Программы Аркадия Мамонтова, который рассматривает события вокруг известной панк-группы, вызвали в интернете немалое раздражение и бурную дискуссию. То, что показывает Мамонтов, действительно тяжело и неприятно. Видеозаписи того, что происходило в храме, интервью с участницами группы, сделанные ими самими съемки групповухи в зоологическом музее, рассуждения Толоконниковой про то, что групповой секс на девятом месяце беременности ничуть не вреден для уже готового родиться ребёнка, и даже напротив, показан беременным, даже за четыре дня за родов — все это у обычного человека, не принадлежащего к креативному классу, может вызвать тошноту. Это вызывает естественную реакцию — держаться от всего этого подальше, всего этого креатива не видеть и запаха его не обонять. Нужно ли было транслировать все это? Признаюсь, я охотно бы уклонился от просмотра всего этого вообще — но как-то реагировать приходится, и я с пониманием отношусь к тому, что это показали.
Проблема с кощунством — в том, что если вы не покажете его людям, вам будут говорить, а в чем проблема-то? Эта такая нестандартная молитва, а вы тупые и не понимаете; а показать — значит оттранслировать его ещё раз. Возможно, у такой трансляции (я говорю это с тяжёлым сердцем) есть смысл. Группа поддержки должна знать, что они одобряют и под чем они подписываются — а все остальные должны знать, почему мы под этим подписываться не хотим. Почему мы считаем, что групповой секс — это не искусство, а выкрики «ср*нь» — это не молитва. Даже если весь креативный народ, все прогрессивное человечество во главе с Amnesty International, сэром Полом Маккартни, Луизой Чиконе и мэром Рейкьявика в розовом платье стремятся убедить нас в обратном. Впрочем, прогрессивному человечеству отчасти извинительно — русский язык чрезвычайно труден для изучения, наша грамматика приводит бедных иностранцев в отчаяние, и все, с чем они там имеют дело — это весьма приглаженный пересказ про то, как некие девушки помолились в храме об избавлении от Путина, и злой Путин их за это вверг в темницу. Наивные иностранцы могут думать, что «с*ка» и «ср*нь» — это такая молитва, а «убей сексиста, смой его кровь» — это призыв к братской любви. У людей, которые по-русски понимают, извинения такого нет; но многие из них просто избегают смотреть в лицо ситуации и задаваться вопросом о том, кого они, собственно, поддерживают.
Да, мир культов разнообразен, если служение некоей общины включает в себя известную лексику в качестве литургического языка, а групповуху в качестве служения — это странно и удивительно, но у нас, в конце концов, свобода вероисповедания. Но зачем же ломиться в храмы совершенно другой религиозной общины — Русской Православной Церкви, чтобы учинять свои камлания там? У русских православных людей есть какие-то права?
Есть истина, которая почему-то совершенно недоступна пониманию тех, кто называет себя «либералами» — у других людей, не-либералов, тоже есть права. В странах, которые относятся к аутентичной либеральной традиции — в тех же Соединённых Штатах, например, ломиться в помещение, принадлежащее чужой религиозной общине, считается нарушением права на свободу вероисповедания. Это наказуемо согласно тамошним законам, о чем еще раз напоминается в фильме. Потому что у религиозной общины есть право распоряжаться в ее культовом здании. Ломиться в это здание, и требовать от этой общины, чтобы она пересмотрела свои внутренние установления — значит отрицать за ее членами право на свободу вероисповедания. Мы, русские православные люди, здесь, в Москве, у себя дома. Мы не согласны с теми, кто отрицает за нами эти права.
Программы Мамонтова вызвали яростную критику из-за того, какую реакцию на происшедшее предложил его автор. Действительно, тут есть что покритиковать — реакция некоторых участников обсуждения была гневной, а Апостол напоминает нам, что «гнев человека не творит правды Божией.(Иак.1:20)». Однако я не могу разделить — в свою очередь неоправданно гневную — реакцию о. Андрея Кураева.
