Книги по истории ХХ века протоиерея Георгия Митрофанова всегда порождают многодневные острые дискуссии. В прошлый раз спор развернулся о Власове. Новая книга — «Русская Православная Церковь на историческом перепутье XX века» — появилась в новостных лентах после того как о.Георгий сказал на презентации: «Меня совершенно не интересует судьба той страны, которая называлась Советский Союз, а теперь называется Российской Федерацией. Я не могу гордиться страной, которая так истребляла Церковь».
О книге и дискуссии, развернувшейся вокруг нее, — протоиерей Игорь Прекуп.
В связи с презентацией новой книги о. Георгия Митрофанова и произошедшей в ее рамках дискуссии православная интернет-общественность ожила. Забурлила, заспазмировала, законвульсировала болячка, которая пока не исследована толком, не описана. Ждет она своего специалиста в области пока еще даже не зародившейся экклезиологической социологии. Нет пока такой науки. Как нет и религиозной психиатрии (не путать с религиозной психологией), а жаль, очень жаль… Ну, а пока нет, оппоненты дискуссий, разворачивающихся по персоналиям отцов Георгия Митрофанова и Петра (Мещеринова), дают богатый материал для исследований, на основании которых, Бог даст, эти науки зародятся.
Протоиерей Игорь Прекуп
В 2009 году на основании статьи о. Александра Шумского «Высокомерие убивает понимание», опубликованной порталом Богослов.Ru, развернулась дискуссия, в ходе которой, в принципе, все уже было сказано с обеих сторон. Поэтому я не вижу смысла заново анализировать позицию автора и его единомышленников. Если кому захочется ознакомиться с этим материалом, то сходить по ссылке не составит труда.
Мне хотелось бы предпринять попытку изложить свое видение природы того недоразумения, из-за которого к о. Георгию в обществе формируется отношение, давшее повод о. Андрею Кордочкину без тени иронии задаться вопросом: «Убьют ли отца Георгия Митрофанова?»
Причин для того, чтобы поделиться своими соображениями с аудиторией Правмира у меня несколько: во-первых, я, как мне кажется (если ошибаюсь, пусть о. Георгий меня опровергнет), понимаю как его боль, так и его тревогу за Церковь, Россию, за наше общее будущее; во-вторых, мне близка по духу его позиция, согласно которой «молчанием предается Бог»; ну, а в-третьих, он – мой учитель истории РПЦ ХХ века, запомнившийся мне не только как вместилище знаний и талантливый педагог, но еще как честный полемист и порядочный человек, что для историка является чрезвычайно важным.
Да, именно, для историка. Потому что математик, например, может быть порядочным или подлецом, но это никак не отразится в формулах, а вот историк-проститутка наносит науке ущерб прямо пропорциональный своему таланту ученого.
Итак, перенесемся назад на двадцать три (о, ужас!!!) года, когда я только поступил в Ленинградскую Духовную Семинарию, а о. Георгий заканчивал Академию. Семинаристы отрабатывали гомилетическую повинность за утренними и вечерними молитвами, а студенты Академии читали проповеди за богослужениями.
В один прекрасный день – если не ошибаюсь, это была память Иоанна Предтечи, – в положенный момент после запричастного стиха из алтаря вышел на проповедь молодой (чуть постарше меня), невысокого роста, плотненький священник-академист и, приводя в пример ревность св. Иоанна о чистоте нравов, стал горячо негодовать о том, что мы, в отличие от него (Предтечи Господня), по своей теплохладности, не обличаем, не бичуем пороки, равнодушно взираем на то, как молодежь, например, «беснуется под рок-музыку» и т.д.
Не скажу, что меня вдохновили слова ревнителя, как мне показалось, мнящего себя проповедником покаяния. Тем более, что в рок-музыке я видел не беснование, не погружение во что-то, а наоборот, выплеск того, что бродит внутри – честный выкрик о душевной боли и тоске по свободе, которую пока не знают, где обрести, но уже, хоть и смутно, осознают ее ценность. Поэтому слова его мне показались банальными, а сам проповедник – агрессивным и ограниченным (что, как правило, весьма органично сочетается).
