В рамках конкурса «История о вере, о настоящем человеке и о мужестве!» своей историей делится Инна Кожина.
«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится,
не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,
не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.
Любовь никогда не перестает» (1Кор.13:4-8)
Этот мой рассказ об истории необыкновенного духовного мужества, рассказ о вечной, не перестающей любви начнется со слов о смерти, вернее о том, как в смерти восторжествовала жизнь.
«У Бога все живы», — мы часто слышим об этом на панихидах в храме, читаем между строк в православных книгах, но понимаем ли мы в действительности смысл этих слов, пропускаем ли через своё сердце, являемся ли способными принять их в своей собственной судьбе?.. Больше и чаще мы даже не хотим говорить о смерти вовсе, стараясь всячески избегать, отстранять от себя даже мысли о ней. А уж представить себе смерть как праздник, смерть как торжество торжеств – это кажется совершенно невозможным и нелепым, несмотря на то, что мы ходим в храм и считаем себя христианами. Здесь, как говорится, ум с сердцем не в ладу.
Но она приходит, она берет свое, и вершатся слова Евангельские – «Земля еси и вземлю отыдеши» (Быт.3:19). Только для кого-то она приходит как вор в ночи, и нет страшнее мук той души, которая покидая тело, мечется и томится, не находя себе упокоения. И безграничным кажется обрушившееся горе, и нет конца и края отчаянию тех родных и близких, кто не имеет при себе спасительных соломинок, имя которым Вера, Надежда и Любовь. Ведь, если «любовь никогда не перестает», значит, человек остаётся жить в этой любви вечно, и тогда:«Смерть! Где твоё жало? Ад! Где твоя победа?» (кн. Осии гл. 13, ст.14).
Теплым июльским днем мы провожали в последний путь близкого друга нашей семьи. Бок о бок с семьей Беляевых вот уже почти 30 лет шла жизнь моих родителей. Эта была та дружба, которую сейчас уже просто и не встретишь, дружба, которая со временем переросла фактически в кровное родство, не говоря уже о родстве духовном. Меня назвали в честь их дочери Инны, и крестил меня Иунией тот же самый батюшка отец Борис, который спустя время окрестил Иунией и Инну в возрасте 16 лет. Моя мама, будучи в то время еще далекой от глубокой искренней веры, привезла Инну к нам в деревню на лето и вдруг решила окрестить ее там в православную веру. Все мое детство прошло близ этих людей, и рядом с ними всегда было хорошо, тепло и спокойно.
Дядя Виталий Беляев был надежной, крепкой стеной для своих родных и для всех, кто окружал его. Больше всего меня поражали отношения между ним и его женой. Я никогда и нигде за всю свою жизнь не встречала подобной нежной любви, они называли друг друга лишь «Наташенька и Виталечка». Он был снисходителен и мягок ко всем порывам и эмоциональным всплескам супруги, ни разу за 42 года их совместной жизни не повысил на нее голос. Однажды их подруга даже сказала: «Всё хочу посмотреть, как вы ссоритесь-то, а этого и не бывает совсем!» В своем супружестве они будто корнями вросли друг в друга, вместе воспитывали детей, потом внуков, вкладывая в них все добрые традиции и ценности семьи, вместе пришли к вере, вместе вкусили плоды духовной радости от причастности к Божественной любви и благодати, вместе прошли и свою Голгофу до конца, до последнего комочка холодной могильной земли.
Дядя Виталий ушел скоропостижно, за какие-то полгода. Страшный диагноз – рак легких последней стадии с метастазами. В скольких храмах и монастырях России возносилась заздравная молитва о страждущем! На Святой Земле у Гроба Господня коленопреклонно читала акафисты монахиня Иулиания, близкий друг их семьи, всё ещё хранящая в своей памяти радостный и светлый день их венчания, молились священники и миряне. Но с каждым днем становилось лишь хуже. В родном доме по вечерам горела лампада и слышались слова акафистов: муж и жена неотрывно молились вместе о спасении их общей жизни, о спасении их любви, проживали каждый день за месяц, а может, и за год.
