Как видит современный художник образ святителя Николая? Помогает ли святой тем, кто его прославляет в искусстве? И почему христианское искусство продолжает оставаться андеграундом, и что спасает от страсти собирательства – рассказывает арт-директор клуба «Арт’Эриа» и фестиваля христианского искусства «Николин день» Нина Кибрик.
Наш благотворительный фестиваль искусств «Николин день» пройдет в Москве 22 мая. Дело это новое, масштабное, на московском просторе, и здесь мы первопроходцы. Это будет настоящая мозаика из людей и их творчества. Но я уверена, что Николай Чудотворец нас всех объединит.
А привезение к нам мощей святителя Николая – ну это ли не чудо? Об этом 28 апреля объявили, а мы год готовим фестиваль ровно к этому празднику. И вдруг выясняется, что мощи привозят в эти дни. У меня ощущение, будто он к нам по небу идет. Уверена, это масштабное событие привлечет внимание к фестивалю «Николин день».
Семь спящих отроков
Сейчас на нашей выставке работы 39 авторов, около десяти уже нет в живых, их работы предоставлены потомками. Собранное в «Арт’Эрии» – это честный и искренний путь, совершенно не ангажированный никем и ничем.
Программной и центральной на выставке (вместе с прочими эта работа будет передана в Музей современного искусства) является работа «Никола Чудотворец и семь спящих отроков», она принадлежит кисти Ирины Старженецкой. Тема семи спящих отроков любимая для нее и скульптора Анатолия Комелина, ее супруга. «Это мы спящие отроки, которые все просыпают, все проходит мимо них. Тут к нам еще и Николай Чудотворец пришел, но никто его не видит, все спят», – говорит художница.
Эта работа, конечно, не икона, но она с ней граничит. Это прямое высказывание художника, обращенное к любимому святому, не претендующее на то, что кто-то будет на картину молиться.
Николай Чудотворец нас всех соединил. С тех пор, как «Арт’Эриа» поселилась в крипте храма, нас не оставляет ощущение живого его присутствия. Может, самонадеянно звучит, но происходят события, которые сразу простраиваешь в прямую к нему линию, будто он принял участие.
Чудо о ковре
Однажды глубокой ночью кинула клич, отправила в нашей рассылке просьбу: кому не жалко – принести в «Арт’Эрию» приличный ковер, подстелить под качели, чтобы дети не так грохотали, когда с них падают. И легла спать. Мы повесили в крипте, в одной из ниш, деревянные качели, ковер очень бы пригодился.
Утром рано открываю нашу крипту, включаю свет и нахожу под качелями роскошный ковер. Я была поражена. Ночью написала, утром уже лежит. Еще неделю искали, кто его принес. Всех опрашиваем, найти не можем. Недоумеваю. Такая скорость исполнения! Наконец, административный директор Дима Захаров признается.
– Вы читали мое письмо?
– Нет.
– А где взяли этот потрясающий ковер?
– Нашел.
Напротив нас живут ассирийцы. Думаю, что они ковер вынесли, может новый купили какой-то. А Дима принес и положил.
Справка. «Арт’Эриа» – «пространство искусства», творческий проект музыкантов, поэтов, художников и скульпторов, с 2004 года существовавший в стенах ЦДРИ. В одночасье лишившись роскошного Каминного зала, в котором проходили выставки и концерты, «Арт’Эриа» в 2011 году по приглашению о. Всеволода Чаплина переехала в крипту храма святителя Николая Чудотворца на Трех горах.
Мы все тогда порадовались. Чудеса. Не читал рассылку, а ковер нашел. Через день идет осветитель, тащит гигантский ковер: «Вот как помочь – так где Серж, – возмущается. – А как мне помощь нужна, никого не дозовешься!» Мы и этому ковру обрадовались. Тут еще один музыкант ковер принес. Образовалось у нас три ковра сразу.
За работой я прошу читать мне житие и чудеса
Когда уже позже в мастерской делала огромную надвратную мозаику с ликом Николая Чудотворца для нашего храма, просила всех, кто приходил, читать мне вслух житие и чудеса святителя Николая…
Фреска делалась полтора года с перерывами на два лета и два ремонта. Над входом в храм в нише была живопись на жести. Она появилась, когда храм после перестройки открыли. Ей было лет десять, но что-то технологически не соблюли, и вся краска обвалилась, железо обнажилось. Выглядела, будто ветхая вещь. Решено было ее снять.