Каково же было мое удивление, когда, спустя два года, будучи уже воспитанником 4-го класса, я увидел этого сверкающего очами брюнета в нашей аудитории, на этот раз в роли преподавателя…
Дальше – больше. Первая вводная лекция меня потрясла: в течение одной пары он умудрился сделать очень краткий и столь же емкий обзор материала по истории РПЦ за предыдущий период, отметив такие нюансы, на которые его предшественник нашего внимания не обращал, но которые сыграли решающую роль в цельности исторической картины «пройденного» периода.
От того, прежнего, первого и не очень лестного впечатления не осталось и следа. Ясный ум, прекрасная эрудиция, четкая, сформированная нравственная позиция и религиозное осмысление истории – это не могло не покорить моего уже не юного к тому времени, но вполне еще трепещущего сердца.
А дальше были лекции, во время которых новейшая история РПЦ разворачивалась пред нашим взором с подробностями, благодаря которым «все пазлы сходились».
Помню, мы с ним на лекциях очень горячо спорили о «сергианстве». Только я выступал с позиций близких катакомбникам, а он каким-то до сих пор непонятным для меня образом совмещал категорическое неприятие большевизма и советской власти с защитой личности и политики митр. Сергия (Страгородского).
Сочинение он задал нам на тему «”Декларация” митрополита Сергия 1927 г. и „Послание Соловецких епископов” и их сравнительный анализ». Я так сравнил эти два документа, что если бы в о. Георгии было хоть чуточку той нетерпимости к чужому мнению, которое демонстрируют его нынешние оппоненты, я получил бы не больше кола с плюсом (плюс – исключительно за старательность). Каково же было мое удивление, когда я обнаружил пять с минусом!
На всю оставшуюся жизнь я сохранил чувство благодарности ему за его лекции, за его искренность и честность: целый год дискуссий – и ни одного передергивания, честное признание фактов, которые противоречили его позиции, ни одного «аргумента к силе».
Когда я впоследствии был вечным студентом Академии, мы виделись мельком в коридорах, мельком встречались на Рождественских Чтениях, но практически не общались. Лишь, спустя десять лет (опять же десять лет тому назад) мы встретились в Старой Руссе, куда он приехал подлечиться и почитать лекции.
Я заметил некоторую эволюцию в его взглядах на церковную политику митр. Сергия, но не скажу, что меня это прямо-таки сильно удивило. Тем более, меня не удивило, что он остается верен себе: та же честность, искренность в дискуссии, та же ясность мышления и несомненный профессиональный рост.
В дальнейшем мы эпизодически встречались, но поговорить основательно не получалось. Я видел, что он встревожен за нашу Церковь, за народ, который не находит в пастырях пастырей и погрязает в квазиправославном язычестве, процветающем, благодаря попустительству недобросовестных церковных деятелей.
Меня настораживало, что о. Георгий явно в своем репертуаре: категоричен, резок в суждениях, которые порой чересчур контрастны без какой-либо «растяжки тона». Уже тогда мне было немного не по себе от мысли, что он может нарваться на неприятности.
И в то же время не было никаких сомнений, что человек искренен, а резкость – от боли, острой боли в душе за судьбы Церкви, за свой народ, который, не высвободившись из одного массового заблуждения, рискует увязнуть в другом.
Ясно было, что негодование его не от неприязни, а именно от любви, побуждающей ревновать о благе того, кого любишь, о его соответствии своему достоинству, ревновать крепко, но не эгоистично, ревновать, обличая, т.е. выявляя истинное призвание и несоответствие ему, чтобы побудить соответствовать. А поскольку это стремление должно быть присуще пастырству, то я и не смущался тем, что оно у него выражается подчас… ну, скажем так, не вполне рафинированно.
