что Господь в этого человека вдохнул дыхание жизни, и оно в нем пребывает. Это и есть самое главное в любом человеке, который когда бы то ни было жил на земле и будет жить.