Место пустовало, и настоятель хотел сделать там мозаику. Как-то зашел разговор об этом, а тут случайно присутствовал мой друг и учитель Артем Киракосов: «Так у вас же здесь Нина есть, художница, ученица Феликса Буха». Меня-то в храме знали как директора «Арт’Эрии», работ моих никто не видел. Я показала работы. Настоятель тут же велел делать замеры.
«Боже, какое счастье, – подумала я тогда,– неужели мозаику для нашего храма делать буду я! Какая честь выпала». Это было еще одно чудо. Попросила образцы, прислали икону XIII века, она находится в Третьяковке. Как я обрадовалась, именно этот лик святителя Николая для меня всегда был эталонным. Он такой утонченный, сильно отличающийся от более поздних бровастых и румяных образов московского письма, интеллигентный, тонкий, эльгрековский.
…И вот я прошу читать мне житие и чудеса. Это не первая моя икона, я и прежде так же просила, чтобы читали. Мой муж Андрей открывает книгу на первой попавшейся странице и читает: «Чудо о ковре». Конечно, там не было прямого сюжетного сходства с нашей историей, но то, что вообще есть эта сказочная история о ковре – потрясающе.
Набожные муж и жена хотели отпраздновать Николин день, но денег у них не было, и чтобы устроить праздничную трапезу для друзей, жена отправила мужа продать ковер. По дороге ему встретился пожилой человек, которому он ковер и продал, да еще по хорошей цене. Мужчина радостный бежал в город покупать продукты, но когда вернулся домой, жена встретила его чуть не с кулаками. Она ругала мужа за то, что поскупился, что какой-то старик вернул ковер, вот лежит на пороге. Когда начали разбираться, выяснилось, что старик и был покупателем. И тут до них дошло, что это был Николай Мирликийский Чудотворец. Устроили большой пир, на который пришло множество людей славить святителя Николая.
Справка. Нина Кибрик – художник-график, выпускница Суриковского института. Занимается иконописью, мозаикой, монументальным искусством. Арт-директор клуба «Арт’Эриа».
Таких чудесных совпадений во время работы было много. Поскольку мозаика долго делалась, пространство было открытым. Сколько же совершенно далеких от богослужебного вхождения в храм людей приходило к нам, мечтало положить хоть камушек и с радостью откликалось на мою просьбу читать житие. Без этого просто невозможно было работать над ликом. У меня есть чувство, что в этот момент рисуешь под диктовку. Рука тянется к кусочку смальты, вкладываешь и с изумлением обнаруживаешь, что взяла то, что нужно. Я и сейчас, когда смотрю, не могу понять, как я это сделала. Умом, расчетом, чертежами сделать это нельзя.
Противоядие против страсти собирательства
Мы проводили в «Арт’Эрии» множество выставок современного христианского искусства, и как-то на одну из них пришел священник Андрей Юревич. Это было событие, потому что пришел священник, но сразу было видно, что у него глаз наметанный. Он зорко вглядывался в работы и сказал какие-то точные слова. Наши вкусы, как оказалось, не просто пересекаются – совпадают. Потом он стал приходить на другие наши выставки.
Справка. Протоиерей Андрей Юревич, архитектор по образованию, коллекционер современного христианского искусства. В 2000 году, будучи настоятелем Крестовоздвиженского храма в Лесосибирске, провел первую в Сибири выставку современного христианского искусства, положившую начало музею. При поддержке местного отделения Академии искусств выставка была повторена в Красноярске. Всего состоялось пять биеннале, собравших коллекцию работ сибирских, уральских, дальневосточных и московских художников.
Запомнилась выставка художника Лидии Шульгиной. Это была ее первая такая масштабная и посмертная выставка в России. Она умерла 17 лет назад в Германии. И на вечере памяти был отец Андрей. Я говорила о том, что мне нравится делать экспозицию, а страсти собирательства у меня нет. А он рассказал, что собирает современное христианское искусство, это захватывает его как род служения.