Мы – люди. Святые нам – образцы, но мы, в стремлении подражать им, вполне естественно, если в чем-то перехлестываем, а в чем-то недотягиваем. Что порочного в том, что пастырь старается подражать нелицеприятной честности и бесстрашию Иоанна Предтечи, но маленько не дотягивает в кротости до уровня Аввы Дорофея, а в ясности и точности высказываний до св. Иоанна Златоуста? Но при этом никого не клеймит, не притравливает, не требует кнута или виселицы, даже не намекает ни на какие кары – то есть не делает всего того, что делают в его адрес…
А потом была травля, развернутая против него, когда он попытался высказать свое понимание неоднозначности судеб наших соотечественников и их различного выбора во время Великой Отечественной, которая для некоторых была Второй Гражданской…
Чтобы расставить сразу все точки над «i», обрисую-ка парой штришков я свою позицию по этому вопросу, а потом продолжим об о. Георгии.
Защита Отечества – благородное дело. Если так уж исторически сложилось, что другой армии у нашей страны не было, то не грех было и под красным знаменем выступить против чудовищного коричневого молоха. Многие это поняли. В результате в рядах РККА сражались люди разных политических и религиозных убеждений, объединенные, может, не все и не в одинаковой мере, но одной целью: защитой своего Отечества и освобождением мира от фашизма.
Главный оккупант на территории тогдашнего государства, построенного на руинах России, была «совдепия» – государственная система, возникшая в результате антинародного переворота, последовательно проводившая геноцид народов России, в первую очередь русского; геноцид изощренный, избирательный, направленный на душу нации – Православную Церковь, ее, по меткому выражению М. Горького, мозг – интеллигенцию и хребет – крестьянство.
Все лучшее в этих областях истреблялось. То, что не истреблялось – переламывалось и перемалывалось. Те, кто это понимал, должны были обладать невероятной мудростью, чтобы не воспринять гитлеровское нашествие как избавление, тем более, что фашисты позиционировали себя именно как освободители от большевизма.
Это нам сейчас легко говорить, что было безумной глупостью верить их пропаганде, но каково было тем, кто в течение более двадцати лет наблюдал разорение своей Родины, испытал на себе дьявольскую природу богоборческой власти? Чем в глазах этих людей была Красная Армия?
Прошло-то всего двадцать лет после окончания Гражданской войны. Это в глазах нашего поколения Красная Армия – сила, победившая фашизм, а красное знамя – символ этой победы. По нашему беспамятству оно уже не ассоциируется с кровью тех, кто в Гражданскую пытался отстоять Россию, защитить ее от большевистского поругания. Но это мы, нынешние. А в глазах тех, кому в 1941 г. было лет тридцать-сорок?..
Они-то прекрасно помнили, что это за армия, с какой целью, как и кем она была сформирована, и чья власть на ней держится. А если не только помнили, но и адекватно относились к богоборческой власти? Какая им требовалась любовь к своему народу и трезвость ума, чтобы не впасть в соблазн и не поддаться иллюзии, что наконец-то Господь послал избавление (ведь «враг моего врага – мой друг»)?
Есть ли у нас моральное право таких людей объявлять предателями? Я не говорю о тех, кто переходил на сторону врага из корыстных соображений, я о тех, кому было «за державу обидно», кто был уверен, что только так можно избавить свой народ от порабощения. Нравственно допустимо ли тех, кто искренне считал, что служит освобождению Родины от поработителей, и не щадил себя ради этой цели, клеймить «предателями»?
Да, я тоже не понимаю, как можно было настолько не понимать, что нацизм несет смерть и порабощение. Ладно, в первые месяцы, но потом-то, когда фашисты себя показали? Не понимаю. Но если я чего-то не понимаю, это не значит, что у меня есть право навешивать ярлыки «предателей» тем, кто был, пусть, злодеем, палачом, насильником, убийцей (кем там еще можно назвать воина, участвовавшего в карательных экспедициях?)… но предателем не был, потому что Родину свою он любил и самоотверженно боролся за ее освобождение.
