Протоиерей Игорь Прекуп
Более двух тысяч лет прошло с той самой Встречи, что описана в Евангелии (Лк. 2; 22–38). Мы празднуем ее, торжественно вспоминаем. Широко известны в сравнительно узком кругу «практикующих» христиан, да и среди людей, просто ради «расширения кругозора» интересующихся православной культурой, имена свв. Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, а также слова, сказанные св. прав. Симеоном, лежащему у него на руках Богомладенцу (Лк. 2; 29–32) и Его Пречистой Матери (34–35).
Однако празднуем ли мы только само событие, или нечто большее, выходящее за его рамки, как в календарном отношении, так и в смысловом? Ответ на поверхности.
В Евангелии, при всем обилии эпизодов, требующих знания исторического контекста для адекватного понимания слов и действий Спасителя, нет ничего, что носило бы лишь исторически-обусловленный характер, и не было бы общезначимым для спасения каждого человека. Нет в Евангелии ничего чисто-информативного, представляющего узкий интерес для исследователя, но не содержащего, при этом, смысла, который пронизывал бы время сквозь сегодняшний день навстречу Дню Господню, когда Сын Человеческий придет «во славе Своей и все святые Ангелы с Ним» и соберутся к Нему все народы и Он их разделит направо и налево подобно пастуху, который на ночь разделяет пасшихся вместе овец и козлов, и когда они начнут удивляться – одни тому, что, оказывается, послужили Ему, хотя, вроде бы никогда не встречали, другие – что не послужили, и все они – тому, что такие мелочи, оказывается, решили их участь в вечности (Мф. 25; 31–46)!..
Говоря об этом Дне и предостерегая от малодушия («кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном…» (Мк. 8; 38)) и равнодушия («не посетили, не одели, не накормили, не напоили…» (Мф. 25; 42–43)), Господь напоминает нам две вещи: 1) о главной Встрече с Ним, к которой надлежит готовиться всю жизнь, и 2) о том, что для каждого из нас качество этой Встречи зависит от того, как мы проживем россыпь малых предварительных встреч: мимо чего мы пройдем, а на что отзовемся, и, самое главное, как? Что почерпнем из этих встреч для себя, во что погрузимся, а от чего отшатнемся, что отбросим? И чем из своего имения поделимся со своими ближними: временем, знаниями, умениями, силой, связями, материальными благами или иными талантами и способностями, которыми нас одарил Господь – чем?
Этих предварительных встреч, определяющих нашу участь в вечности, намного больше, чем мы можем себе представить. Возле нас часто, иной раз совсем ненадолго, оказывается много людей, чье внутреннее состояние открыто для того, чтобы отозваться на Божие вразумление, на призывающую благодать, кто тянется к Нему и подсознательно ищет, кто повода, кто основания, чтобы переступить порог Церкви. Не только церкви как храма, хотя даже в нашу «эпоху духовного возрождения» у иных людей и с этим проблемы, но Церкви как Дома Божиего – как Его семьи, сообщества родных в Нем друг другу людей.
И вот, зная, что мы – верующие, что мы ходим в храм, что молимся и вообще как-то себя идентифицируем с Православной Церковью, они к нам присматриваются, в глубине души надеясь получить подтверждение своим подозрениям, что христианство – это верный, истинный путь, а Православие – полнота христианства.
Нередко это люди благополучные, в чем-то намного лучше устроенные в жизни, чем мы сами, более того, иной раз мы еще от них же и зависим, поэтому вполне естественно, что, пересекаясь с ними, мы не вспоминаем притчу о Страшном суде и не соотносим себя и их в ее контексте, не видим в них нуждающихся в заботе, а себя – в качестве тех, кто может, а потому должен…
Тем более, что они мало того, что не просят ни о чем, так еще и по всему их виду можно сделать вывод, что они считают себя самодостаточными, а наши убеждения и чувства им чужды и неинтересны, а то и вызывают в них раздражение, хорошо, если сдерживаемое, так ведь иной раз и нескрываемое, особенно когда при них зайдет случайно речь, например, о пресловутой клерикализации общества, о «сращивании» Православной Церкви и государства, или когда публично оскандалится какой-нибудь очередной столичный клирик – казалось бы, всё свидетельствует о том, что они живут словно в другом измерении, а потому, чего еще о них думать и переживать за них? Сколько таких вокруг? Эти «внешние» сами делают свой выбор, мы-то тут при чем?