Он как охотник, который напал на золотую жилу, цепляется, уходит все глубже. Но как священник, как православный человек, для себя придумал противоядие против страсти увлечения – открыть музей, в который передаст свою коллекцию. Понимаете, он готов подарить людям, отторгнуть и дальше пополнять, пестовать это начинание. В тот момент меня поразила красота и благородство этой идеи, а еще парадоксальность, что в России до сих пор нет музея современного христианского искусства. В Италии при Ватикане есть, а в Москве – нет.
Музей – это культурологический стержень
Как-то моя подруга художница Вера Колганова спросила отца Андрея: «А вас вообще много таких, которые собирают современное христианское искусство? Сколько в природе?» «Немного, – говорит отец Андрей, – трое. Я, Нина Кибрик и Николай Филимонов».
На самом деле больше. Есть же альманах «Дары», Сергей Чапнин, который еще раньше делал все это. Я сама все-таки не собираю, а экспонирую работы. У нас в этом отношении с отцом Андреем Юревичем удачное сочетание. У него есть жилка собирать воедино лучшее и созидать из этого музей. Ему как священнику это гораздо естественнее и сподручнее: и возможность руководящая, и то, что он архитектор по образованию, то есть художник по нутру, как он сам выражается, «рубит в искусстве». А у меня, поскольку я потомственный художник, интерес именно экспонирования, созидания из произведений искусства выставки.
Вот уже тридцать лет как гнета атеистического нет, и за это время Церковь встала на ноги, укрепилась, даже начинается новая волна нападения на нее. Мне кажется, что сейчас как воздух нужен музей, тем более столько споров и волнений вокруг современного искусства и религии. Музей христианского искусства стал бы в этом плане не то чтобы эталоном, но ценностным высказыванием, фундаментальным, культурологическим стержнем.
Понимаете, ощущение разрозненности, несобранности современных христианских художников есть. И наш настоятель отец Дмитрий Рощин убежден, что нужно даже больше, нужно открывать культурный центр – глобальный, масштабный, бурлящий, который объединял бы ценителей и делателей искусства: художников, музыкантов, артистов. В «Арт’Эрии», в стенах храма святителя Николая Чудотворца, это соединение происходит прямо сейчас.
Хотя мы находимся в самом центре Москвы, относимся к отделу по связям Церкви с общественностью, но остаемся камерным очагом. А исторический момент требует мощного объединения и правильной огласки.
Продолжает быть андеграундом
Статистически невозможно оценить, сколько художников работают в направлении христианского искусства. В одном любимом мной монастыре на вопрос «сколько насельниц?» мне ответили: «Монахинь и инокинь не считаем». С художниками так же.
Но сам факт, что в советские годы, когда у христианина было зажато горло, «заклеен рот», он не имел права проповедовать Христа, когда за религиозную тему могли посадить, а поход в церковь был угрозой карьере, если не жизни, – христианское искусство продержалось. Были художники, которые писали на библейские сюжеты. Работали в стол, без всякой надежды на приложение, на то, что кто-то увидит, где-то выставят. Это такой уровень искренности и исповедальности…
В постперестроечный период вроде бы стало все можно, даже приветствовалось, но парадокс в том, что христианское искусство продолжает и сегодня быть андеграундом. Нет ниши, где это можно показывать. Да, был ряд выставок, посвященных современному христианскому искусству. Однако половина из них настолько одиозны, скандальны часто из-за провокационности замысла, в них была уже заложена такая бомба замедленного действия, что я искренне не понимаю, почему, кому и зачем это было нужно?
Трудно оценить, но, видимо, это породило ощущение, будто христианская живопись имеет право создаваться исключительно для храмового пространства и только по канонам.
Понимаете, христианское искусство – это то, что человек пропускает через себя, что никуда не приложимо в практическом смысле. Он просто читает Библию и проживает ее, создает собственную иллюстрацию к ней.
При всем заоблачном уровне профессионализма в нашем собрании, сила работ христианских художников в том, что они по-детски читают Библию. Не в том смысле, что наивно и, не дай Бог, примитивно, в расхожем смысле слова, нет! Они делают это оголенным сердцем. Ближе всего к современному христианскому искусству книжные миниатюры, которые со времен Средневековья сильно отходили от канона. Книга – иное пространство, чем икона и храм, более личностное, она допускает большую свободу.
