– Отец Пётр, что это, на ваш взгляд, за коллизия, когда православная общественность во главе с местной церковной властью вдруг защищает Вагнера от современных трактовок его творчества? Вы тоже написали у себя в блоге, что «оскорбились за Вагнера», что уж за него так оскорбляться? А когда его десятилетиями считали воплощением нацизма и фашизма в музыке, вроде никто в суд не подавал? Что вообще значит Вагнер и его музыка для русского слушателя, для вас?
Игумен Петр (Мещеринов)
– Прежде чем приступать к разговору на эту тему, я должен отметить этическую неловкость всяких отвлечённых обсуждений этого вопроса, когда режиссёр – как бы ни относиться к нему и к его деятельности – находится под уголовным преследованием. Именно по этой причине я стёр все свои постинги на эту тему в Фейсбуке, потому что вести дискуссию при таких обстоятельствах я считаю морально неправильным.
Стороны должны быть поставлены в равные условия, и тогда открывается поле для дискуссии. А когда один из участников сидит на скамье подсудимых, дискуссия выглядит не очень хорошо. Тем не менее – с этой важной оговоркой – я готов ответить на ваши вопросы.
Боюсь, что той ситуации, которую вы описали – что православная общественность во главе с местной церковной властью вдруг защищает Вагнера от современных трактовок его творчества – нет. Православная общественность, равно как и местная церковная власть, как я предполагаю (буду рад ошибиться), с большим трудом представляет себе, кто такой Вагнер и что такое его опера «Тангейзер».
Речь ведь идёт о другом – о так называемом «оскорблении чувств верующих». Но когда верующий чем-то задет, обижен, оскорблён, то Евангелие предписывает ему один, и только один вариант поведения: «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5, 44). Обращаться в прокуратуру, влечь в суды и требовать наказания за религиозные проступки у государства – этого Христос не заповедовал. Ни Он Сам, ни Его апостолы так никогда не поступали.
Я ни в коем случае не хочу, и не могу, указывать митрополиту Тихону (который был некогда наместником нашего монастыря и которого я по-человечески очень люблю), как он должен себя вести в своей епархии. Но лично мне представляется, что Церковь во всех случаях должна подражать Христу и Его Апостолам, и именно через это, и не через что бы то ни было иное, приобретать авторитет и силу.
Теперь что касается моей фразы, что я «оскорбился за Вагнера», и ваших вопросов. Рихард Вагнер – один из величайших композиторов человечества. В жизни он был фигурой, надо сказать, малоприятной: долги не отдавал, жену у своего друга увёл, писал антисемитские трактаты, был ужасно гордым, заимствовал целые куски музыки у других композиторов (у Мендельсона, например – одновременно нещадно ругая и оскорбляя его), и проч., и проч.
Но Вагнер-человек и Вагнер-художник разнятся друг от друга, как небо и земля. Как только начинаешь слушать волшебные звуки его опер-сказок, так тут же всё ему прощаешь и о Вагнере-человеке совершенно забываешь… И, надо сказать, Вагнер был чрезвычайно чуток к этой самой художественной правде, и она – а не его человеческие немощи и недостоинства – завораживает и влечёт людей к его произведениям.
Скажем, «протофашисту» Зигфриду, которого Вагнер-человек любил более всех своих героев, Вагнер-художник вынужден был воздать по правде: Зигфрид погиб за свою глупость и нравственную невосприимчивость…
Что же касается национал-социалистического режима в Германии – да, Вагнер тут «пришёлся ко двору». Гитлер обожествлял Вагнера… но и Ленин, скажем, Вагнера любил. Несёт ли Вагнер-человек какую-то ответственность за национал-социализм? Я думаю, с известными оговорками (Вагнер всё же умер в 1883 году, и неизвестно, как он лично отнёсся бы к нацистскому режиму) – да. Есть ли в произведениях Вагнера хоть что-то, что соответствовало бы идеологии национал-социализма? Нет, ни в малейшей степени нет.
