Сергей Худиев
Пранк — это вид грубого розыгрыша, когда человеку звонят, представляясь кем-то другим, чтобы побудить его высказать что-то его компрометирующее. Обругать третьих лиц, например, или выдать какие-то мелкие, но унизительные тайны. Иногда пранкеры изображают из себя Робин Гудов, выводящих лицемеров и мошенников на чистую воду. Возможно, по отношению к преступнику еще можно прибегать к чему-то подобному, чтобы вынудить его выдать себя. Но обычно пранк не имеет отношения к раскрытию преступлений. Это похоже скорее на то, как папарацци подлавливают какую-нибудь знаменитость, которая напилась, ругалась, сломала деревцо, и вообще предстала в оскорбляющем человеческое достоинство виде — а потом выкладывают это на сайтах бульварных изданий на радость почтеннейшей публике. Или даже бедная знаменитость не напивалась, а просто переодевалась в пляжной кабинке — а ее засняли без ее ведома, а потом выложили в сеть.
Или на то, как злые шутники ставят скрытую камеру в чьей-то комнате, а потом транслируют на всю сеть, чем там люди занимались в уединении — иногда такие истории кончаются самоубийством жертвы.
Цель тут не в том, чтобы разоблачить чьи-то тайные злодейства, а в том, чтобы унизить человека и посмеяться над ним — и пригласить всю сеть разделить это удовольствие. Тем более, что пользователи сети могут сделать это анонимно. Впрочем, многие не стесняются делать это и под своими настоящими именами — а что такого?
Тем более, когда жертва чем-то не нравится — как тот же сэр Элтон Джон. Смешной, некрасивый, пожилой гомосексуалист в дурацких солнцезащитных очках, его так весело пинать. Почему нельзя-то? По ряду причин.
К творчеству Элтона Джона я совершенно равнодушен — и не нравится, и не раздражает, вообще никак. В отношении его политической борьбы я прочно нахожусь на другой стороне баррикад. Но в данном случае это неважно.
Культура, цивилизация, гуманность — это все система запретов. Это много разных «нельзя», которые не дают вылезти на поверхность тому глумливому зверю, который сидит в людях. Этот внутренний зверь постоянно рвется наружу — и иногда успешно вырывается. Есть люди, активно эксплуатирующие эту злобную радость нарушения цивилизационных запретов — те же «Шарли Эбдо», например.
Одно из этих «нельзя» — это «нельзя нарушать чужую приватность». Другой человек имеет право пускать или не пускать других в свою жизнь. Он имеет право доверять ключи от своей квартиры тем, кому хочет, — а кому не хочет, не доверять. Если кто-то завладел вашими ключами, которые вы хотели передать своему другу, проник в вашу квартиру, ничего не украл, но сделал серию снимков и выложил их в сети — «вы не знаете, что такое настоящая помойка, пока вы не видели комнаты N, бу-га-га» — он все равно совершил по отношению к вам преступление. Это ваша квартира. Вы были готовы пустить в нее друга, которому доверяете, но не чужака, который над вами посмеется. Человек имеет право открывать что-то одним собеседникам, а другим — не открывать.
Другое «нельзя» — нельзя обманывать людей, выдавая себя за кого-то другого. Соседа, родственника, Путина, Папу Римского. Это аморально и по отношению к тем, чье имя крадется, и тем, кого обманывают, используя это имя.
Еще одно «нельзя» — нельзя намеренно унижать других людей.
Общество держится на этих запретах — на вежливости, уважении, деликатности, признании границ чужой приватности. Нарушение их может казаться чем-то небольшим — ну, не убили же никого, в конце концов. Но цивилизация — это плотина, которая сдерживает стихию варварства. Издевательский смех такого рода — это треск, с которым она ломается.
Люди, которые говорят, что вот Элтон Джон плохой человек, гей-активист, и поделом ему, — не понимают одной важной вещи. Пранк — это то же самое, что гей-парад, только хуже. Мужчин, которые парадируют по улицам в женских купальниках и перьях, справедливо укоряют в том, что они выворачивают свою приватность на улицы и поступают против приличий, проявляют неуважение к окружающим и нарушают их границы: многие из жителей города отнюдь не заказывали такого зрелища.
Но они, хотя бы, делают это добровольно; вот если бы кого-то против его воли выставляли на улицу в помаде и перьях, это было бы двойное преступление — и против тех, кому эту непристойность демонстрируют, и против самого выставленного человека, поскольку он на это не соизволял.
Когда человека обманом разводят на некий частный разговор, а потом этот разговор публикуют — это то же самое. Злобный, издевательский смех над чужим унижением — это еще худшая непристойность, чем мужики в бикини и помаде.