Отец Андрей Юревич гораздо жестче отделяет сакральное искусство для храма и богослужения от личностного творчества. Он творчество приветствует, но считает, что это нечто параллельное, это личное проживание, вдумывание, «страдание на тему Евангелия». Как поэт переосмысляет Евангелие, так же и художник.
Мы стоим у воронки и перекрикиваемся
Мне кажется, что термин «современное христианское искусство» – действительно красная тряпка для многих, но это скорее вопрос массовой неподготовленности зрителя и отсутствия кругозора. Я не говорю об этом с упреком, Боже сохрани. Я это и к себе отношу, хотя и прослушала курс истории искусства в Суриковском институте. Но понимаете, есть гигантский разрыв в ХХ веке. Мы все его жертвы. Мы будто стоим у огромной воронки, внутри которой нечто взорвалось, и перекрикиваемся через нее с художниками – нашими предшественниками.
Массу художников просто не знаем. Не знаем своей родословной, как не знаем ее в собственных семьях. Мы все, как Иваны, не помнящие родства, до сих пор, хотя прошло уже 80 лет, продолжаем бояться собственной тени.
Разрыв огромный, и непонятно, как залечить эту рану. На мой взгляд, это возможно лишь квалифицированным, мощным культпросветом. Нельзя неподготовленному человеку слушать курс истории искусства, ну значит, нужно создавать такие музеи, где эти знания люди получат экстерном. История искусства России ХХ века не написана. В ней масса черных дыр, и христианского искусства это касается напрямую.
Надо любить современников, говорить с ними, пока живые. Проще всего изучать, пропагандировать и благоговеть перед классикой, проверенной временем, адсорбированной. Но уметь отличать, угадывать, узнавать талант в современных людях – это большое искусство.
Актуальное искусство – всегда необходимое душе
Понимаете, еще же терминология вся расхватана. «Современное искусство» – узурпировано. Какие-то люди считают, что они – современное искусство. И дальше – больше: актуальное! Но это смешно. Актуальное – это искусство, которое создается вчера, сегодня, будет создано завтра, нужное, но не в утилитарном смысле, а необходимое человеческой душе для спасения, иначе мы просто скатимся в пропасть.
Религиозное искусство необходимо, потому что оно спасительное, серьезное, оно выводит к глубинным смыслам постижения жизни, смерти, роли и места человека, диалога с Богом. Ну что может быть важнее? Ничего важнее нет.
И еще мне видится, что нужно пересматривать систему образования.
Художественная неподготовленность священства – огромная проблема. Преподается ли в семинариях история искусства, не знаю, не уверена. Но священник, даже деревенский, – это высшая инстанция. От него многое зависит. Ему приходится решать массу вопросов, причем тонких, деликатных вопросов в области искусства в том числе. Что будет паства видеть? Как Бога будут в храме прославлять, какими интонациями, какими цветами, насколько это честно будет сделано – от них зависит.
Не стану называть пустынь, но это было в большом монастыре, в котором ничего не сохранилось, кроме больничного корпуса, вокруг которого стала возрождаться обитель. Выросли два храма, один из которых построил меценат. Ему сорок лет и он построил храм высотой сорок метров. Диктовал правила, а священство шло у него на поводу, потому что «кто платит, тот заказывает музыку».
Когда я туда попала и увидела росписи, скромно спросила: «Почему именно эти люди приняты в такой прославленной прежде обители расписывать храм?» Росписи полоснули меня по глазам, не могу даже сказать чем. Скажу – яркими красками, но я люблю яркие краски! Скажу – люди не умеют рисовать, но я люблю наивное искусство и готова его пропагандировать. Если человек Пиросмани, я считаю это зерном драгоценной истины…
Оказалось, что приехали три бригады, показали портфолио, и из них меценат выбрал ту, что больше запросила денег, «потому что раз дороже просят и роскошнее портфолио, значит, доверить можно». Понимаете, это был коммерческий проект и операция по подмене. Я этого так боюсь. Слава Богу, руководство сменилось и храм разбирают. Оказалось, что он построен не функционально и в архитектурном плане аварийный.