Произведения Вагнера (а это 10 опер) – благородные саги, романтические сказания, прекрасные сказки, повествующие о любви и верности, мужестве и подвиге, красоте и творчестве, жизни и смерти.
Рихард Вагнер
– Как вы относитесь к современной оперной режиссуре? Ведь любое произведение искусства может быть трактовано сколько угодно, из десяти вариантов, например, один оказывается очень удачным (опять же, а судьи кто), становится в свою очередь классикой. С другой стороны, классические оперы, балеты, драматические спектакли, если их ревностно охранять от любых интерпретаций, формировать некий канон, «музеефицируются», остаются как памятники эпохи, как реконструкции, перестают восприниматься как нечто живое.
– Современная оперная режиссура для меня – вопрос очень болезненный; поэтому я так и отреагировал на новосибирскую постановку (до того, как узнал, что в дело вмешались правоохранительные органы). Я ничего не имею против «осовременивания» классических опер – если это сделано талантливо, со вкусом и с уважением к композитору. А талант, вкус и уважение, что совершенно естественно, чувствуют и знают те границы, в которых они могут проявлять свободу своего творчества.
Но современные оперные режиссёры, за немногими исключениями, на мой взгляд, как раз и не обладают ни талантом, ни вкусом, ни уважением к автору. Скажем, вполне можно поставить «Дон-Жуан» или «Милосердие Тита» Моцарта «современно»: не в предписанных в партитуре декорациях, а в каких-то иных; одеть героев не в костюмы их эпохи, а в нынешнюю одежду, и проч. Но нельзя переходить границы и делать из Тита и Секста (героев «Милосердия Тита») любовников-гомосексуалистов, показывая на сцене чуть ли не сексуальный акт между ними; или проделывать то же с Дон-Жуаном и его слугой Лепорелло.
И здесь вовсе не идёт речь об ограничении «свободы творчества»: если кому-то хочется написать оперу про гомосексуалистов – да пожалуйста: либреттист пишет либретто, композитор – музыку, и ставится честная современная опера на соответствующий сюжет. Но Моцарт-то тут при чём?
И это прямо какая-то эпидемия: такое впечатление, что оперные режиссёры соревнуются в том, кто больше обгадит классический репертуар. Не щадят уже и эпохи и сюжеты, которые в принципе неспособны поддаваться таким «творческим приёмам»: уже и до Генделя добрались – в его опере «Альцина» главные героини – лесбиянки… Забейте слово «Альцина» в поисковик. Вам вылезет: «Действие генделевской оперы переносится во вполне современный бордель»…
Я не могу воспринимать это иначе, чем то, что бездарная и бесталанная шпана паразитирует на великих композиторах… Опять же – создайте своё! Напишите свою оперу про лесбиянок, про бордель, пожалуйста, да кто ж вам мешает! – нет, будут Генделя уродовать…
К Вагнеру всё это относится в максимальной степени. Дело в том, что Вагнер писал, собственно говоря, не оперы, а музыкальные драмы, где блестяще продуман и запечатлен синтез искусств – музыки, слова (Вагнер сам составлял либретто для своих произведений) и сценического действия. Вагнер наиподробнейшим образом, до самых мельчайших деталей, прописывал всю сценическую обстановку.
Вот, например, авторские требования к тому, как должна выглядеть сцена во второй картине первого действия оперы «Тангейзер» (описание первой сцены, в гроте Венеры, я не привожу из-за преизбытка эротизма, предельного для XIX века):
«Тангейзер, оставшийся на месте, внезапно оказывается перенесённым в прекрасную долину. Голубое небо, ясное солнечное освещение. – Справа в глубине сцены виднеется Вартбург; слева, сквозь дольную прогалину, – Хёрзельберг. – С половинной высоты долины, направо, идёт вниз горная дорога по направлению от Вартбурга к авансцене, где она сворачивает в сторону; тут же на переднем плане находится изображение Божьей Матери, к которому ведёт низкий выступ горы. С высот налево раздаётся звон колокольчиков пасущегося стада; на высоком выступе горы, лицом к долине, сидит молодой пастух и играет на свирели».
