П
режде всего другого, хотелось бы искренне поблагодарить Андрея Сергеевича за заданный им тон обсуждения, позволяющий остановиться и подумать. Без привычного уже для нас (увы!) аутодафе за попытку «реформизма», сиречь посягательства на несуществующий «земной лик Церкви». Что я подразумеваю под этим словосочетанием я попытаюсь объяснить ниже, по возможности кратко, тезисно; но за повод объяснения – сугубое спасибо.
Коль скоро сам Андрей Сергеевич начал разговор с краткого изложения личного опыта, я тоже начну свою заметку с «автобиографической разведки».
Автор этих строк принял крещение в Русской Православной Церкви около десяти лет назад. И так же, как и моего глубокоуважаемого собеседника, меня сегодня одолевают недоумение и разочарование. Но они обусловлены не сменой облика Церкви, нет; я просто не знал и не знаю до сих пор «имиджа» своей конфессии. Бывшему мусульманину, видимо, легче прийти к историческо-религиозной традиции, чем к ее существующему «оформлению». Удивление вызывает, скорее, проявляющаяся повсеместно инаковость той самой традиции ее носителям.
Андрей Сергеевич упомянул как бы о двух крайностях обычной приходской жизни: об отношении к литургии как к «прологу молебна» и авторитаризме многих общинных приходов. Думаю, многие могут засвидетельствовать, что это на самом деле так – обе «болезни» достаточно широко распространены. Вроде бы, и причина также была названа – отсутствие достаточного образования, иначе говоря – вкуса к традиционному многообразию православия… Но, думаю, проблема лежит немного глубже: речь идет не о незнании православной традиции как таковой, а о базовой, подчас, сознательной подмене ее извлекаемыми из нее же картинами, схемами, рецептами.
В лабиринты «растерянности» попадают абсолютно все православные христиане – «консерваторы» и «либералы», «книжники» и «люди духа», неофиты и «профессиональные» члены приходов. Нетрудно найти как приходы, сплошь состоящие из «одиночников», так и общины, в которых православие превращается, с подачи прихожан и настоятеля, в китч-субкультуру. При этом и те, и другие искренне стремятся «прийти» в ту церковь, которая есть (или, на крайней случай, ее «построить»).
Фото: tatarstan-mitropolia.ru
Но не является ли это страшнейшей ошибкой? Может, не существует никакого «трехмерного» фасада земной Церкви, и все ее настоящее пространство ограничивается сегодня мистическим простором таинств?
Я ни в коем случае не призываю ко «внутрицерковному изоляционизму» – скорее, я стараюсь пристальнее в него вглядеться как в объективно существующий, ни от кого не зависящий феномен. Ведь на самом деле, возрождение литургического богословия в ХХ в., равно как и проповедь экклесиологического единства, буквально наткнулась на исторически сложившийся церковно-приходской «атомизм»; очень часто прихожане как обычных, так и общинных приходов, если и воспринимали весть о церковной неразличенности, трактовали ее скорее в пользу мистики Евхаристии, пренебрегая многими другими ее социально-этическими аспектами.
В то же время многие «самостоятельные» общины, посмотрев на литургический строй Русской церкви с критическо-исторических позиций, принялись за активное «творчество», приводящее, разве что, к упразднению «материи», но не «формы» богослужения; отставив на второе место обряд, подобные приходы подчас забывали о значении его «семантики». И подобный конфликт традиции и ее толкования имеет место повсеместно, по всему «периметру» перечисленных Андреем Сергеевичем оппозиций.
Отсюда закономерно вытекает вопрос: может, все дело в том, что никакого толкования традиции мы пока дать не можем в принципе? Может, пора отказаться от православия как от конгломерата готовых решений тех или иных проблем? В противном случае, любому пастырю, любому прихожанину, любому неофиту будет несложно составить свой цитатник, удовлетворяющий его нужды, оправдывающий его квази-православную систему «задачников» (благо, современные технологии это позволяют).
Но это «Руководство для правоверных» будет изначально неполным, однобоко составленным – хотя бы потому, что материалом для него послужило церковное Предание, известное нам ровно настолько, насколько и неизвестное. На мой взгляд, необходимо признать: мы не знаем, что делать с нашим церковно-каноническим наследием; более того – мы и его-то плохо знаем. А число знатоков его уменьшается с каждым годом.
«Ситуативное» по своему характеру Предание Церкви разбилось с крушением византийского мира; возможно, оно начало осыпаться еще раньше, во время смешения «мирского» и «монашеского» миров в пользу последнего. К началу ХХ в. мы лишились последних остатков исторического лика земной Церкви – и, фактически, не приобрели его до сих пор, несмотря на слабые, акцидентальные попытки повторить на квартирах 60-х – 70-х гг. опыт ранней, а в позолоченных соборах 00-х – опыт государственной исторической Церкви. От пресловутого «имиджа» остались лишь осколки, прикрывающие наше и без того пыльное, чересчур уж богатое Предание.
Не пришла ли пора перейти от игры в неопатристику к выстраиванию новых «подпорок», могущих как вернуть нас «вперед, к отцам», так и заложить основы нового исторического типа православия – но православия саморефлективного? Возможно, пришло время обратиться не к гадательному толкованию неизвестного наследия и его исправной перерисовке, а к системному его осмыслению?
Ответы на эти вопросы найти сложно – но необходимо, иначе будет велика вероятность того, что мы, христиане XXI в., только блуждаем в трех соснах наших бед, желаний и предпочтений. Очень легко, вследствие подобных «хороводов», неверно собрать конструктор, громко называемый «вот-православием». И хотя нам так хочется миновать евангельских «мук рождения» по дороге в родной и уютный храм, нам наверняка не избежать принятия необходимых «акушерских» мер. А вот какими именно последние будут – решать нам.
Ф.О. Нофал