Нет человека, которому не свойственно было бы надеяться и бороться, ведь даже Спаситель наш Иисус Христос, молился в пустыне: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия.»(Мат.26:39). Вот и они, смиряясь полностью, отдавая себя всецело на волю Божию, вели эту борьбу. Наконец, было решено ехать на Афон. Сын Женя повез отца в обитель Пресвятой Богородицы. Все боялись, что больной уже не перенесет эту поездку: он был очень слаб, почти не мог спать от удушающего кашля, но значит, была воля Господа и Творца, чтоб поездка все-таки состоялась.
На Афоне дядю Виталию удалось выстоять все службы. По удивительному промыслу Божию у монастыря Ватопед его встречал именно русскоговорящий монах. Больного провели к иконе Всецарицы, у которой он излил всю свою боль, свою скорбь, свою надежду, оставил в дар на оклад обручальное кольцо. Монахи с молитвой прикладывали к его голове и груди чудотворные святыни: Пояс Пресвятой Богородицы, Главу святителя Иоанна Златоуста, руку Целителя Пантелеймона, крест с частицей Креста Господня. После посещения Ватопеда впервые за долгое время дядя Виталий смог поспать днем, приступы кашля его не мучили. Старый монах на исповеди сказал ему: «Видно, Господь тебя за что-то очень сильно любит, если послал такую болезнь». Вспомнились слова старца Паисия Святогорца о том, что на Афоне растет такая трава, что способна исцелять от рака, но нет воли Божьей на то, чтобы монахи открывали это людям, потому что те, кто со смирением претерпевают муки этого страшного недуга, уходят в Царствие небесное полностью очищенными и пополняют ряды Ангелов.
На следующий день после приезда с Афона дядю Виталия совершенно стали оставлять силы, он уже не мог сам передвигаться, не мог спать, очень мало ел. Но не было в нем ни малейшего ропота, ни тени недовольства или злобы от того, что чуда исцеления, которого так ждали от поездки в Святое место, всё же не произошло. Напротив, он был вдохновлен и пока мог все рассказывал, как же там чудесно, на Афоне, какая там благодать! В последние дни он почти не мог уже принимать пищу и пил лишь святую воду, почти не спал, регулярно причащался святых Христовых Таин, будто и тело, и дух постились одновременно, готовясь покинуть этот мир.
Мы навещали его ровно за день до кончины. Исхудавшее, измученное тело, осунувшееся лицо, но как светел и ясен был его взгляд! Несмотря на тяжелую болезнь, от дяди Виталия исходили тот же покой, та же надёжность. Как он переживал, что может испугать нас своим больным видом, непрестанно извинялся, что все разговоры очень печальны от того, что сходятся к нему. Поразительная скромность! Он совсем не требовал к себе внимания, заботы, как бывает, требуют больные таким недугом, не злился, не раздражался. Весь его вид выражал огромное физическое страдание и любовь, огромную любовь, которая «долготерпит, не раздражается, не ищет своего и которая никогда НЕ ПЕРЕСТАЕТ».
В руках черные афонские четки, сосредоточенность на той молитве, на которую еще хватало сил. Закрыв глаза, он сказал моему мужу: «Пора к Отцу!». Особенно нам с супругом запомнились его последние слова, обращённые к нам лично: «Ребята, любите друг друга!». Ранним утром следующего воскресного дня, на праздник Казанской Иконы Божьей Матери душа его отошла ко Господу. Его Наташенька приняла последний вздох мужа, сидя рядом с ним, потом прочла канон на разлучение души от тела, Последование по исходе души и Канон за преставившегося. В это же утро она успела к концу Литургии, и в храме была отслужена панихида по полному чину.