Да, в ущерб ей, во вред, но не по злому умыслу, не по корысти какой, а по причине, то ли, как раньше говорили, политической близорукости, то ли из-за одержимости жаждой мести красным палачам своей Родины – всеобъемлющей жаждой, из-за которой не был в состоянии понять, что служит ее же палачам – то ли по какой еще причине…
Но как бы ни был, с моей точки зрения, ложен их выбор, какое бы ни вызывало во мне отвращение то, что творили казаки в Югославии, но предателями я таких людей назвать не могу. А вот то, что и как произошло в Лиенце – это как раз и было предательством: низким и подлым.
Панихида на братском кладбище в Лиенце
Не знаю, ослаблю ли я желание некоторых читателей швыряться в меня гнилыми помидорами, но все же вновь уточню: я не считаю, что становиться под знамена «победоносной Германской армии» (как ее, кстати, назвал Молотов, непосредственно после совместного парада наших армий по улицам Варшавы в связи с четвертым разделом Польши) было допустимо для кого бы то ни было, тем более для русских людей.
Оба моих деда воевали: еврей был сапером, участником обороны Одессы и Севастополя, молдаванин в составе армейской разведки дивизии им. Тудора Владимиреску (сформированной после Сталинграда, в основном, из пленных румын) дошел до Австрии. Всякий раз, когда я вижу или слышу, что попирается память тех, кто сражался против фашизма, пренебрегаются понесенные нашими народами жертвы, подвиг трудившихся ради Победы, во мне начинает подниматься что-то очень естественное, но не слишком христианское. Поэтому я могу понять тех, кого глубоко ранят некоторые высказывания о. Георгия – настолько, что после этого уже ничего слушать не хотят и тем более – вникать в то, что он имел в виду. Боль вызывает злость и отвращение.
Тем не менее, во мне его слова такой реакции не вызывают. Не потому, что я готов согласиться со всем, что или как он высказывает. А потому, что я понимаю, чем он руководствуется, что имеет в виду и для чего он это говорит.
Поверьте, уж у меня есть достаточные личные основания радоваться, что в Великой Отечественной войне нацисты проиграли. Но я не могу, например, атамана Краснова, никогда не бывшего ни гражданином СССР, ни, в отличие от того же Власова, членом компартии, считать предателем. Так же как и казаков-эсэсовцев, независимо от того, служили они до того в красной армии или нет. Весь вопрос – в мотивах.
Будучи добросовестным историком, о. Георгий вник не только в революционную и всю послереволюционную историческую ситуацию, но и в психологию тех, кто сознательно, из идейных соображений встал под знамена вермахта. Он прочувствовал боль тех, кто видел в большевизме кровавый оккупационный режим и готов был, выражаясь словами того же атамана Краснова, «хоть с чертом, но против большевиков». Будучи человеком очень чутким, о. Георгий осознал весь трагизм этих людей, которые, побуждаемые благородными мотивами, позволяли себя использовать в позорных карательных операциях; жаждали освобождения Родины от большевиков, а способствовали ее порабощению нацистами.
Но следует ли из этого, что он встал на их сторону? Он что, например, одобрил карательные экспедиции эсэсо-казаков (15-й казачий кавалерийский корпус СС) против югославских партизан, сопровождавшиеся массовыми убийствами и изнасилованиями среди мирного населения? Ничего подобного.
Точно так же, как, прославляя дело Псковской миссии, он отнюдь не питает иллюзий относительно целей нацистского руководства, намеревавшегося со временем заменить христианскую религию неким экуменическим культом.
Где-нибудь о. Георгий дал малейшие основания считать, что он сочувствует нацистам и сокрушается о неудаче их предприятия?
Из того, что он считает сталинизм не меньшим злом, чем гитлеризм, это еще не следует. А его антикоммунистический пафос объяснятся тем, что заблуждения профашистских коллаборационистов неактуальны, а вот последствия коллаборационизма местного производства «живут и процветают», и, что самое обидное, постыдное и гадкое – в церковной среде.