А при том, что эти «внешние» встретились с нами. Пусть мельком, но мы попали в их поле зрения. Что они в нас увидят за то время, пока им выпадет честь созерцать нас? Что они в нас увидят? И не надо про бесовские искушения, которые верным мешают быть верными Христу, а неверным помогают увидеть неверность верных. Это все есть, куда деваться, но не настолько, чтобы оно детерминировало ситуацию. Господь попускает искушения, но не настолько, чтобы у нас были основания развести руками и сказать, что от нас ничего не зависит или обвинить всех, кто соблазняется нашим поведением, в предвзятости и враждебности Церкви.
Позволю себе обширную цитату из свт. Иоанна Златоуста: «Никто не остался бы язычником, если бы мы были христианами, как следует (выделено нами. – И.П.), – утверждает он, комментируя 1-е Послание к Тимофею. — Если бы мы соблюдали заповеди Христовы, если бы мы благодушно переносили обиды и насилия, если бы мы, будучи укоряемы, благословляли, если бы, терпя оскорбления, воздавали добром, то никто не был бы столь диким, чтобы не обратиться к истинной вере (τή εύσεβεία), если бы так все вели себя».
А поскольку среди нас это не особо наблюдается, то «ради чего они станут веровать? – спрашивает свт. Иоанн. – Ради знамений? Но их уже больше нет. Ради жизни праведной? Но она уже погибла. Ради любви? Но ее и следа нигде не видно. Вот почему мы дадим отчет не только в своих грехах, но и в погибели других людей» – людей, с которыми Господь нам благословил встретиться, но которые мало того, что не получили через нас от Него спасения, так еще и наоборот, наш пример оказался им в соблазн и погибель.
В притче о Страшном суде показано, что погибельным является не только делание зла, но и неделание добра, когда есть возможность. А тут, получается, мы всего-навсего, по своей обмирщенности, не дав повода «внешнему» задуматься о ложности своего мировоззрения, не послужив своими делами к прославлению Отца нашего Небесного, а то еще и дав повод, глядя на нас, сделать ложный вывод о нашей вере и Церкви, становимся виновными в погибели человека, навстречу которому Господь нас послал, чтобы мы Его явили, а мы явили свою малопривлекательную немощь.
Фото: Александр Романков. lifeisphoto.ru
«Кто виноват?»
Вдумаемся мы – исповедующие себя членами Апостольской Церкви – где наша апостоличность, если мы не являемся живым свидетельством Распятого и Воскресшего, и даже не переживаем по этому поводу?
Глядя на нас, кому-то из «внешних» захочется быть со Христом? В древности случалось, палачи бросали свои крючья и становились в один ряд с теми, кого только что мучили – так хотели быть с Тем, о Ком свидетельствовали христиане. А глядя на нас, кому-то придет в голову, что «смерть побеждена Воскресением Христовым» (прот. Сергий Булгаков)? Господу угодно, чтобы в нашем лице «внешние» встречали Его, а кого они встречают, глядя на нас? Ну, не Его точно.
Прочитав слова Господни: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13; 35) – опознают ли в нас Его учеников? Кто виноват, что христианство у многих людей ассоциируется скорее с чем-то земным (всевозможные праздники «народного календаря», сведение религии к ритуальному обслуживанию населения и удовлетворению религиозных потребностей оного), если не с подземным (доминирование «культа мертвых», крест – символ нашего спасения, символ искупительной жертвы, символ всепобеждающей любви – наиболее часто встречается на кладбище, ассоциируясь со смертью; не с Жизнью, а со смертью!), а с чем-то небесным ассоциируется какая-нибудь псевдовосточная эклектика или оккультятина?
