10 ноября Русская Православная Церковь вспоминает святителя Димитрия, митрополита Ростовского, составителя Житий святых. Пожалуй, у каждого из верующих есть своя история, связанная с теми или иными святыми, особенности знакомства с образцами житийной литературы. Своим опытом делятся журналисты, деятели культуры…
О нестяжательстве и «хрущевке»
Юрий Арабов, писатель, поэт, сценарист, заслуженный деятель искусств России
Любимое мое житие — Алексия, человека Божьего, римского юноши, который отказался от богатства, стал нищим и некоторое время жил неузнанным в качестве бродяги под лестницей своих богатых родителей. Сейчас на этом месте в Риме стоит прекрасная церковь, я был в ней несколько лет тому назад и впервые узнал об этой истории. Приехав в Россию, нашел житие Алексия и понял, что оно мне чрезвычайно близко…
Нестяжательство, — это то, в чем особо нуждается современный мир. И подвиг римского юноши, переборовшим гордыню и ловушку комфорта, для меня чрезвычайно важен. Я и сам бы хотел жить под лестницей богатого дома, если бы он у меня был. Но я живу в двухкомнатной «хрущевке», так что подвиги благочестия приходится делать на другой ниве.
Золотой силуэт на черном небе
Александр Архангельский, писатель, публицист, телеведущий
Честно говоря, я плохой читатель житий. При этом проблема не в житиях, а во мне. Мое сознание, видимо, слишком связано с новой и новейшей литературной эпохой, когда романная форма приучила нас к той мере достоверности, которой в житии быть не должно.
Может быть, поэтому для меня главным житийным рассказом о святом стала летопись Серафимо-Дивеевского монастыря, написанная священномучеником Серафимом (Чичаговым). Повествование о преподобном Серафиме Саровском, жившем в документированную эпоху, построено по законам романа, но без малейшего намека на вымысел или украшательство биографии.
Когда я вхожу под своды этого долгого житийного повествования, я словно ощущаю себя там и в то время, о котором идет речь. Я проживаю вместе с повествователем все этапы судьбы святого. Вижу, как он внутренне взрослеет, вижу, как матушка Мельгунова создает по благословению Пресвятой Богородицы условия для появления обители, вижу, как ласков преподобный с дивеевскими девушками. Присутствую в лесу, где он разговаривает с медведем, со страхом слежу за тем, как ложный ученик после смерти святого пытается погубить его дело. Меня буквально, какой я есть, со всем недостоинством, ставят рядом со святым. И ничего не может быть дороже, выше, сильнее этого. При том, что «Летопись» начисто лишена иллюзорного психологизма, тут сохраняется вся мера строгости и трезвости житийного повествования.
Другое дело, что применительно к «старым», каноническим житиям знание реальной истории может мешать восприятию. Житие святого князя Александра Невского в литературном отношении совершенно. Но мы слишком хорошо знаем, кто такой исторический Александр Невский, и совместить два эти знания, житийное и историческое, почти невозможно. Остается только объяснять самому себе, что в житии святого Александра Невского рассказывается не о реальном князе со всеми его поступками, а о том, как церковный народ видел истинного православного правителя, чего ждал от него, какие требования к нему предъявлял. Это Александр Невский народного идеала, а не Александр Невский истории.
Что касается внутренних, личностных отношений с тем или иным святым – это довольно сомнительное дело. Потому что мы опять выходим на психологизацию, которая в Церкви не очень важна, и которая подчас даже опасна. Могу лишь сказать, что меня особенно трогают святой мученик Пантелеймон, преподобный Сергий Радонежский, святители Тихон Задонский, Филарет Дроздов. многие из новомученников.
Когда прихожу в храм Новомучеников и Исповедников Российских в Бутово, настоятелем которого является отец Кирилл Каледа, меня до слез трогают расположенные в нижнем приделе иконы с именами и фамилиями изображенных на них мучеников. Само наличие фамилии ни иконе, при том, что я знаю, какую смерть приняли эти люди, меня приводит в слезное состояние. И это слезы как раз не читателя романов, а слезы человека, который прикоснулся к страшной реальности, при всем ее ужасе – сияющей.
Когда-то, еще при жизни Сергея Сергеевича Аверинцева, мне приснился сон, в котором Сергей Сергеевич мне объясняет, кто такой святой. «Как же ты не понимаешь, это же очень просто», — сказал он мне, показывая на черное небо, где, будто ножницами прорезанный, появился силуэт фигуры, сквозь который хлынул золотой свет.
Для меня этот свет важнее, чем все формы, вместе взятые. Подхожу к иконе в храме в Бутово, читаю книжку о преподобном Серафиме — вижу этот свет. Жития подчас бывают более совершенными, чем современные романы, но чтобы увидеть свет, нужно пережить что-то дополнительно. Но еще раз повторяю – это мой личный опыт, не более того.
