Как реагировать на письмо панк-феминистки Надежды Толоконниковой об ужасах мордовской зоны? Размышляет Андрей Зайцев.
Письмо Надежды Толоконниковой из мордовской колонии читать страшно.
С одной стороны, в нем нет ничего нового. Описание нечеловеческих условий советских и российских тюрем — тема не новая. Писали об этом Солженицын и Шаламов. О позднесоветских женских колониях остались воспоминания Татьяны Щипковой «Женский портрет в тюремном интерьере». С другой, сердце любого человека сжимается от незаслуженных людских страданий.
Сидя в своем компьютерном кресле, я вчера несколько минут сочувствовал Надежде Толоконниковой, а потом закрыл страничку с письмом и стал заниматься своими делами.
Я не вижу смысла вырывать на себе волосы и писать текст о том, что в наших тюрьмах умирают люди, что заключенных унижают, что руководство колоний, возможно, ворует деньги и не платят людям за их адский труд. Вчера кто-то правильно написал о том, что в факты, описанные в письме очень легко поверить, но их практически невозможно проверить. А потому я предпочитаю не суетиться и спокойно сидеть на берегу и ждать развития событий. В этой истории я зритель, а не участник, не болельщик и не группа поддержки.
В этом смысле я — типичный обыватель, надеющийся не попасть в тюрьму, и плохой христианин, которого недостаточно трогают страдания другого человека.
К сожалению, я нахожусь в большинстве. В моей голове мелькают мысли типа «давайте сперва построим хорошие больницы и дома престарелых, а уж потом будем разбираться с тюрьмами». Так можно забалтывать любую проблему. А потому нужно сказать «спасибо» Надежде Толоконниковой за то, что она написала это письмо. Конечно, информацию нужно проверить, поговорить с администрацией колонии, сделать все необходимое для изменения ситуации, но….
Я хочу, чтобы это за меня сделал кто-то другой. Мне неприятно, что опять стали говорить о вине Церкви, о покаянии всех христиан за то, что Мария Алехина и Надежда Толоконникова сидят в тюрьме.
Мы все время ищем простые ответы на сложные вопросы. Делим мир на героев и злодеев, а на самом деле ситуация была очень непростая. «Панк-молебен» действительно был хулиганством, Церковь действительно не хотела влиять на решение суда и выступила с обращением уже после приговора. Во всей этой трагической истории нет ни одного героя, «мученика», или, напротив, «злодея». Нет правых и виноватых.
Я не готов кидать камни в охранников храма Христа Спасителя. Сам однажды опознавал бомжа, укравшего у меня телефон, и прекрасно помню то чувство страха, когда из-за твоих показаний в тюрьму отправится человек.
Я не могу восторгаться и Надеждой Толоконниковой, видеть в ней юродивую или совесть нации. Как ни жестоко это прозвучит, каждый выбирает свой путь сам и получает за это наказание или награды.
Иными словами, само письмо не изменило моего отношения ни к одному из участников этой драмы, и у меня до сих пор нет однозначного ответа на два русских вопроса: «Кто виноват» и «Что делать».
У меня есть лишь ощущение, что не нужно совершать поспешных действий — выходить из Церкви, проводить часы за обсуждением ужасного положения людей в российских тюрьмах. Можно собрать деньги, отправить посылки, помолиться. Тем, кто чувствует себя виноватым за то, что две женщины сидят в тюрьме, попросить прощения. Тем, кто считает, что они получили по заслугам, не злорадствовать и проявить милосердие.
Это все очень простые и скучные вещи, но они гораздо эффективнее холиваров в соцсетях.
И последнее. У меня нет иллюзий, в какой стране мы живем. Даже моя колонка показывает, что равнодушных и черствых людей много, а способных к состраданию и сопереживанию — мало. Завтра я сам могу нуждаться в помощи, и кто-то другой напишет холодную и правильную реплику, расскажет мне о том, что солнце по-прежнему светит ярко, люди ходят в кино, и мои частные проблемы не интересуют никого, кроме близких и друзей. Письмо Надежды Толоконниковой, как и многие другие тексты, не пробило во мне стену отчуждения, и это лишь означает, что я плохой христианин, которому многому нужно научиться.
Возможно, среди читателей этой колонки найдутся хорошие христиане, знающие, что нужно делать.