Именно потому, что он никогда от Русской Православной Церкви не открещивался, ему и стыдно за своих. И стыд его – спасительный по своей направленности, потому что побуждает обличать, призывать собратьев к опамятованию, к преодолению рабского сознания: подленькой трусости, пасующей перед властью, потому что она – сила; холопства, заискивающего перед властью, которая, конечно же, всегда права, ибо может сделать больно, а то и вовсе размазать; холуйства – вечно бегущего впереди паровоза, угадывающего и воплощающего желания власти прежде, чем она сама догадается, чего хочет и как…
Стыдно, потому что свое, родное.
Не всенародная радость по поводу Победы над фашистской Германией смущает о. Георгия, а всеобщее ослепление, непонимание, что главный наш враг не был разбит в 1945 г., оккупация продолжилась. И ослепление это небезвредно для духовного формирования православных людей.
Как честный ученый он ненавидит мифологизацию истории, как пастырь – идолопоклонство, которым отдает всякий культ: будь то древний, будь то современный. В том же, как пиарится тема знакового для государственного величия праздника, проходящего на фоне подлейшего отношения власти к многим бедствующим из уже немногих живых ветеранов Великой Отечественной, ему видится лицемерная попытка создать в глазах людей иллюзию державного величия, не утруждая себя реальными изменениями в обществе; создать государственный культ державной гордости вместо всенародного покаяния в богоотступничестве и богоборчестве.
Отец Георгий негодует против оболванивания своего народа и смеет сказать, что не может гордиться «страной, в которой так вот уничтожали Церковь»… А что такого крамольного он сказал?
Нас призывают гордиться Родиной, под шумок облекая пиететом все, что относится к ее истории, из которой тоже пытаются сделать идола.
А в чем преступление того, кто не хочет гордиться ни Родиной, ни ее историей? Гордиться историей? Вот так вот, всей, со всеми-всеми позорными пятнами? Или мы эти пятна проигнорируем, а то и проинтерпретируем как вовсе и не пятна, а узоры?..
Но ведь народ и его история – то же, что человек и его жизнь. Человек должен видеть, исследовать свои недостатки, чтобы исправлять их. То же и народ. Что будет с человеком, который смотрит на себя в зеркало исключительно с целью выискать и полюбоваться достоинствами, но не принимает мер к недостаткам? Что будет с ним, если в том же духе он рассматривает свою жизнь, свои помыслы? – Погибнет. А народ точно так же…
Уважать, любить Родину? – Да. Но гордиться ею?..
Во-первых, гордость фигурирует отнюдь не в списке христианских добродетелей; ни у кого из Отцов мы не найдем слова «гордость» в положительном значении. Даже, если рассматривать слово «гордиться» как антоним слова «стыдиться», все равно в устах христианина в положительном смысле оно не более уместно, чем слово «очарование». Как бы мы отреагировали, к примеру, на словосочетание «очаровательная икона»?
А во-вторых, история – не предмет гордости или стыда. Это предмет изучения. Историю надо знать и понимать. Желание гордиться ею, равно как и стыд, зачастую побуждают к одному и тому же: к ее фальсификации. Отец Георгий не хочет ни гордиться, ни стыдиться истории. Он пытается ее осмыслить в покаянном, а стало быть, спасительном ключе. Что в этом порочного: желать спасения своему народу?
К сожалению, в полемике, особенно по вопросам, связанным с исторической памятью, национальной трагедией, очень часто спорящие стороны теряют чувство реальности чужой боли, а потому и не могут ни понять друг друга, ни осознать, «а что я такого сказал?».
Возможно, о. Георгию тоже есть над чем подумать, но он-то, если и задевает чьи-то чувства, то уж, всяко, без умысла и по причине недопонятости, для которой он, к сожалению, дает иногда повод.
В качестве примера можно привести его слово на панихиде по генералу Власову и его сподвижниках, где, в частности, сказано:
«…не надеясь, по сути дела, на возможность стать союзниками западных демократий, они пошли бороться против Сталина с теми, кто мало чем отличался от него и по своей идеологии, и по своей практике. Это был шаг отчаяния».