Крещение у мученика Трифона
Владимир Хотиненко, режиссёр, народный артист России
Святой мученик Трифон — это первый святой, с которым я соприкоснулся. Я крестился в 1980 году в храме иконы Божией Матери «Знамение» в Москве, где находится чудотворная икона мученика Трифона, и именно там я узнал об этом святом. Купил его житие, стал изучать. Мученик Трифон – первый святой, с которым я соприкоснулся, можно сказать, близко познакомился.
В этом же храме позднее мы венчались с Танечкой, моей женой. Каждый год, уже много лет подряд, в день нашего венчания, мы приезжаем в храм, прикладываемся к иконе.
Так что с этим храмом, с чудотворной иконой святого у меня много связано. Я считаю мученика Трифона своим покровителем, обращаюсь к нему в трудные минуты и чувствую, что святой – рядом.
Это очень живой, трогательный образ юноши, жившего в 3 веке. На меня с самого начала произвели впечатление его простота, чистота, ясность. Перед глазами встают чудовищные муки, которые он претерпел: так, ему забили гвозди в ноги и так водили, продолжая истязать.
В нашем предании, на русских иконах он изображается с соколом. При Иване Грозном сокольничий Трифон упустил любимого сокола царя. Сокольничего ждала за это неминуемая смерть. Он помолился мученику Трифону и чудесным образом сокол вернулся.
Также, когда я снимал фильм «Паломничество в Вечный город», очень проникся жизнью апостола Павла. Даст Бог, может быть, когда-нибудь получится, и я попробую снять фильм про апостола Павла. Вся жизнь его – подвиг и христиане очень многим обязаны этому апостолу.
Сказать правду и принять смерть
Павел Лунгин, режиссер, народный артист России
Наверное, ни у кого не вызовет удивление, что я назову житие митрополита Филиппа. Готовясь к съемкам фильма «Царь», я изучал это житие глубоко и проникновенно. Изучение это шло на фоне тщательного исследования эпохи, в которую жил святой.
За время работы над картиной митрополит Филипп вошел в мою жизнь. Но не могу сказать, что речь об ощущении какой-то мистической связи. Я принимал его жизненный путь разумом и восхищался им. Я понимал совершенный святым подвиг, осознавал, что порой переживания от того, что вокруг — ложь, несправедливость так захлестывают человека, что для него сказать правду и принять смерть становится единственным возможным выходом. Вот это, думаю, и есть чувство святости, подвиг святого.
Самый яркий момент из жития митрополита Филиппа для меня – его обличение Ивана Грозного в Успенском соборе. Речь святого до сих пор звучит так современно, будто ее вчера написали. Она почти текстуально воспроизведена в фильме.
Встреча с Иоанном Крестителем
Антон Макарский, актер театра и кино
С самого первого прочтения Евангелия на меня больше впечатление произвел образ Иоанна Предтечи. Сразу же запомнились слова: «Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное» (МФ 3:2). Потрясали и его аскетическая жизнь, и то, как он и в темнице продолжал говорить Истину. Потом я стал узнавать подробности, которых нет в Писании, но которые есть в Предании, что его отца – того самого Захария – убили между алтарем и жертвенником, что его мать – святая Елизавета бежала в пустыню.
Потом, на Святой Земле произошла еще одна – более зримая, что ли, встреча со святым. Я ходил по местам, связанным с Иоанном Крестителем, прикладывался к камню, на котором он сказал свою проповедь…
Иоанн Предтеча сильно изменил жизнь нашей семью и продолжает вести нас. Его молитвенную помощь мы чувствует постоянно. Последнее время мы часто бываем в Горненском монастыре в Иерусалиме, который расположен в местах, тесно связанных с земной жизнью Иоанна Крестителя. Там крестилась моя мама, наша с женой Викторией дочка, которая появилась после 13 лет ожидания, и появление которой мы тоже связываем с заступничеством Иоанна Предтечи.
Уезжать из Горненского монастыря, где мы часто бываем, живем по нескольку дней, всегда тяжело. Это особый, другой мир. И, когда нужно возвращаться в свою повседневную жизнь, всегда тяжело сделать шаг, переступить за ворота монастыря.
Если у нас будет сын, обязательно назовем его в честь Иоанна Предтечи.
Житие на тему современности
Андрей Золотов, заместитель руководителя Объединенной редакции иновещания РИА Новости.
Не так давно мне в руки попало житие святителя Митрофана, епископа Воронежского. Рядом с моим домом стоит храм Митрофана Воронежского, в Воронежской области живут мои родственники, но до того я лишь знал, что он – первый епископ Воронежский и сподвижник Петра Первого, и все. А тут взял книжку, ему посвященную, читаю и глазам своим не верю: житие написано не совсем в духе житийной литературы, а представляет собой настоящий небольшой исторический труд. Первая его часть рассказывает о монашеской жизни святого до того, как он стал епископом. Там подробно говорится о том, какой строгой жизни он был человеком, насколько был начитан, как оказался в Москве и был представлен при дворе. А вот потом — удивительная картина духовной пустыни Придонья и рассказ об обустройстве её епископом.