Так оно и неудивительно: зачастую представители этих течений демонстрируют жизнерадостность и спокойствие, которые логично вытекают из их убеждений, тогда как христианство – религия любви, религия Воскресения и торжества жизни над смертью, религия милосердия и кротости – широкими слоями своих представителей (представителей не по должности или делегированным полномочиям, а по факту крещения и самоидентификации) демонстрирует ненависть или, как минимум, неприязнь не только к чужим, но и между собою (что там о признаке ученичества, а стало быть, принадлежности к Церкви Христовой?..); проявляет диссонирующее с проповедью вечной жизни малодушие в болезнях, тем более, в перспективе приближающейся кончины; позволяет себе пренебрегать кротостью и милосердием (некогда потрясшими греко-римский языческий мир и покорившими его, но все это было давно) – и это все наше историческое христианство, призванное быть солью мира, светить миру, быть средой спасения мира…
Фото: Александр Романков. lifeisphoto.ru
«Что делать?»
Ну, с вопросом «кто виноват?» мы, вроде, как разобрались: мы же и виноваты. А на вопрос «что делать?», как ответить? Что делать, чтобы наши встречи были богоугодными? Что вообще Богу угодно, чего Он хочет от и для нас?
Хочет Он, как это нам известно из Священного Писания, «всем человеком… спастися, и в разум истины прийти» (1 Тим. 2; 4), или, как сказано в синодальном переводе, «чтобы все люди спаслись и достигли познания истины».
Что имел в виду апостол Павел? Бог ведь всемогущ, Его желание разве может не исполниться? Если Он хочет, значит, спасутся. Можно расслабиться? Отнюдь. Свт. Феофан Затворник подробно разбирает это место в 1 Послании к Тимофею, обращая внимание, что цитированным словам предшествует совет Апостола молиться за всех людей, в частности за царей и начальствующих, «ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу (1 Тим. 2; 3), Который хочет…» – и далее по тексту. «Видишь ли, как Апостол всеми средствами убеждает душу в том, что нужно молиться и об язычниках? – обращается к нам свт. Иоанн Златоуст. – Это, говорит, Богу угодно, чрез это делаемся мы подобными Ему, потому что желаем того же, чего и Он желает».
«На что указывает слово: это? – пишет и блж. Феофилакт Болгарский. – На то, что молиться должно за всех, как за неверных, так и за еретиков. Это и по природе хорошо, потому что все мы одной и той же природы, да и Богу угодно». Комментируя этот же фрагмент, свт. Феофан Затворник говорит: «Желающий всем спасения, Бог желает, чтоб все пришли в познание истины о спасении, именно, что оно только в Господе Иисусе Христе. Это есть неотложное условие спасения. Молитва верных о спасении неверных приятна Богу верно потому, что она содействует исполнению сего условия».
Но все же, если вернуться к вопросу о необходимости собственных усилий. Ведь всемогущий Бог хочет нашего спасения, к чему еще наши потуги? Этот же вопрос как бы задает себе и свт. Феофан: «Бог Спаситель хощет всем спастися. Чего же ради не все спасены и не все спасаются?» И сам же отвечает: «Того ради, что Бог, хотящий всем спастися, не всемогущею Своею силою содевает спасение их, но, устроив и предложив всем дивный и единственный образ спасения, хочет, чтобы все спасались, самоохотно приступая к сему образу спасения и разумно пользуясь им (выделено нами. – И.П.). Почему Апостол, сказав: Бог, Спаситель наш, хощет всем спастися, – присовокупил: и в разум истины прийти, – в последнем полагая условие к первому. В разум истины прийти, – то есть прийти в познание истины».
Так для того, чтобы люди познавали истину и спасались, достаточно просто молиться за них? Нет, весь Новый Завет говорит о том, что на это должны быть направлены силы всех, призываемых разумно и свободно делать спасительный выбор – и «внешних», и верных. И со стороны верных дело любви не исчерпывается лишь молитвами, но выражается и делами, свидетельствующими об истине, которая познающих ее делает свободными (Ин. 8; 32).
Тут, конечно, стоит внести небольшое уточнение: мы называем «верными» по старинке всех, кто крещен и не отлучен от Церкви. В древности, когда верные и веровали сознательно, и жили по вере, как в нравственном, так и в литургическом смысле, этот признак и в самом деле работал. Нынче, понятие «верные» с таким узким содержанием (наличие факта крещения и отсутствие факта отлучения) подразумевает широченный объем, даже если ограничиться только Православием: это масса народу, которая, за исключением нескольких процентов, ничего о своей вере не знает и знать не желает, совесть свою Евангелием не обременяет, в богослужебной жизни не участвует (разовые посещения храмов, чтобы свечку за упокой или за здравие поставить, вербы-куличи-березки-мед-яблоки-орехи освятить, святой воды набрать, на крестинах-венчаниях-отпеваниях побывать – не считается), не говоря уже о широком спектре суеверий, от бытового оккультизма доходя порой до неприкрытого колдовства.