Отец Георгий говорит о них, как о раскаявшихся предателях: предателях по отношению к исторической России, но попытавшихся искупить свое предательство борьбой против ее первейших поработителей – большевиков, борьбой обреченной, борьбой, смысл которой был в искуплении вины.
Молебен Русской Освободительной Армии, в первом ряду генерал-лейтенант Власов
В целом эта проповедь очень поэтична. Но кто сказал, что поэзия уносит нас в мир грез? Наоборот, иногда только поэтически можно передать какие-то смыслы. Этой проповедью о. Георгий поставил проблему верности и любви к Родине, надеясь помочь современникам задуматься и взглянуть на историю своей страны в ином аспекте, дабы это послужило стимулом в деле воссоздания Святой Руси.
Каждый вправе, взглянув на исторические события полувековой давности, занять свою позицию. Кто-то может отказаться рассматривать – пожалуйста, но зачем, вместо конструктивной дискуссии, разворачивать травлю?
Это в Великую Отечественную, да в немецком плену требовалось мужество, чтобы осудить, заклеймить, «устроить темную» тому, кто по тем или иным соображениям решил, что сражаться против СССР – правое дело. Нынче мужество требуется, чтобы просто предложить задуматься о неоднозначности этого выбора.
Отец Георгий проявил мужество. Проявляет. И получает такой шквал христианской любви, что создается впечатление, словно мы уже достигли светлого будущего: ведь, если о. Георгий достоин возмущения такого высокого градуса, значит, в мире больше не осталось зла; все мировое зло сконцентрировалось в нем…
У нас что, завались мужественных священников? Или талантливых, честных ученых у нас в Русской Православной Церкви – как грязи? Так, что ж мы наотмашь бьем человека по лицу, клеймя его предателем только потому, что он честно делится с нами выводами своего исследования?
Не согласны с его выводами? – Проанализируйте тот же материал и опровергните их в честной дискуссии. Если он высказался неаккуратно, укажите ему, укорите, объясните, что такие слова причиняют боль многим людям и понимания исторической правды у них от этого не прибавится. Обличите, наконец, но по-братски, по-христиански.
Так ведь нет! Даже известную фразу о «негордости» за страну (сказанную в форме сопоставления ценностей отечества земного и Отечества Небесного) выдернули из контекста и разнесли в каком-то оборванном виде, лишь бы дискредитировать человека. Стыдно! Подло – использовать искренность оппонента (а искренне и спонтанно сказанное, как правило, не отличается безупречной формой), чтобы переврать смысл сказанного, а риторический промах интерпретировать как доказательство враждебности Церкви и России.
И очень удивляет, что некоторые, несомненно, разумные люди тоже повелись на эту интерпретацию.
Пародист Александр Иванов бессмертен: «Я промах ценю / У хорошего друга».
 |
|
 |
ХХ век. Трагедия Церкви? Алексей Константинович Светозарский «Я не могу гордиться страной, которая так истребляла Церковь», — сказал протоиерей Георгий Митрофанов на презентации своей книги. И действительно — должна ли верующих интересовать страна, в истории которой есть периоды гонений? — ПРАВМИР беседует с историком Алексеем Светозарским. |
|
|
|
 |
Об Отечестве и церковном диссидентстве Протоиерей Максим Козлов Что произошло со страной и Церковью после революции? Как оценивать политику лояльности светской власти со стороны Церкви? Должен ли христианин быть патриотом, невзирая ни на что? |
|
|
|
 |
«…от благодарных потомков» Священник Андрей Кордочкин Меня теперь заботит вопрос, который, как мне кажется, в бóльшей степени, чем богослужебный язык, определит будущее нашей Церкви. Убьют ли отца Георгия Митрофанова? Я не шучу. В нашей Церкви много ярких священников, чьи мнения и оценки могут быть предметом обсуждения. |