Причем вырисовывающаяся там картина духовного состояния Воронежской епархии в момент ее основания, когда туда был назначен святитель Митрофан, феноменально похожа на то, что мы наблюдаем сегодня в значительной части нашего Отечества.
Достаточно посмотреть на несколько фрагментов из жития, чтобы увидеть явные аналогии с современностью.
«Многие христиане того края не только носили языческие имена, но и жили по-язычески : сильно пьянствовали, семейный быт расшатывался такими пороками, о которых и говорить непристойно, богослужение посещалось редко. Неуважение к храму и духовенству даже среди высшего слоя населения — помещиков доходило до того, что были случаи, когда служба Божия прерывалась непристойной перебранкой, а храм Божий делался местом избиения священника. Такие происшествия показывают, как было слабо религиозно-нравственное влияние на пасомых не только со стороны высшей церковной власти, но и со стороны приходского духовенства. А происходило это от того, что само духовенство стояло невысоко по своей жизни»
Или вот еще, как будто о нашем времени:
«По пространству Воронежская епархия была обширна, но церквей в ней было мало — всего 182, так что в иных местах верст на 50, на 80 не было храма. И все-таки духовенства не хватало на все храмы: нередко, по отсутствии пастырей, церкви стояли «без пения», и население привыкало к беспоповскому строю жизни, что создавало здесь чрезвычайно благоприятную почву для развитая раскола. И действительно, хорошо известно, что Придонский край был одним из излюбленных убежищ для раскольников. Раскольники построили пустыньки и отсюда с особенным удобством прививали православным если не раскол, то нерасположение к Церкви и ее пастырям; малопросвещенные христиане , числящиеся православными, безбоязненно посещали эти пустыньки, считая их устроителей принадлежащими к Православной Церкви, и таким путем удалялись от Церкви».
А вот и рассказ про монастыри, тоже явно вызывающий ассоциации с современностью:
«Не находило надлежащего удовлетворения своим духовным нуждам население Придонского края и в монастырях, которые возникли здесь главным образом в первой половине XVII века: не столько монастыри действовали благотворным образом на жизнь окружающих мирян, сколько последние вносили в их внутренний строй чуждый и пагубный дух мирской жизни».
Далее там говорится о том, что многие монастыри создавались не для духовной жизни, а для того, что мы сегодня называем «социальной работой»:
«при отсутствии богоугодных заведений — богаделен и приютов, монастыри и наполнялись инвалидами, вдовами и сиротами; некоторые из монастырей даже и основывались отчасти с этой целью, причем местное население помогало устроению монастыря и оказывало ему дальнейшую поддержку. – Как бы мы сегодня сказали – вполне прогрессивна ориентация монастырей.
— Но, читаем дальше,
«эта близость к миру вредно отзывалась на жизни обителей: попавшие в монастыри, нередко без призвания, насельники их втягивались в хозяйственные хлопоты, уделяя им более внимания, нежели делу собственного спасения: монастыри стали походить больше на поместья. Из-за хозяйственных угодий у многих монастырей Придонья бывали не только судебные тяжбы, но и вооруженные столкновения с населением. Уклонение иноков с пути своих обетов тем более усиливалось, что жертвователи-миряне вмешивались во внутреннюю жизнь монастырей, тогда как влияние духовной власти на них, по причине отдаленности кафедрального города Рязани, было крайне слабо».
К сожалению, я не могу сказать, что много читал житийной литературы. Но всегда, когда сталкиваешься с ней, удивляешься, сочетанию историзма и духовного писания, тому, как между строк видишь весьма далекую от благостности реальность того или иного периода церковной истории.
Позднее я стал узнавать, кто был составителем этого необычного жития святителя Митрофана, епископа Воронежского. Оказалось — это иеромонах Аникита (Ширинский-Шихматов), духовные писатель начала XIXвека. Человек из княжеского рода, служивший затем во флоте, затем — преподававший в учебных заведениях. Потом он стал монахом, в том числе жил и на Афоне, был недолгое время настоятелем храма русского подворья в Афинах. Видимо, святитель Митрофан был ему особенно близок, потому что он на Афоне основал храм святителя Митрофана и составил его житие.
Так что здесь чтение жития дало мне урок скорее исторический, но и духовный, скорее, тоже.
Личные отношения, которые сложились у меня с другими святыми – возникли не в первую очередь через чтения житий. Так, с преподобным Серафимом Саровским у меня почти «семейная» связь, потому что моя няня была Дивеевской монахиней, и житие этого святого я узнавал сначала от нее — изустно, а осколок камня, на котором молился преподобный Серафим, лежал у нее в шкафу. Потом, попав однажды, не планируя это, в монастырь Святой Екатерины на Синае, я внимательно читал житие великомученицы Екатерины — у меня и мама, и жена Екатерины, и она мне, как мне кажется, не раз помогала в жизни.