Где тут провести демаркационную линию, чтобы определить: вот, здесь у нас верные, а здесь… – «верные», а здесь… м-м-м… – латентные отступники (выстраивание жизни по газетным рекомендациям астрологов, «коррекция кармы» и «чистка чакр» – самое безобидное), а здесь… ой! – здесь уже и вовсе беспримесное язычество, но попробуй ка, скажи им, что неправославные – искренне обидятся…
Да и входящих в те несколько процентов, которых можно назвать «верными» безо всяких кавычек – это ведь тоже люди, которым ничто человеческое не чуждо. Они тоже нуждаются и в молитвах, и в деликатном обхождении, а то соблазнится человек и сам не заметит, как окажется среди «как бы верных». Понятно, что за всеми не уследить, насильно не удержать, насильно мозги не вправить, от всех соблазнов не уберечь, но… не самооправдание ли это, не лукавство ли? Не потому ли мы всё списываем на не зависящее от нас, чтобы увернуться от укоров совести по поводу того, что зависит, но не делается? Так уж ли встречи с нами способствуют утверждению в вере одних и вразумлению других?
Фото: Александр Романков. lifeisphoto.ru
«С чего начать?»
Конечно же, с себя. Со своего внутреннего состояния, своего отношения к Богу, себе и ближнему (да-да, именно в такой последовательности, потому что богоугодное отношение к ближнему возможно лишь при соответствующем отношении к себе как, в первую очередь, образу Божиему, при должном отношении к Богу как любящему Отцу, всемогущему, премудрому и всеблагому Творцу и Промыслителю), чтобы и встречи наши были во славу Божию.
Под «нашими встречами», как правило, мы понимаем такие ситуации, когда мы с кем-то встречаемся лицом к лицу, вступаем в непосредственное общение, знакомимся, возможно, завязывая какие-то более-менее длительные отношения. Нет, все намного проще: мы порой не задумываемся и вовсе не замечаем, как не просто пересекаемся путями с кем-то, а именно встречаемся. При этом совсем даже можем и не заметить друг друга. Не в том смысле, что не увидим. В наше поле зрения-то (или слуха) попадет человек, а мы или не отреагируем, или просто не обратим внимания (ну, мало ли, какие там шумы на фоне?). Или наоборот, мы попадем в чье-то поле восприятия, но на этот раз мы этого, может быть, и не заметим, а кто-то обратит внимание на нас. И вот, мы встретились. Но, чем эта встреча обернулась для нас и тех, кто «случайно», быть может, без нашего ведома, оказались нашими ближними?
Сколько, например, психологических травм, ставших причинами ложных установок, а то и девиаций, люди получают в детстве, услышав (я уж не говорю о том, что им порой приходится видеть) какой-нибудь разговор взрослых (необязательно на «взрослую» тему), когда случайно и, как правило, «от души» высказанное умозаключение, пронзает до глубины распахнутую душу! И ведь человек, что-то брякнувший, не подумав, при ребенке, даже и скажи ему, что его слово отозвалось так-то и так-то, не примет этого всерьез: он же ничего «такого» не сказал…
А ведь это была их встреча. Это его, взрослого, состояние души выплеснулось в слове и угодило в ребенка. И новая встреча была ему дана Богом, чтобы узнать о нанесенном вреде, о своем грехе и очиститься от него, по возможности, исправив последствия. И эта встреча будет ему во спасение или в осуждение, в зависимости от того, как он этой возможностью воспользуется.
Сколько наших случайно, и, как правило, еще неприемлемым тоном брошенных слов, сколько небрежных жестов и прочих телодвижений дали повод кому-то сделать далеко идущие выводы, причем, если бы только о нас, так ведь и о нашей вере, о Церкви Христовой, о Боге?.. Мы можем, конечно, винить людей, обстоятельства, списывать на то, что «люди ж мы, не ангелы», да и «не железные», и продолжать в том же духе. А можем заняться собой, чтобы при любых обстоятельствах, в общении с кем бы то ни было, из нас ничего бы такого не выскакивало, что могло бы послужить соблазном кому-нибудь.