Меня тоже напрягли некоторые фрагменты передач. Человек, которому плюнули в лицо, может выглядеть неэстетично — плевок никому не добавляет привлекательности, а тут он ещё может начать совершать резкие и неизящные телодвижения, говорить не вполне сладким голосом, высказывать не вполне обоснованные предположения, и вообще проявлять некоторую негативно окрашенную эмоциональность. Особенно, когда плюющий настаивает на том, что в плевке нет ничего неправильного, и он твердо намерен продолжать в том же духе. Некоторые предположения, высказанные в программах, кажутся мне недоказанными, а некоторые формы реакции на происшедшее — неправильными. Но я не считаю, в отличие от о. Андрея, что его резкость чему-то поможет.
Если мы хотим успокоить страсти, давайте подумаем, как это сделать. То, что произошло в Храме Христа Спасителя, было плевком в лицо множеству людей — благочестивых и не очень, воцерковленных и тех, для кого Православие — скорее часть национальной идентичности. Разговоры о том, что так и надо, что это дело похвальное, заслуживающее всяческой поддержки, были продолжением того же плевка.
Что можно сделать для того, чтобы успокоить человека, в лицо которому плюнули? Начать сурово упрекать его за то, что он реагирует на плевок недостаточно кротко и смиренно? Упрекать, конечно, можно, только как это поможет восстановлению мирного духа? Боюсь, что выйдет ровно наоборот — когда человеку сначала наносят тяжкое оскорбление, а потом ещё выговаривают за то, что он на него реагирует с гневом и обидой, это выглядит так, будто за ним не признают человеческого достоинства — так, будто ему имеют право плевать в лицо, а вот он не имеет права оскорбляться. Я понимаю, что это не то, что о.Андрей хочет сказать — но то, что мы говорим, и то, что (вполне предсказуемо) услышат другие, это не совсем одно и тоже. Гневно упрекать людей за то, что они гневно реагируют на тяжкие оскорбления — это не способ внести успокоение в эту тяжёлую ситуацию.
Я думаю, надо начать с другого — с ясного обозначения того, что плевать людям в лицо нельзя. Измываться над национальными и (хотя бы и не очень правильно поставленными) религиозными чувствами людей нельзя. Чтобы успокоить оскорбленного человека, надо сначала признать факт — да, оскорбление имело место, и это неправильно. Да, у Вас есть достоинство, и оскорблять его нельзя. Да, мы постараемся, чтобы Вас больше так не оскорбляли. Точка. Пробел. О том, правильно ли человек реагировал на плевок, не впал ли в грех осуждения и гнева — будем говорить в следующем абзаце. Твердо установив, сначала, что у человека — и у народа — есть достоинство, и оскорблять его нельзя.
Собственно, принципиальный вопрос данного конфликта не в том, правильно ли посадили безобразниц на два года — я вот считаю, что неправильно, надо было дать им пятнадцать суток, а потом уже принять нормальную уже статью о наказании за бесчинства в местах поклонения, как в тех же Штатах. И не в том, уместно ли реагировать на такую провокацию с гневом и яростью, сдирать с безобразников майки и творить тому подобное — я тоже считаю, что неуместно.
Принципиальный вопрос данного конфликта в том, есть ли у русских православных людей в их столице право на свободу вероисповедания, или любой желающий может устраивать какие угодно бесчинства в православных храмах, в частности, воздвигнутых для поминовения павших за Отчество воинов — а те, кому это оскорбительно, обязаны утираться. И надо иметь в виду, что односторонне гневные упрёки в адрес тех, кто недостаточно кротко реагирует на плевки, будут использованы стороной, полагающей, что у православных нет прав.
И вот общему успокоению могло бы содействовать другое — ясное признание того, что у нас всех есть общественный консенсус в отношении того, что наносить тяжкое намеренное оскорбление своим согражданам нельзя. Гнев, который мы видим в программах Мамонтова, прямой результат того, что есть люди, которые настаивают — можно. Поэтому надо сначала обозначить — нет, нельзя, так не пойдёт, больше вам не будут плевать в лицо. Мы этого не допустим. Мы все согласны, что так нельзя.
И поэтому, при всей возможной критике, мы можем — и должны — поблагодарить Аркадия Мамонтова за его намерение сказать именно это. Плевать людям в лицо нельзя. Признав это, мы много поспособствуем общему успокоению.