Вы видите, сколь всё подробно; уже сами эти авторские сценические ремарки рисуют перед внутренним взором вполне однозначную картину. Ну и как, спрашивается, впихнуть сюда кинофестиваль? А в первую картину, в которой участвуют только Венера и Тангейзер – Тангейзер хочет вырваться из эротического морока, а Венера его удерживает – как, каким образом можно впихнуть «молодого Иисуса Христа»?
Это значит отринуть явно выраженную волю автора, великого композитора, поэта и режиссёра Рихарда Вагнера, и внести в спектакль нечто совершенно ей чуждое. Тогда нужно честно написать на афише: «Вагнер – Кулябин. Опера по мотивам «Тангейзера».
Опять же, я не против творческой свободы. Ну хочет режиссёр предъявить миру свои озарения по поводу «юных лет Иисуса Христа», или по поводу остракизма, устраиваемого кинематографическим сообществом незадачливому кинорежиссёру, снявшему об этом фильм – пожалуйста: пишите своё либретто, пишите свою музыку – и ставьте себе что хотите! а к Вагнеру извольте всё же проявлять хоть какое-то уважение.
В своё время я смотрел в ещё ГДРовской берлинской «Komische Oper» вагнеровских «Нюрнбергских майстерзингеров». Это была традиционная постановка: там, где должен был быть собор – был собор, а не офис; где дерево – там дерево, а не абстрактная металлоконструкция, и т.д. Невозможно было оторваться от спектакля – настолько гений Вагнера всё идеально сочетал: музыку, слово, действие, зрительный ряд…
До сих пор для меня это незабываемое впечатление. Я всё жду, когда оперная режиссура пройдёт свой круг, и высшим «пиком» модернизма будут постановки, соответствующие авторским указаниям: где скала – скала, где море – море…
«Тангейзер» в Москве. Фото: Олег Черноус/rg.ru
– Как в идеале, на ваш взгляд, должны решаться такие конфликты? Если есть произведение искусства или декорация к постановке, которое воспринимается верующими как вызов, как насмешка над тем, что для них дорого? Можно ли как-то договориться, что называется, «на берегу»? Без привлечения «компетентных органов» и, с другой стороны, воинственно настроенной прессы?
– Я вспоминаю, как великая русская певица Галина Вишневская демонстративно ушла с модернистского спектакля «Евгений Онегин» в Большом театре. Галина Павловна высказывала своё возмущение в СМИ, аргументировала свою точку зрения – но ей и в голову не пришло обратиться в правоохранительные органы.
Для решения таких конфликтов, о которых вы говорите, у христиан нет никаких других вариантов, кроме того, который заповедан им в Евангелии: «Если согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрёл ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою ещё одного или двух, дабы устами двух или трёх свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18, 15-17).
Опять же, ещё раз повторю, я совершенно не вправе предписывать владыке Тихону, как решать этот конфликт. Но Евангелие насчёт «компетентных органов» не говорит ничего. «Если бы директором был я», то, наверное, я встретился бы с режиссёром и поговорил с ним; если бы мы не нашли общего языка, я предупредил бы свою паству, что на этот спектакль ходить не надо, чтобы не оскорбить свои религиозные чувства.
Вот и всё. Через некоторое – я думаю, короткое – время бездарная постановка сама сошла бы на нет. А теперь – привлечена пресса, которая, естественно, настроилась воинственно, промыслительно показывая нам наше отступление от Евангельской нормы действия; раздут скандал на всю страну, спектакль получил необыкновенную рекламу, Церковь выставлена как гонительница прогрессивной культуры… всего этого можно было бы, я думаю, избежать, если бы вместо уголовного преследования состоялась дискуссия «на равных».
И даже если бы она не привела ни к какому результату, это повысило бы авторитет Церкви, а не вызвало бы новую волну недовольства ею – о чём лично я весьма сожалею.