В каком смысле «собой»? А в прямом. Мы ведь настоящие не тогда, когда готовимся к встрече, но когда встреча происходит спонтанно, а то и незаметно для нас самих, так? И тогда из нас проскакивает нечто присутствующее в глубине, прижившееся там, нечто такое, чего мы предпочитаем в себе не видеть, не замечать, не признавать, а если и видеть, то лишь боковым зрением, как нечто несущественное, а потому не заслуживающее внимания.
Как часто бывает, что мы говорим, пытаемся что-то довести до сведения собеседника, а он понимает что-то совсем другое, потому что слышит одно, а нутром улавливает что-то другое – то, что «фонит» в нас, то, что мы в себе не замечаем, о чем не задумываемся, но оно в нас есть, и не просто есть, а копится, бродит, копошится, вибрирует, смердит… И вот, мы вроде как все так ясно и доходчиво объясняем, а человек словно не слышит нас, не улавливает все те стройные конструкции, которые мы перед его интеллектуальным взором разворачиваем, любуясь, как мы умеем четко и ясно, по делу и правильно расставляя акценты, излагать тему. Почему?!!
Да потому, что собеседник наш не расположен читать и слушать «многабукафф». Более того, он еще, как правило, вообще не настроен напрягаться, чтобы понять, что мы хотим сказать. Его житейский ум заточен не под понимание смысла, который собеседник вкладывает в сказанное, а под разгадывание недосказанного, невысказанного, того, что «на ум пошло», он почти не слушает, что мы ему говорим, а соображает, где ж тут подвох, что мы прячем за нашими красивыми речевыми конструкциями, какую подляну.
А поскольку два дела одновременно делать нелегко, то поиск недосказанного осуществляется в ущерб сказанному и услышанному, но услышанному, в основном, лишь на уровне сотрясания воздуха. Отсюда приписывание собеседнику собственных предположений о его мнениях, взглядах и смысле сказанного им, ну и, разумеется, отсюда же пафосное опровержение собственных интерпретаций его намерений, слов и действий.
Фото: www.lifeisphoto.ru/verafefilova
Казалось бы, а что ж тут можно сделать, если наш собеседник настолько туп или намеренно лукав, и все выворачивает наизнанку, что ему ни скажи? Тут хоть в лепешку расшибись, но если человек туп или лукаво предвзят, ничего с ним не поделаешь!
Бесспорно, человек с ограниченными умственными способностями, который, мало того, что своей ограниченности не осознает, так еще непредосудительное неведение гордостью и тщеславием превращает в постыдное и порочное невежество – неприступная скала для каких-либо логических доказательств. Но ведь далеко не всегда нам не удается найти общий язык и подобрать убедительные для собеседника аргументы только потому, что он вот такой непрошибаемый. Есть еще одна причина недоразумений, устранить которую (или хотя бы контролировать) вполне в наших силах: тот самый вышеупомянутый «фон».
Дело в том, что есть звуки, а есть призвуки. Грамотный звукооператор «поднимает» звук, нейтрализуя призвуки, мешающие восприятию звука. Диавол – грамотный звукооператор, да только цели у него противоположные: он как раз призвуки-то и поднимает, обеспечивая ложное восприятие звука. В случае словесного общения содержание обрастает такими оттенками, что его и не разглядеть, а оттенки эти собеседник наш считывает из того самого фона, который формируется осадком от накопленных обид (не в адрес собеседника, но тем не менее отражающихся на нашем общении), или от, казалось бы, успешно подавляемого раздражения из-за недосыпа или неприятной новости, услышанной сегодня, а может и не сегодня, а намного раньше, от подозрения, которое не оправдалось, но осадок, как говорится, «остался» и пр.