Моя мечта, чтобы священники разбирались в искусстве, а хорошим художникам была дана возможность послужить Богу своим ремеслом. Я в них верю.
Петров-Водкин был бы иконописцем масштаба Рублева
Мне не понятен разговор о страхах, о нарушении канона. Канон – это что? Это скелет художественного произведения, золотая середина, бесценная находка человечества в культуре. Пользоваться каноном – это благо для художника. Нужно быть самому себе врагом, чтобы в своем уме разрушить канон. Нанизывать на каноническую схему собственное видение – беспроигрышный результат. Речь тут должна идти об умении, о владении материалом, вложенной душе и молитве, о честности.
Вот вам пример, наши художники Ирина Старженецкая и Анатолий Комелин, про которых я говорила. Это счастливый случай, когда люди реализуются в собственном творчестве и в храмовом пространстве. Их авангардизм в личном творчестве великолепно совмещается с абсолютной каноничностью в работах в храме. В Тарусе в Петропавловском соборе находится каменный резной иконостас Анатолия с фигурами в человеческий рост. Ирина расписала, а Анатолий сделал каменные рельефы в церкви «Малое Вознесение» напротив консерватории. Творческие работы Анатолия – крутейший авангард. Он человек в летах, но никакой молодой за ним не угонится. Потому что Комелин создает новое искусство, непонятно как, но он умеет совмещать архаику и дух современности.
Умный талантливый художник понимает свое место в храме. Знаете, я вам мой любимый пример приведу – Петров-Водкин, если бы не революция, в ХХ веке был бы иконописцем масштаба Андрея Рублева. На немецком кладбище в Москве есть часовня-усыпальница семьи Эрлангеров. Мне посчастливилось туда заглянуть и увидеть настоящее сокровище, мозаику «Христос в лугах». Редкий сюжет, который возможен только в часовне, он был продиктован Петрову-Водкину семьей мукомольного заводчика. Канон не нарушен, но как же это современно. Для меня это было ощущение живой встречи со Христом, контакта и разговора с Ним.
Я верю, если ничего плохого не произойдет, все, о чем я говорю, должно соединиться, прорваться, должна произойти легализация религиозного творчества, личностного, через создание музея. Важно, чтобы художники чувствовали братство.
В Николин день выйти из катакомб
В прошлом году я пришла к настоятелю отцу Димитрию Рощину и рассказала, что за те пять лет, что занимаюсь клубом, ко мне стекаются люди, которые занимаются христианским искусством. А он ответил, что получил благословение на создание культурного центра. «Не могу понять, – говорит, – как так жизнь идет по спирали, меня все время возвращают туда, откуда я бежал». Он же выпускник ВГИКа. Мы создали ПАКИ (Православную ассоциацию культурных инициатив), объединяющую тех людей, которые занимаются музыкой, изобразительным искусством, архитектурой в церковной парадигме.
Отец Димитрий благословил на престольный праздник, 22 мая, провести фестиваль в парке Красная Пресня, который под одной крышей всех нас соберет, а работы художников-участников передать в музей современного христианского искусства. Название даже предложил – Николин день.
Я тут же села делать эмблему фестиваля. Вырезала линогравюру. Иконография Николая Чудотворца мне известна, он мне как родной, попыталась все это свести к знаку и в образе отразить: и Николу Вешнего, и весну, и творческий фестиваль. Так появились процветшие ветви, а из темы музыки возник соловей. Изучила христианскую этимологию соловья и к удивлению обнаружила, что в теологическом бестиарии соловей символизирует воспоминание о рае и поминальную песнь. Всем понравилось, обрадовались, решили ничего не менять, знак утвердили, а потом обнаружили, что соловей мой поет в микрофон… Это было смешно, я-то рисовала бутон, и это тоже своего рода чудо. Все сказали: раз всем нравится, значит, все получится, значит, Николай Чудотворец нас благословил.
Конечно, меня смущает, что фестиваль пройдет в будний день, в понедельник, но, знаете, святитель Николай так распорядился. С первого дня мы об этом думали…
А привлечь внимание общества к чему-то хорошему, как выясняется, дело трудное, то ли дело к плохому. Но у нас есть надежда в Николин день «выйти из катакомб», говорить открыто, не боясь о современном христианском искусстве.