Весь приход храма Целителя Пантелеймона, куда они ходили прежде вдвоем, искренне сопереживал семейному горю, скорбели соседи, вспоминая отзывчивость и безграничную доброту ушедшего. С глубоким страданием переносил эту безвременную утрату сын Женя, вспоминая последние дни, проведенные с отцом на Афоне, и открывая свое сердце навстречу Богу уже только теперь, когда отца не стало. Какой болью отозвалась кончина милого папы в сердце дочери, которая была в другой стране и не могла приехать даже проститься с отцом, потому что вот-вот должна была родить четвертого ребенка! (А как горели глаза дяди Виталия, когда он говорил, что девочку назовут в честь его любимой жены Наташенькой!) Какой же смысл здесь обретают прочитанные мной недавно слова сербского Патриарха Павла: «Когда человек родится – весь мир радуется, и только сам младенец плачет. Но жить нужно так, что когда человек умрет, весь мир плакал – и только он радовался!».
Несмотря на затяжные дожди в июле, в день похорон сияло солнце, отпевание было в храме при госпитале, и храм этот оказался в честь Целителя Пантелеймона, как и тот, прихожанином которого при жизни был дядя Виталий. Перед самой панихидой я вдруг заметила у аналоя икону Ватопедской Божьей Матери «Отрада и Утешение». Она будто была посланием с Афона и отрадой и утешением всем нам в горе утраты. Мне очень хочется верить, что Матерь Божия взяла усопшего раба Божьего Виталия в свои Небесные Обители. Перед иконой Пречистой он изливал свою скорбь на Афоне, Её заступничества он просил, именно в Её светлый праздник он покинул этот бренный мир, Её икона была перед его гробом в час последней земной молитвы, и 40 дней со дня кончины выпадает как раз на неделю празднования Светлого Успения Царицы Небесной.
Погребение было спокойным и тихим, без обмороков и истерик, читались молитвы и сквозь слезы звучало пение «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас». Боль утраты будто на время притупилась, и было ощущение света и радости, как бывает, наверное, когда уходит праведник. «Теперь я буду пребывать в постоянной молитве, — сказала тетя Наташа, — он посвятил мне всю жизнь, а я посвящу ему одному эти 40 дней!».
Потом, когда мы поминали его, сидя в кругу родных и близких, вдруг прилетела красивая, яркая бабочка и всё кружила, кружила над нами и никак не хотела улетать, будто это его душа пришла к нам утешить и подарить улыбку. Незадолго до кончины дяди Виталия его Наташенька вспомнила о стихотворении, написанном им когда-то давно. Он продиктовал ей его по памяти, она записала, и вот теперь мы слушали его как последнее послание миру живых от близкого ушедшего человека. И даже бабочка вдруг села на листок травы и сидела неподвижно, пока звучали строки:
Человек умирает, и это естественно,
Но как трудно душою понять,
Когда с болью глухой рвутся нити надтреснуто
Ткани жизни твоей, повернувшей вдруг вспять.
Половина пути, безусловно, уж пройдена,
Но кто может знать, сколь судьба отвела,
Только чаще я стал в ритме жизни обыденной
Провожать в мир иной тех, с кем жизнь нас свела.
Уходят друзья, родные и близкие,
Обрываются жизни словно нить паутин,
И всё ближе тот день, когда облаком низким я
Оторвусь от земли совершенно один…
Смерть… Она неизбежна для каждого из нас, она будет, мы все, рано или поздно, пройдем через ее горнило. Но пусть она придет к нам не вором в ночи, а вот такой вот прекрасной бабочкой! А ведь это еще нужно заслужить! Но Бог хочет, чтоб мы все спаслись, каждое создание любимо Им, каждой душой Он дорожит. Главное нам случайно не пройти мимо, главное успеть вовремя понять, что Бог есть Любовь, а «ЛЮБОВЬ НИКОГДА НЕ ПЕРЕСТАЕТ!».