Если мы свое внутреннее состояние не отслеживаем, то вся эта мелкая дрянь оседает, оседает и формирует в нас что-то вроде засора канализации. А собеседник наш сам ли, с подачи ли лукавого, но улавливает этот смердючий фон, а то и вслушивается в него, чтобы докопаться до истинной, как ему кажется, сути, которая не лежит на поверхности, ведь не может же быть все так просто: слушай, что тебе говорят, и принимай все за чистую монету, не-е-ет… он начинает умничать, пытается проявить чудеса проницательности, ну и попадается в ловушку «звукооператора».
Так вот попадается он, конечно, по своей вине, ибо нехорошо так плохо думать о ближнем, нельзя быть подозрительным и с легкостью позволять себе в сердце, а то и не только в сердце, клеветать на человека, даже если он дал повод к сомнению в его искренности. Нередко бывает так, что именно человек недоверчивый, подозрительный, оскорбивший своим недоверием немалое количество порядочных людей, наконец, проникается доверием к мошеннику и становится его жертвой.
Но его вина его виной, а вот, что касается нашего внутреннего «фона», в котором он запутывается, и на котором играет лукавый – это область нашего внимания и труда. На первый взгляд может показаться, что ничего там особенного не накоплено. Однако стоит приступить, как выясняется, что Авгиевы конюшни отдыхают в сравнении с нашей душой.
Новый Завет – источник света, который нам необходим, чтобы разобраться, где нужное и полезное, где бесполезное, а то и вредное, где естественное чистое, а где естественное, но оскверненное, а где скверное само по себе. «Постарайся, – советует свт. Игнатий Брянчанинов, – чтоб Евангелие усвоилось твоему уму и сердцу, чтоб ум твой, так сказать, плавал в нем, жил в нем: тогда и деятельность твоя удобно соделается евангельскою. Этого можно достичь непрестанным благоговейным чтением, изучением Евангелия».
Но не только Евангелие и другие книги Нового Завета необходимы для внутреннего очищения. Когда-то мне, в бытность семинаристом, ныне уже покойный о. Вениамин (Новик), тогда еще только-только рукоположенный иеромонах, сказал на исповеди: «Читайте святых Отцов. Они для души – как камертон». Очень точное сравнение. Душа ведь, подобно музыкальному инструменту, постоянно расстраивается. Отцы своими творениями не принуждают нас к чему-либо. Они просто звучат и дают нам возможность, если хотим, по ним настроиться, не навязывая никакой уравниловки, никакого сглаживания индивидуальных особенностей. Только тон, чистый тон богоугодного состояния души, под который каждый настраивает свой инструмент, чтобы не фальшивить в многообразном Божием оркестре.
Фото: Ирина Степченкова. www.lifeisphoto.ru
Другой батюшка: «Как начинаешь читать Отцов, – говорит, – и словно антенну вставили». Довольно неплохое сравнение. Ну антенна не антенна, а по опыту помню, как после долгого переписывания в библиотеке ЛДА и С фрагментов из Отцов (тогда в конце 80-х мы и мечтать не могли, что их творения вскоре начнут переиздаваться), к вечеру никакой усталости не было, а такое чувство, что несколько часов общался вживую со святым человеком. Так оно и было. У Бога ведь все живы (Лк. 20; 38).
Общаемся мы со святыми и когда молимся им, и когда читаем их словесное наследие. Это общение само по себе уже очищает (как говорится, «с кем поведешься…»). Но оно еще и помогает понять, как устроен наш внутренний мир, как наша природа проникнута чуждым ей грехом, как опутана страстями, и как нам с Божией помощью исцеляться, по другому говоря, спасаться, не довольствуясь обличением того, что лежит на виду, но распознавая в себе симптомы скрытых заболеваний, выявляя то, что прячется в щель или находится где-то глубоко под поверхностными слоями страстей.
Мало-помалу очищая свои внутренние пещеры и обучаясь обуздывать то греховное, что пока продолжает нет-нет да проклевываться в нас, мы сможем свести до минимума все те призвуки, которые дают диаволу точку опоры для введения через нас в соблазн тех, с кем Господь судил нам встретиться.
«Будем поэтому жить так, чтобы не хулилось имя Божие, — призывает свт. Иоанн Златоуст. — Не будем ни гоняться за человеческою славою, (ни вести себя так) чтобы о нас составилось дурное мнение, но будем соблюдать надлежащую меру и в том и в другом».